Он жив.
Рыбья Морда – умер. Щербатый. Горбун и еще полтора десятка человек.
А он… он жив. И он убил сегодня двоих.
Вспомнилось, как наваливается тяжелое тело на рогатину… как поддается, легко поддается чужая плоть под его кинжалом…
Хорек перевернулся на живот и всхлипнул, зажимая ладонью рот. Он знал, что нельзя плакать, что ватажники так не поступают, что настоящие мужики не плачут, но ничего не мог с собой поделать, кроме как крепче зажимать рот и глотать рыдания, душившие его.
Он не видел, как Кривой потянулся к нему рукой, но остановился, натолкнувшись на сердитый взгляд Деда. Дед показал Кривому костистый кулак и посмотрел на остальных. Но Дылда внимательно рассматривал потолок, а Враль, тяжело вздохнув, повернулся ко всем спиной.
Глава 8
Утро выдалось шумным. За дверью комнаты топали, кричали, спорили и ругались. Плакал ребенок.
– Откуда столько народу? – спросил, ни к кому не обращаясь, Враль. – Выйти, поспрашивать разве?..
Враль повернулся на бок, кутаясь в плащ.
– Сходишь? – уточнил Дед.
– После. Никуда они не денутся, – зевнув, ответил Враль. – Не хочется никуда выходить. Вчера и набегался, и намахался.
– Как плечо?
– Болит, – снова зевнул Враль. – Но не слишком: ножик по краешку прошел, кожу разрезал и мяса немного. Ерунда. Помню, в прошлом году…
– Все помнят, – проснулся Кривой, сел на постели, – все помнят, как ты орал и просил, чтобы тебя добили…
– И ведь не добили, – с упреком сказал Враль. – Больно-то было как. А вы, сволочи безжалостные, не исполнили пустяковую просьбу умирающего…
– В следующий раз. – Кривой запустил пятерню в свои волосы и принялся чесаться. – Даже если поцарапаешься – прирежу.
– Сволочь ты и больше никто. – Враль тоже сел, потянулся неловко, одним боком. – И перестань своих вшей разбрасывать.
– Вши как вши, – буркнул Кривой. – Не хуже твоих.
– Хуже, – мрачно сказал Враль. – Намного хуже. Они у тебя злые. А мои – веселые, добрые…
– Это почему?
– А по крови. Мои пьют хорошую кровь, а твои – что попало… – Враль протянул руку к своим вещам, пощупал. – Не высохло толком. Во влажном придется ходить… Простужусь еще…
Дылда встал, выглянул в окошко и передернул плечами:
– По такой погоде что в сухом выходить, что в мокром – все одно сразу промокнешь. Откуда на небе столько воды?
– А небо все состоит из воды, – пояснил Враль. – Голубое – значит, вода. Осенью дятлы собираются в стаи и летят в теплые края. По дороге пить хотят, долбят небо – вот тебе и дожди. А весной возвращаются. И опять дожди.
– Брешешь ты все, – сказал Дылда. – Никуда они не улетают. Я сам видел дятла зимой…
– Так и я видел. Даже вот сейчас вижу, – печально вздохнул Враль. – Ты как от своей стаи отстал, так все голову мне долбишь и долбишь…
Рык молча встал, оделся, обулся во влажные сапоги, надел куртку, плащ и вышел из комнаты, переступив через Враля.
– И вожак сегодня с утра невеселый… – сказал Враль. – Но вставать, я так понимаю, все равно нужно.
Ватажники встали, оделись; только Полоз лежал, повернувшись к стене, и на попытку Враля разбудить только пробормотал что-то неразборчиво. Враль глянул на Деда, тот пожал плечами и указал на дверь.
Хорек вышел вместе со всеми.
Было ему плохо и тоскливо. Хоть и не распустил Рык ватагу, но что-то изменилось в ватажниках. Словно другие люди выезжали из берлоги всего десять дней назад. И пусть Враль продолжает смеяться и шутить, а Дылда попадается на подначки приятеля, пусть Дед все также язвителен, Кривой насуплен, а Полоз, как обычно, отмалчивается, но в молчании Полоза и в шутках Враля стала чудиться Хорьку какая-то горчинка… Грусть? Страх? Усталость? Да и Рык словно застыл: говорит резко, коротко и будто даже с трудом. Будто делает что-то неприятное для себя, с натугой и отвращением.
Хорек молча следил за ватажниками, но заметив взгляд Деда, настороженный и немного сочувственный, отвернулся и стал смотреть по сторонам или под ноги.
Пол в коридоре был затоптан, на стенах – потеки грязи и черные брызги. Держа в руках тряпку и ведро, на все это печально глядел слуга. Работа ему предстояла нешуточная.
Но людей в коридоре не было. Похоже, они шумели, когда уходили отсюда, спускаясь по лестнице, и на выходе из харчевни.
– Куда ж вы их всех дели? – спросил Враль слугу. – Неужто выгнали?
– А мы их только на ночь и пускали, – ответил слуга и поставил ведро на пол, вода плеснулась через край. – Прибежал человек из Совета, пустите, говорит, беженцев на одну ночь. Совет расходы покроет… Как же, покроет! А отмывать здесь все тоже Совет будет?
– Да, – участливо кивнул Враль, – не повезло тебе…
– Мне не повезло? – усмехнулся слуга. – Мне повезло. Вы вот еще зала не видели. Там две сотни народу ночевало, не меньше. И, сдается мне, скота всякого еще столько же: не могли люди сами так все изгадить за ночь. Хозяин ругается, грозится сам в Совет пойти, привести кого-нибудь из тамошних да мордой в грязь и дерьмо потыкать…
– А беженцы откуда? – спросил Дед.
– Я не спрашивал, не до того было. Бегали вчера, с ног сбивались, сено таскали, солому, кулеш на кухне варили… Только под утро вроде как задремал – так нет, подняли снова: гостей дорогих выпроваживай, а потом за ними прибирай… Хозяин хватился посуды – половины, считай, нету. Унесли селяне! Это в благодарность за все! – слуга в сердцах плюнул, но аккуратно – не на пол, а в ведро.
– А бежали от чего? – задал новый вопрос Дед. – От войны или от беды какой? Не язва ли какая?
– Типун тебе, дедушка, на язык, – слуга округлил глаза. – Какая язва? Зимой? Летом – понятно, а зимой… В мороз язва не ходит.
– Так дожди…
– Дожди только вторые сутки, а они уже дня три как с мест сорвались. Гнал их кто-то, я так понял. Краем уха услышал, когда сено им приносил на постели.
– Гнал кто-то… – пробормотал Дед. – Это ж кто столько народу в мороз из домов-то гнал? Ну, лады, не будем тебе мешать, прибирай…
Ватажники спустились на первый этаж, заглянули в зал.
– Да… – протянул Враль. – Бывал я и в свинарнике, и в овчарне, но так, как люди нагадить могут, ни одна скотина не справится…
Слуги лопатами сгребали солому и грязь к двери. Воняло псиной и детскими пеленками. Грустный Карась стоял в углу возле кухонной двери и печально смотрел на разгром.
– И что? – спросил Дылда, раздвигая ватажников и входя в зал. – Мне теперь не жрать, что ли, с утра? Слышь, хозяин!
Карась оторвался от грустного зрелища и посмотрел на Дылду.
– Ты здесь найдешь место и харчи, чтобы нас покормить? – прокричал Дылда. – Или мне обидеться?
Карась помотал головой, потом кивнул, потом вдоль стенки подошел к ватажникам и печально улыбнулся:
– Еда имеется, только вот прибрать не успеем…
– Ничего, только стол и лавки пусть вытрут, – сказал Дылда. – Да в уголок поставят. Но вытрут – хорошо. Небось и на столах спали?
– И на столах, и под столами, и на скамейках, и на полу, – улыбка Карася стала совсем грустной. – Просто нашествие… Совет…
– Нам твой слуга уже пожаловался. Только не сказал, откуда беженцы.
Карась приказал слуге приготовить стол и вышел в коридор вместе с ватажниками.
– Тут подождем, – предложил Карась. – Сейчас все быстренько сделают… Еще Щербатый куда-то запропастился, бездельник…
Хорек отвернулся и отошел к входной двери, отодвинул засов на оконце, открыл дверцу и выглянул наружу сквозь решетку. Дождь стоял стеной – брызги попали даже в лицо Хорьку.
– Так откуда беженцы? – спросил Дед.
– Из Каменной долины, – сказал Карась. – Это там, от Базара к востоку. Сама долина широкая, говорили, два городка малых, да села, да поселок рудный у самого прохода, значит, рудник железный. Лучшее железо в округе.
– А чего побежали? Слуга твой сказал, что гнал кто-то? Кто, неизвестно?
– Не знают они. Сами в изумлении до сих пор пребывают. В долину только один вход – со стороны рудника. Там и стена стоит с воротами, чтобы никто, значит, в долину не лез. Многие раньше хотели железо к рукам прибрать. Как говорится? У кого железо – у того и золото с серебром, – хозяин приоткрыл дверь в зал, заглянул. – Скоро уже. Сейчас покормлю вас…
– Ты уж постарайся, – Дылда вздохнул тяжко и похлопал себя по животу. – С самого вчерашнего обеда в брюхе ничего не было. Ночью чуть Враля вон глодать не стал – брезгливый очень. Только это и остановило.
– Только ноги облизал, обжора, – подхватил Враль. – Между пальцами всю ночь вылизывал – причмокивал…
Враль увернулся от подзатыльника, отскочил в сторону и засмеялся. Засмеялись и ватажники. Дылда громче всех.
– Из соседей кто решил долину забрать? – предположил Дед.
– Кто? – спросил Карась. – Вольский князь? Ему сейчас про то, как свое удержать, думать нужно: степняки дважды за зиму к засечной линии подходили. В одном месте, говорят, даже заставу пожгли. Не до долины князю. Да и чего людей выгонять? Поставил отряды в городках да в проходе – вот и все. Гнать-то зачем? Да еще так спешно… Непонятно…
– Непонятно, – согласился Дед. – А все беженцы из харчевни ушли?
– Зачем все? Две семьи остались. Купец знакомый с женой и дочерьми да хозяин рудника с наследником. Я их давно знаю…
– И деньги у них водятся… – толкнул локтем Карася Дед. – Ты небось по дружбе три шкуры содрал, не поленился?
Карась не стал отрицать, снова заглянул в зал.
– Можно и идти, – сказал он. – По краешку возле стены – там прибрано.
Слуга заканчивал скоблить край стола, а на другой край, чистый, уже поставили кувшины, миски и доски с нарезанным хлебом.
– А за вонь – прощенья прошу, – пробормотал Карась. – У нас заведенье приличное…
– Ничего, мы и сами воняем, – успокоил его Враль. – Ты бы ночь рядом с Дылдой поспал – нюх бы и притупил малость.
– Приятно снедать, – сказал хозяин. – А я слуг погоняю, спят на ходу…
– Стой-стой-стой! – Дед схватил Карася за локоть. – Ты мне скажи, где тут у вас молочка можно раздобыть. Очень я молоко уважаю. Твой оглоед вчера сказал, что нету молока, но не может того быть, чтобы во всем городе с пригородом для старика больного крынки молока не нашлось…