диктатор Пакистана Мухаммед Зия Уль-Хак с удовольствием полностью перевооружил свою армию за счет американских налогоплательщиков.
Но сами по себе беженцы были никому не нужны. Они были нужны Саудовской Аравии, как питательная среда для распространения ваххабизма. Они нужны были Пакистану, как основание для поступления в страну оружия и международной помощи. Они нужны были и США как пушечное мясо для войны против советской армии в Афганистане. Но самое главное — всем нужны были их страдания, а не нормальная жизнь — в этом случае афганцы попали в ту же ловушку, что и палестинцы. Они нужны были именно как страдающий, изгнанный со своей земли народ. Никто даже пальцем не пошевелил для того, что бы хоть как-то устроить жизнь афганцев — почти все поступающие в их адрес деньги расходились по карманам и швейцарским счетам…
После ухода СССР из Афганистана они и вовсе перестали быть кому-то нужны, более того — они стали помехой. Пакистанского или какого-либо иного гражданства им не предоставили. Нормальных условий жизни им никто и не собирался создавать, ни тогда, ни тем более сейчас. После ухода советских войск из Афганистана многие моджахеды вернулись в Пакистан. Кто-то ушел в криминал — пакистанские суды получили указание применять смертную казнь к афганцам максимально широко. Многие ушли во всемирный джихад — моджахеды всплывали как основная ударная сила исламских террористов и в Сомали и в Алжире и во многих других местах. Кто-то вернулся в разгромленный, разграбленный Афганистан, многие там занялись наркоторговлей. А кто-то продолжал жить в своих хибарах, зарабатывая деньги, чем придется — уже третий десяток лет…
Из района мы выехали на бурубухайке — так назывались местные транспортные средства, на которых перевозилась основная часть грузов и на которых держалась вся местная торговля. Водители вступали в кланы, их было около сорока, и каждый клан оформлял машины по-своему. До индийских машин, больше похожих на передвижные храмы, им было далеко — но все равно на фоне безликих американских траков, все украшения которых часто ограничивались множеством лампочек, эти машины смотрелись необычно и шикарно.
Как оказалось, мы сумели таки вырваться из зоны оцепления — но все равно Мехмет вывез нас в кузове, закрыв грязной дерюгой и навалив сверху каких-то коробок. Куда он нас вез — я не знал, но судя по всему на одну из явочных квартир в самом городе. В Карачи до сих пор продолжалась поисковая операция, над городом кружили вертолеты пакистанской армии…
Явка оказалась обычным доходным домом, в таком жили мелкие торговцы, приезжавшие в Карачи за товарами. От порта он был далеко, поэтому и цены здесь были относительно умеренные. Рядом были склады для товара с эстакадой для загрузки грузовиков.
Айша исчезла только к вечеру, объяснив что несколько дней мне надо будет побыть здесь, пока не спадет накал поисковой операции. Здесь для меня будет — самое безопасное место. О чем-то поговорив с владельцем — по виду тоже афганцем, она отвела меня в потайную комнату, вход в которую был только на товарном складе. Поразмыслив, я решил остаться…
Не то, чтобы я не мог уйти из города — нас учили проходить фильтрацию в куда более тяжелых условиях, на территории Советского союза, действовать против КГБ. А это куда более серьезный противник, чем местная ИСИ. Но имеющиеся на руках карты нужно разыгрывать до конца — произошедшая ситуация, которую не сможет подстроить ни одна разведка мира, нужно было использовать на сто процентов.
Комната моя, если и отличалась от тюремной камеры — то ненамного. Небольшая — четыре на четыре, с тусклым плафоном вместо освещения, без окон. Замаскированная в стене дверь, на всякий случай замаскированная еще и тюками с товаром. Из мебели — только деревянный стул и лежак, с мохнатой шкурой какого-то животного вместо покрывала. И накрытое крышкой ведро…
Кормили примитивно, но хорошо, относились ко мне, как мне показалось, с уважением и опаской — но без враждебности. Полицейские здесь популярностью не пользовались, власть ненавидела народ и народ отвечал ей тем же. Посредниками между властью и народом выступали полицейские и армия, а средством диалога были автоматы и пулеметы…
Тот, кого я ждал — первое звено в длинной цепочке террористической сети, пришел ко мне уже на следующий день, примерно в обед. Поставил на пол пластиковый бутыль с водой, девятнадцатилитровый, какими снабжают международную коалицию в Афганистане, поставил рядом на пол большое, накрытое крышкой блюдо с моим обедом. Сел на стул — по-американски, задом наперед, с любопытством уставился на меня. Посредник был худ, невысок, молод…
— Меня зовут Мехмет. А тебя?
— Гордон…
— Гордон… Ты американец?
— Да…
Мехмет замолчал, глядя мне в глаза не отрываясь. Видимо, пытался просчитать дальнейший разговор. Интересно, а он что думал, что я буду отказываться от того, что я — американец?
— Кто ты?
— Я моряк. Всего лишь моряк, с сухогруза «Катания». Ошвартовались сегодня утром в вашем порту.
— Моряк… Айша говорит, что ты совсем не моряк. Она говорит, что ты убил полицейских.
— Они убили моего друга. Он тоже был моряком, мы ходили[43] на одном и том же корабле. Он ничего плохого не сделал — а они взяли и убили его. Что мне было делать?
Посредник говорил на хорошем английском, меня вообще удивляло — похоже, в Карачи английский знала большая часть населения. За что они нас ненавидят? Чего им не хватает?
— Ты убил нескольких полицейских… Гордон. Они и вправду были плохими людьми, они убивали беззащитных людей. У меня были друзья, которые погибли от рук этих полицейских. Но там было несколько полицейских, у них в руках были автоматы, а у тебя в руках не было ничего. Мои друзья погибали с оружием в руках, а у тебя были голые руки. И, тем не менее, полицейские мертвы, а ты жив. Кто научил тебя убивать, Гордон?
— Флот. Я служил во флоте… — немного приоткрылся я.
— Да? И ты воевал?
— Нет. Но эти полицейские вели себя глупо, американские полицейские не допустили бы таких ошибок, какие допустили они.
Мехмет снова задумался…
— И что ты собираешься делать дальше?
— Сваливать из страны. Если позволите — пересижу здесь пару дней, пока идут поиски, а когда успокоится — рвану. В порт я проберусь, судно через три дня отходит…
— А капитан? Ты думаешь, ему неизвестно, что произошло.
— Я американец и он — американец. А они — палестинцы… А для чего ты спрашиваешь?
— Да так… Ты знаешь, кого ты убил?
— Откуда? Я первый раз их увидел в коридоре…
— Там был такой — в форме, с усиками и в очках?
— Был… Это он Джулиано убил, сука… Его я первого застрелил…
— Это капитан Доштагери, по прозвищу «Мясник», да проклянет Аллах его и весь род его, да падет на них кара Аллаха по делам их! Он был заместителем начальника местного отдела полиции по борьбе с терроризмом. Он убивал, пытал, от его рук погибло много людей. А ты казнил его, за что вся умма[44] благодарна тебе…
— И что?
— А вот что… Я тебе предлагаю совершить небольшую поездку. Мой учитель, да продлит Аллах дни его, желает видеть и говорить с человеком, что избавил Карачи от проклятого палача Доштагери, продавшегося неверным и обагрившего руки кровью многих правоверных. Это большая честь, не отказывайся…
— И где он хочет с мной встретиться?
— Это тебе знать не нужно. Учитель пребывает в сокрытии и редко с кем-то встречается. На моей памяти еще не было, чтобы он пожелал встретиться с кяфиром…
— Мне это знать нужно. Если это за городом — то как мы выедем из него и как вернемся обратно?
— Об этом не беспокойся. Мы неоднократно вывозили этим путем братьев. И полицейские ничего не смогли сделать. Вечером поедем…
В кузове мертвенно-желтым светом мигнула лампочка. Один раз — плановая остановка на полицейском блокпосту. Если бы мигнула два раза — это означало бы тревогу…
Мехмет приложил палец к губам, требуя тишины. Глаза его блестели каким-то нездоровым, горячечным блеском, он замер, направив автомат — один из тех, что я захватил у полицейских — на борт кузова, отделявший нас от полицейских…
Система действительно была отработана, чувствовалось, что ею пользуются уже не первый год. Вечером к складу подъехала бубубахайка, в ее кузове был тайник. Дело в том, что на эти машины товары грузили не только в кузов — громадные тюки с барахлом навьючивали поверх кузова так, что высота груженой машины составляла пять — шесть метров и вообще было непонятно, как эта машина ездит. В этом случае, было очень сложно определить истинную высоту кузова машины, для этого нужно было разгружать ее всю. Вот некие народные умельцы и присобачили к крыше небольшой тайник, в котором можно было разместить взрывчатку, несколько ящиков с автоматами или пару человек… Для того, чтобы обнаружить тайник, нужно было разгрузить всю машину и снять навьюченные на крыше тюки. Таким образом, можно было проехать весь Пакистан, Индию, Афганистан — и никто ничего бы не заподозрил…
Черт, а ведь долго стоим…
Лампочка снова мигнула, на сей раз два раза, едва слышный, донесся отчаянный крик…
— Нет!
Остановить Мехмета я не успел, слишком мало было места — он поднял автомат и полоснул длинной очередью по борту, раскрывая нашу лежку. В тесноте тайника удушливо запахло пороховыми газами…
— Черт, ты что творишь? Ты охренел…
На Мехмета было страшно смотреть — сверкающие в темноте отсека глаза, оскал зубов. Он и рычал и шипел, словно дикий зверь, попавший в ловушку…
— Собаки… предали… дети шайтана…
— Какого хрена?!!!
— Все, кяфир… сдали нас… теперь конец…
Внезапно я понял, что по нам не стреляют — хотя должны были бы. Это ведь очень просто — окружили машину и открыли огонь по кузову. Даже сделать ничего не сможем…