Гэвин потянул за раму, открывая потайную дверь. Панель, накрывавшая емкость с жидким желтым люксином, выглядела нетронутой – она оставалась инертной, пока сигнал тревоги не впрыснет под нее воздух, заставив люксин слабо светиться. Но сигнал не сработал.
Гэвин извлек сверхфиолетовый и потянулся им глубже, внутрь панели из адского камня. Он ощутил прикосновение тонких волосков, которые оставил там, – настолько тонких, что они бы порвались от легчайшего касания, сообщая ему о том, что сюда кто-то лазил. Гэвин обшарил весь механизм: он оставался нетронутым.
На одно безумное мгновение он решил, что все это могло быть ошибкой. «Дазен по-прежнему в синей темнице! Ничего страшного не произошло! Ты просто запаниковал из-за того, что потерял синий. Из-за того, что тебе приснился кошмар, в котором Дазен бежал. Но ведь разве не этого ты боялся шестнадцать лет? Что удивительного, что ты видишь подобные сны, да еще после того, как потерял синий?»
Правда, Третий Глаз тоже сказала, что его брат вырвался из синей темницы. Но гадалки часто ошибаются, не правда ли?
«Обычные гадалки – да. Но не она».
Гэвин потянулся еще дальше вглубь шахты.
Канал переключился! Канал переключился на зеленый!
Так значит, Дазен действительно выбрался из синей тюрьмы, но после этого застрял в зеленой. Синий сигнал тревоги не сработал, но в конце концов Дазен все же получил еду. Ему, сидящему в зеленой темнице, поступал синий хлеб – но он не смог выбраться наружу. Либо зеленый сделал его слишком диким и он не мог мыслить достаточно ясно, либо синий хлеб в зеленом освещении оказался слишком близким по спектральному оттенку, чтобы Дазен смог извлечь из него пригодный люксин. Его брат был в зеленой темнице, и он был жив.
Дазена никогда не следовало списывать со счетов, но это была не катастрофа. Пока что.
Огромная тяжесть, давившая Гэвину на плечи, не то чтобы свалилась, но переместилась в более комфортную позицию. По крайней мере эта чрезвычайная ситуация могла подождать до утра. Он не был готов встречаться с Дазеном после всего, что случилось в этот день. Нет уж, сперва он отдохнет, соберется с мыслями, а с братом встретится потом. Завтра.
Гэвин подошел к столу, взял сложенные мерцающие плащи и шкатулку с картами и убрал в стенной шкаф. Еще одна задача, которую придется решать завтра. Всегда найдутся новые задачи, которые приходится откладывать на следующий день.
Он прошел к кровати, на ходу стаскивая с себя одежду. Швырнул куда попало, охваченный внезапным раздражением. «Куда подевалась Марыся, чтоб ее? Для чего, черт подери, вообще нужна комнатная рабыня, если не для того, чтобы я мог время от времени пользоваться ее обществом? Расписание на завтра может и подождать. Хочу, чтобы она была здесь!»
Гэвин выругался, чувствуя, что ведет себя как капризный самодур.
Говоря по правде, он злился главным образом на Каррис – на ее треклятое упрямство. Кроме того, он соскучился по Марысе, и не только из-за ее неподражаемого искусства в постели. Ему просто не хотелось сегодня спать в одиночестве. Ему хотелось обнять ее, ощутить мягкие уютные изгибы ее тела. Проснуться среди ночи, снова обнять ее и заснуть обратно. А наутро взять ее с собой в ванную, чтобы она потом расчесала ему волосы, умастила тело ароматными маслами, одела его и отправила дальше покорять мир с ясной головой…
Вместо этого она шлялась непонятно где, делая то, что она делала, когда не прислуживала ему.
Гэвин понимал, что несправедлив к ней: чаще всего Марыся продолжала ему служить, даже находясь вне этой комнаты. Он забрался под одеяло и еще несколько секунд предавался угрюмым размышлениям, прежде чем заснуть.
Должно быть, посреди ночи Гэвину стало жарко и он сбросил с себя одеяло, потому что неожиданно он обнаружил, что мерзнет. С головой, окутанной сном, он протянул руку, чтобы натянуть одеяло обратно, и в этот момент ощутил на своем бедре касание длинных волос, а потом поцелуй. Она взяла его руки и прижала к бокам тела, давая понять, чтобы он не вмешивался.
«Ох, Марыся! Если бы можно было влюбиться в рабыню…»
Она ублажала его так же, как делала все остальное: оперативно и качественно. Ей уже приходилось делать это прежде, когда он возвращался из поездок, а ее не оказывалось дома, чтобы его встретить, или просто когда она чувствовала, что он изголодался по утехам плоти. В таких случаях она будила его, ласково и быстро, и затем так же быстро доводила до оргазма. Это было похоже на работу походного повара: она удовлетворяла его голод как можно скорее, стараясь как можно меньше помешать текущей задаче – в данном случае сну. Забавная женщина, но Гэвин не променял бы ее ни на что в мире.
С поразительной быстротой добившись его возбуждения, Марыся взгромоздилась поверх его лежащего тела. Он потянулся к ее груди, но она поймала его руки и отвела за голову. Бывали месяцы, когда груди Марыси становились настолько нежными, что ей было неприятно, когда Гэвин даже прикасался к ним. Конечно, она позволила бы, если бы он настоял, – ее работа состояла в том, чтобы доставлять ему удовольствие, – но сегодня ночью Гэвин не желал настаивать, ведь она отнеслась к нему с такой заботой.
Она тихо простонала, понемногу опускаясь на него, и мысли Гэвина смешались от получаемого удовольствия, но он все же открыл глаза. Марыся редко стонала… В комнате было темно. Разумеется, Гэвин мог это исправить, но наслаждение сковало его волю. Как давно он был этого лишен!
Тем не менее, когда она окончательно угнездилась на нем, Гэвин уже знал – даже без рук, даже в темноте, – что это не Марыся. По мере того, как он выходил из сонного оцепенения, это становилось все более очевидно. Он знал тело Марыси, знал, как она двигается, знал запах ее выделений и ее духов, и это было не…
«Эти духи!»
Его ночная искусительница принялась ритмично двигать бедрами, а Гэвин лежал, поглощенный двумя соперничающими зельями: наслаждением и воспоминанием. Каррис почти никогда не пользовалась духами. Может быть, раз в году, и то лишь тогда, когда не могла этого избежать. Например, на балу люкслордов – в тот раз она надушилась. Этими самыми духами.
«Орхолам всемилостивый! Так вот как она проникла в комнату! Вообще-то гвардейцы не должны никого пускать, но Каррис они не стали бы останавливать. Особенно после того, как я рассказал им, что… Уфф!»
От одной мысли о том, что эта женщина – Каррис, Гэвин ощутил себя полностью проснувшимся. Воспламененным. Его партнерша действовала немного неловко, словно не очень хорошо знала, что нужно делать. Еще бы: насколько он знал, у Каррис за всю ее жизнь было только два любовника, и оба лишь на короткое время. Ей неоткуда было набраться опыта. Хотя обычно ее движения все же были более скоординированными, чем сейчас… Гэвин сжал руками ее мягкие бедра, помогая и направляя ее.
«Каррис! Надо же, спустя шестнадцать…»
Мягкие бедра? У Каррис? Нет, конечно, женщина может быть невероятно тренированной и все же сохранить на бедрах немного мягких тканей, но…
Она стонала уже в полную силу, так что ее голос почти полностью заглушал звуки голосов за дверью. Гэвин убрал руки с ее бедер, но она лишь прижалась к нему еще сильнее.
Дверь отворилась, и в комнату вошла женщина с лампой в руках.
– Прошу меня простить, капитан! – послышался голос одного из братьев Грейлингов. – Я в самом деле считаю, что вам…
В свете лампы Гэвин увидел, что в ногах его кровати стоит Каррис. Его ночная посетительница, оставшаяся в тени, еще несколько долгих мгновений продолжала неторопливо и сладострастно елозить по нему бедрами, прежде чем предпочла заметить, что в комнате есть кто-то еще.
Каррис дернула за рычаг, открывавший стенные панели с яркой водой, затопив комнату светом.
Еще секунду Гэвин не видел ничего: свет ослепил его. Потом, когда его глаза приспособились, он наконец увидел, кем была сидевшая на нем сверху женщина: Ана Джорвис, студентка из сверхфиолетового класса. Маленькая искусительница, уже когда-то пытавшаяся обманом проникнуть к нему в постель.
– Я бы попросила! – воскликнула Ана, бросив взгляд через плечо.
Она не стеснялась своей наготы – ни перед Каррис, ни перед молодыми гвардейцами. Ее не смущало, что ее застали в процессе соития, – она чуть ли не гордилась этим, надменная, вызывающая.
Однако Гэвину сейчас было не до нее. Он не сводил глаз с Каррис, которая стояла с помертвевшим лицом. Ее волосы спускались на плечи – не просто распущенные, но тщательно расчесанные и завитые. Румяна на щеках были единственным, что оживляло мертвенную бледность ее лица. Ее губы тоже были накрашены. Это у Каррис-то, которая никогда не пользовалась косметикой! На ней была тонкая сорочка, которой Гэвин никогда прежде не видел, и когда Каррис подняла руку с лампой, в распахнувшемся вырезе Гэвин увидел кружево.
Кружевная сорочка. У Каррис. Посреди ночи. В его спальне. Неужели она собиралась…
– Я что, непонятно выразилась? – произнесла Ана. – Мы с моим господином заняты!
Она взяла безвольную руку Гэвина, лежавшую на ее бедре, и прижала к своей пышной груди. Груди, которую прежде не позволяла ему трогать – иначе Гэвин сразу бы понял, что она не та, за кого себя выдает.
Каррис бросилась к двери.
С проклятием отшвырнув Ану в сторону, Гэвин ринулся следом мимо своих остолбеневших телохранителей.
– Каррис!
Едва успев выбежать в коридор, он услышал звук бьющегося стекла и увидел, что убегающая Каррис в спешке выронила лампу. Резервуар разбился, масло разлилось по полу. Гэвин остановился.
Все еще горевший фитиль медленно, медленно поник, коснувшись поверхности лужи, и прежде, чем Гэвин успел извлечь люксин, коридор был объят пламенем. Спустя несколько секунд Гэвин сбил огненные языки полотнищами желтого люксина, но, когда ему наконец удалось прорваться, Каррис уже вскочила в лифт.
Подбежав к шахте, Гэвин нагнулся над ней, не обращая внимания на охранявших его гвардейцев. Каррис остановилась на уровень ниже: казармы Черной гвардии.