– Он наследник? – спросил Гэвин.
– В третьем поколении. Сын Инаны и Холдфаста.
– Я должен был догадаться. Они еще живы?
– Инана жива. Едва держится – ради вот этого.
– Он просто изумителен, – сказал Гэвин. – Из него может выйти боец даже лучше тебя в его годы.
Железный Кулак поднял одну бровь. Гэвин ухмыльнулся. Железный Кулак хмыкнул – возможно, неохотно подтверждая его правоту.
– Если он доживет.
– Я должен повидать Инану, – сказал Гэвин. – Она была настоящим сокровищем.
Стажеры принялись строиться для небольшой церемонии, которая должна была отметить их переход в статус курсантов. У Кипа засосало под ложечкой.
– Может, пойдем уже? – спросил он.
– Для твоих друзей это момент их торжества, – возразил Гэвин. – Думай о других тоже, не только о себе. Если ты сейчас повернешься к ним спиной, они запомнят это на всю жизнь.
Кип моргнул. И снова моргнул. «Ну да. Я эгоистичный подонок».
– Так точно, сэр, – сказал он.
Командующий поднялся на ноги и прошел вперед. Стажеры выстроились в соответствии с их рейтингом в рамках четырнадцати верхних позиций – все, за исключением Перекреста, который стоял на коленях посреди ринга, склонив голову. Одна его рука закрывала глаза и лоб, изображая знак трех и одного. Он молился.
– Перекрест! – гаркнул инструктор Фиск, который стоял перед Арамом в конце шеренги, готовясь приколоть значок Черного гвардейца к лацкану каждого из стажеров. – У тебя будет время помолиться позже!
Стажеры обменялись торжествующими улыбками – они привыкли к чудачествам Перекреста и были рады развлечению. Они стояли в горделивых позах, сложив руки за спиной, расставив ноги, выпятив грудь. Вокруг тренировочного зала старшие курсанты и гвардейцы тоже вставали и вытягивались во фронт – в точно таких же позах.
– Так точно, сэр!
Перекрест вскочил на ноги и подошел к шеренге. Он улыбался, но Кипу его улыбка показалась напряженной.
Глядя на их радостные лица, Кип остро ощутил пропасть, отделявшую от них его – чужака, одиночку, инородца… Они воплощали в себе все то, чем он никогда не станет.
– Сэр? – вопросительно произнес Перекрест, вытягиваясь перед инструктором. Он бросил бесстрастный взгляд на Арама, который избегал встречаться с ним глазами.
– Слушаю тебя, первый, – отозвался инструктор Фиск.
– Тренировки Черных гвардейцев никогда не заканчиваются, но испытательные бои на сегодня закончены, не правда ли?
Инструктор поднял брови:
– Да, разумеется. Если ты наконец займешь свое место…
Перекрест ничего не ответил. Его удар был молниеносным, как бросок змеи; он выкрикнул свое «кий-йя!», резко скрутив корпус – прием, делавший его удары ногами столь ослепительно быстрыми и мощными. Даже Кип, глядевший прямо на него, едва успел заметить движение. Голень Перекреста, доведенная до каменного состояния многолетним избиением тренировочных столбов, врезалась в колено Арама.
Колено выгнулось в обратную сторону. Сочный хруст ломаемого сустава нарушил внезапно наступившую тишину.
Арам рухнул на пол, хватая воздух разинутым ртом, с выпученными глазами.
Перекрест моментально уронил руки по швам, приняв спокойную, ничуть не угрожающую позу. Учитывая, что его окружало несколько сотен людей, натренированных чувствовать насилие и предотвращать его любыми методами, какие они сочтут эффективными, это был самый разумный образ действий.
– Травма во время тренировки, – четко и громко объявил Перекрест.
На мгновение даже инструктор Фиск казался настолько же обескураженным, как Кип. В конце концов он пришел в себя.
– Что ты наделал? – заорал он.
Голос Перекреста звучал ровно, механически:
– Нанесение необратимых увечий во время испытательных боев карается исключением из гвардии. Нанесение увечий во время тренировки таких последствий не несет.
– Колено! Мое колено! – взвыл Арам.
Судя по отчаянию в его голосе, он уже понял – как понял и Кип, как поняли все присутствующие, – что больше никогда не будет драться. Ему повезет, если после этого он сможет ходить. Коленный сустав, получивший такие повреждения, не восстанавливается. Увечье Арама было пожизненным.
Голос Перекреста прозвучал громко, четко, без тени сожаления:
– Я готовился стать Черным гвардейцем с тех пор, как научился ходить. Я слишком высоко ценю наше братство, чтобы допустить в него человека, который разрушает единство вместо того, чтобы поддерживать его, человека, который берет деньги за то, чтобы уничтожить одного из своих. Если ценой его удаления из гвардии будет и мое исключение – я к этому готов.
На мгновение в его тон прокралась тень эмоций, но он справился с ними.
– Что?! – воскликнул инструктор Фиск. – О чем ты говоришь?
– Арам – лучший боец на нашем курсе после меня. Ему заплатили за то, чтобы он до конца обучения держался на последних позициях. Он согласился взять деньги за то, чтобы не допустить Молота к поступлению в гвардию.
– Это же тиреец! – взвыл Арам. – Ублюдок Призмы! Я бы и бесплатно это сделал! Он не такой, как мы!
– Что значит «ты бы и бесплатно это сделал»? – переспросил инструктор. – То есть ты действительно сделал это за деньги?
В его голосе звучало негодование и недоумение. Он бросил взгляд на командующего Железного Кулака. «Это же прямое признание вины! Неужели Арам настолько глуп?»
– Он не такой, как мы! – снова выкрикнул Арам.
– Ты хочешь сказать – не такой, как ты, – отозвался командующий тихим, угрожающим тоном, делая шаг вперед. – Потому что одним из нас, Арам, ты не станешь никогда. В отличие от Молота.
Его последние слова пронзили Кипа, словно молния.
– Молот! – рявкнул инструктор Фиск. – Ты слышал командующего. У нас четырнадцать мест, а я вижу здесь только тринадцать человек. В строй – бегом марш! И кто-нибудь, уберите отсюда этот мусор!
– Нет! Не-е-ет!!! – завопил Арам.
Однако хирургеоны были уже здесь. Они подхватили его и унесли, рыдающего и безутешного.
Кип прохромал к шеренге – ни о каком «бегом марш», конечно, не могло быть и речи. Тем не менее ему казалось, будто он плывет по воздуху. Сколько макового отвара выдал ему тот хирургеон?
Впрочем, пожалуй, дело было не в маковом отваре.
Командующий Железный Кулак встал перед Кипом. Он взял Кипов золотой боевой значок и защелкнул его в медальон. На передней стороне медальона было изображено черное пламя.
– Это пламя Эребоса. Оно символизирует наше служение и нашу жертву. Как свеча пожирается пламенем, чтобы давать свет и тепло – точно так же и мы, принеся присягу, день за днем отдаем свои жизни, чтобы служить Орхоламу и его Призме. Кип Гайл! Молот! Принимаешь ли ты на себя эту священную обязанность?
– Принимаю, – ответил Кип, чувствуя, как по коже ползут мурашки.
– Клянешься ли ты отречься от всех других обязательств ради служения нашей организации, Орхоламу и его Призме?
– Клянусь.
– В таком случае, Молот, я объявляю тебя курсантом Черной гвардии!
– Мо-лот! Мо-лот! – скандировала толпа.
Позволив им покричать еще несколько секунд, Железный Кулак сделал знак, требуя тишины, и перешел к следующему в шеренге.
Остаток церемонии прошел словно в полусне. Каждый из стажеров принес клятвы, после чего их окружили старшие курсанты и гвардейцы, чтобы поздравить со вступлением. В конце концов все решили отправиться в излюбленную у гвардейцев пивную – выпивка, разумеется, была за счет новобранцев.
Однако прежде чем позволить себе быть увлеченным вихрем этого вечера, Кип поглядел на своего отца. Гэвин Гайл стоял там, где Кип его оставил, не обращая внимания на посыльного, подошедшего к нему с каким-то поручением. Он не сводил глаз с Кипа. На лице Призмы играла благожелательная улыбка – и может быть, немного больше, чем благожелательная. Может быть, в ней было и немного гордости.
Глава 93
Каррис смутно осознала, что люди уходят. Она лежала вниз лицом на булыжной мостовой, молясь о том, чтобы они не вернулись, надеясь на беспамятство, – но оно не приходило.
Подняв голову, она увидела лужу крови на том месте, где лежал ее рот. Ее левый глаз стремительно набухал и закрывался, правый делал то же самое, но в более медленном темпе. Она чувствовала тошноту от удара по голове. Во рту был мерзкий вкус – помимо тупого металлического привкуса крови.
Каррис обнаружила, что ее перекатили на бок, чтобы она не захлебнулась собственной рвотой, – и ее тут же обильно вырвало снова. Она вся обляпалась зловонной массой, но из-за спазмов в животе была вынуждена свернуться в клубок. Судорожные вдохи заставляли живот сжиматься снова и снова.
Мало-помалу спазмы поутихли, но голова по-прежнему казалась едва присоединенной к телу, живущей собственной жизнью. Там словно бы что-то переливалось от одного края к другому.
Каррис снова перевернулась на живот и принялась понемногу отползать. Ползти она могла – хорошо. Краем сознания она отметила, что у нее не сломаны ни руки, ни ноги, – очень хорошо. Ее ладони были скользкими от крови и кое-чего похуже, камни мостовой впивались в колени. В ребрах кололо каждый раз, когда она делала вдох, но если какие-то из них и пострадали, то были, скорее всего, лишь надтреснуты. Ей приходилось ломать ребра прежде, и это было гораздо более болезненно.
Разве что, конечно, ее тело маскировало боль. Иногда тело проделывает такие штуки, будь оно проклято.
У нее запершило в горле; она закашлялась и сплюнула кровью. Зубы были еще целы, но она едва не откусила себе язык. Вокруг шеи жгло, словно бы огнем, – Каррис боялась дотрагиваться, просто не могла себя заставить. Вместо этого она продолжила ползти.
Пять-десять минут – или год? – спустя она выползла на перекресток. Что это за улица? Она ведь только что здесь проходила, но не могла вспомнить… Не могла сообразить даже, какая это часть города. Впрочем, улица не казалась людной.
Тем не менее дальше ползти она не могла. Правый глаз уже окончательно закрылся. Каррис вдруг поняла, что у нее ужасно болит задница – похоже, ее ягодицы послужили мишенью для множества пинков. К тому же у нее начинало сводить ноги.