как решил, что ему придется либо открыть ей всю правду, либо убить ее.
Вся теплота разом исчезла с ее лица, словно он распахнул окно в комнате посреди зимы. Гэвин увидел подрагивающий мускул на ее скуле, словно говоривший: «Так ты собирался меня убить, скотина?»
– Ты хотела услышать правду, – сказал ей Гэвин. – Если бы я тебе рассказал, моя жизнь была бы в твоих руках.
– Все это так, ублюдок, но не жди, что этим ты растопишь мое сердце.
Ответить было нечего. Гэвин вдруг осознал, что раскрошил в пыль маленький бурый комочек опиума, который держал зажатым в пальцах.
– Я тот, кто я есть, Каррис, – сказал он, тут же поняв, насколько смехотворно звучит такое заявление в данный момент. – То есть, я хочу сказать – я Призма, а значит…
– Я поняла, что ты хотел сказать. Хорошо. Это все?
Он поколебался.
– Нет, Каррис. Это еще не все. Прошлой ночью я убил Гэвина.
– Ты хочешь сказать, метафорически?
Гэвин рассказал ей и об этом. А потом, вернувшись назад, – о происшествии с Аной, причем без утайки.
– Но гвардейцы… они ведь сказали, что она прыгнула сама!
– Они солгали, чтобы меня спасти. Я их не просил об этом, клянусь. Ана принялась говорить про тебя… довольно мерзкие вещи, а я понимал, что только что навсегда тебя потерял. И я швырнул ее из комнаты на балкон. Я… не думаю, что я действительно хотел ее убить, но она налетела на ограждение и вывалилась наружу. После этого я вышел на крышу, попытался уравновесить цвета – и обнаружил, что больше этого не могу. Тогда я спустился вниз, чтобы выпустить Гэвина на свободу, позволить ему убить меня…
Он не мог себя заставить посмотреть на Каррис: невзирая на побои, ужас на ее лице должен был читаться без труда. Наконец, рассказав ей о том, что произошло с Гэвином, он закончил:
– Я не знал, что он с тобой тогда сделал… тогда. Как он… тебя укрощал. Я должен был догадаться, но слишком сильно заботился о самом себе, так что не мог видеть даже самых очевидных вещей о тех, кто меня окружает. Мне очень жаль, Каррис. Я понимаю, что по моим поступкам этого не скажешь, но я люблю тебя и хотел бы провести с тобой остаток своей жизни, если ты хоть когда-нибудь сможешь меня простить.
Молчание было настолько всеобъемлющим, что в нем можно было утонуть.
– Невыносимый. Неисправимый. Неуклюжий. Неумелый. Невероятный… во всех смыслах. Но все же, как выясняется под конец, хотя бы не лицемер, а, Дазен Гайл?
– Что?
– Поцелуй меня.
– Что?!
– Это не просьба.
Гэвин поднялся со стула и пересел на край ее кровати. Каррис ахнула от боли, вызванной его движением.
– Прости, – пробормотал он. – Может быть…
– Это не просьба, – повторила Каррис.
– Но у тебя все губы разбиты и…
– Это. Не. Просьба.
– Ну хорошо…
Он наклонился к ней и поцеловал – мягко, стараясь не причинить ей лишней боли.
Каррис отодвинулась от него, неодобрительно глядя распухшими глазами-щелками.
– Просто ужасно, Дазен Гайл. Это был совсем не тот поцелуй, которого я дожидалась шестнадцать лет!
– Вторая попытка? – спросил он.
– Хм-м… – с сомнением протянула Каррис. – А ты ее заслуживаешь?
– Нет, – совершенно искренне ответил Гэвин.
– Нет, – веско повторила она. – Но с другой стороны, если мы с тобой не заслуживаем второй попытки, то я просто не знаю, кто ее может заслуживать.
На ее лице промелькнуло слабое подобие улыбки. Гэвин поцеловал ее еще раз – нежно, но с чувством. Однако то, что началось с уступки ее желанию, вскоре трансформировалось в неодолимую тягу. Он накрыл ее маленькое тело своим, заключил в объятия, защищая и оберегая. Поцелуй все длился, и Гэвин ощутил, как внутри него расслабляется какое-то застарелое напряжение, развязывается твердый узел, затянувшийся так давно, что он привык считать эту боль чем-то неотделимым от своей жизни.
Каррис отстранилась от него, и Гэвин немедленно насторожился, боясь, что это означает отвержение. Однако Каррис только пробормотала:
– Боюсь, ты лишил меня воздуха, лорд Гайл…
– Что? О, спасибо за комплимент… – За его улыбкой крылось облегчение.
– …потому что, видишь ли, в данный момент я совсем не могу дышать носом, – закончила она.
Она рассмеялась, и спустя мгновение Гэвин сокрушенно присоединился к ней.
– Как же ты прекрасна! – вымолвил он, чувствуя, словно его сердце разбухло и больше не помещается в грудной клетке.
Каррис бросила на него испытующий взгляд.
– Допустим, я плохо вижу из-за того, что меня избили, но у тебя-то с какой стати могут быть проблемы со зрением?
Гэвин рассмеялся.
– Я не имел в виду в данный момент… Впрочем, знаешь что? Мне кажется, мои губы гораздо выразительнее, когда я перестаю болтать. Иди-ка сюда…
Они снова принялись целоваться, смеясь и обмениваясь шутками по поводу того, что Каррис то и дело приходилось делать маленькие передышки, а Гэвин, охваченный страстью, принимал ее тихие стоны за выражение влечения, а не боли. Весь мир перестал существовать. Не осталось никаких забот. Тот узел, о котором Гэвин еще недавно не догадывался, распустился, распался и исчез; и внезапно Гэвин ощутил себя таким сильным, каким не чувствовал за всю свою жизнь. Он был свободен! Его тайна потеряла свою власть над ним, цепи рассыпались в прах.
– Помилуй Орхолам, как же я хочу заняться с тобой любовью, – произнесла Каррис.
– Меня легко уговорить, – поспешно заверил ее Гэвин.
Она издала тихий раздраженный возглас.
– Если бы мое тело было таким же сговорчивым!
– Допустим, я буду… осторожен, – предложил Гэвин с лукавой улыбкой.
Каррис подтянула его к себе и прошептала на ухо:
– После того как мне тебя не хватало шестнадцать лет, Дазен Гайл, последнее, чего я от тебя хочу, – это осторожности!
Он сглотнул. У него перехватило горло.
– Каррис Белый Дуб, ты выйдешь за меня замуж?
Проклятье! Мог бы придумать и что-нибудь более красноречивое. Все же такие вопросы следует задавать не настолько в лоб.
С другой стороны, учитывая историю их отношений, возможно, простые слова действительно были лучше любых цветистых речей.
– Каррис, почему ты плачешь?
– Потому что я так и не приняла свое обезболивающее, дубина ты стоеросовая!
В дверь постучали.
– Ну нет, это просто несерьезно, – пробормотал Гэвин, глядя на дверь так, словно хотел пробуравить ее взглядом.
Он снова повернулся к Каррис:
– Так это означало «да»?
– Ты совершенно меня измотал и пользуешься моим ослабленным состоянием, но все же…
– То есть да?
Снова стук в дверь.
– Болван ты, болван! Ну конечно же да!
– Я люблю тебя, Каррис Белый Дуб.
Она лукаво улыбнулась:
– Еще бы!
Дверь открылась, и Черный гвардеец вкатил в комнату кресло Белой. Гэвин так и не смог согнать с лица широчайшую улыбку.
– О боже, кажется, я вам помешала? – спросила Белая.
– Нет, – отозвался Гэвин в тот же момент, как Каррис сказала «да».
– А-а, понимаю…
– Вы как раз тот человек, которого я надеялся увидеть, – сказал ей Гэвин. – Высокая госпожа Белая, не будете ли вы так добры сочетать нас браком?
Белая наклонила голову, глядя на него поверх корректирующих очков, которые на ней были.
– Что ж, Гэвин Гайл, это, несомненно, заняло у тебя немало времени. И Каррис Белый Дуб! Это, наверное, самое неторопливое обольщение за всю историю! Для женщины с твоим обаянием… – Белая фыркнула.
– То есть вы согласны?
– Конечно же, она согласна, – ответила за Белую Каррис, тоже улыбавшаяся от уха до уха.
– Насколько я понимаю, Гэвин отправляется на войну, и вы хотите, чтобы это было сделано сразу же по его возвращении? – спросила Белая.
– Нет, – ответил Гэвин. – Прямо сейчас.
– Сейчас? – переспросила Каррис. – Ты не хочешь немного подумать? Мы ведь понятия не имеем, во что ввязываемся…
– А когда оно у нас будет, это понятие? Некоторые вещи невозможно понять, пока не нырнешь в них с головой. Мы с тобой будем вместе, для меня этого достаточно.
Гэвин повернулся к Белой:
– Прямо сейчас.
– Кто бы сомневался, – буркнула та, но тут же улыбнулась. – Гэвин, неужели ты согласен даже на то, чтобы твой отец от тебя отрекся?
– В данный момент я чувствую себя неуязвимым. Но откуда вам об этом известно, Орея?
– Отрекся? – переспросила Каррис.
– Я тебе все объясню позже, – заверил Гэвин.
– И мне тоже, – перебила Белая. – Каррис, ты же понимаешь, как это отразится на твоем положении?
– Да, – отозвалась та.
– Правила созданы для того, чтобы ради хороших людей их можно было нарушить, – сказал Гэвин.
– Пообещай, что, когда ты вернешься, мы закатим настоящую свадьбу, – попросила Каррис.
– Пышнейшую!
И они сочетались браком. Клятвы были очень простыми. Отправляя свои обычные обязанности в качестве Призмы, Гэвин не раз заставлял молодоженов их повторять, но сейчас сам забывал слова – они просто теряли смысл сразу же, как только покидали его рот. Даже присутствие Белой почти им не воспринималось; он мог смотреть только на Каррис. Его переполняла необъяснимая нежность к этой дикой, несносной, прекрасной, упрямой, восхитительной женщине.
Он снова поцеловал ее, и Каррис поморщилась, не переставая улыбаться.
– Пора принять лекарство? – спросил Гэвин.
Она кивнула с извиняющейся улыбкой. Гэвин отыскал бутылочку и налил ей нужную порцию. С благодарностью выпив настой, Каррис откинулась на подушки.
– Возвращайся ко мне, мой господин. Возвращайся поскорее, слышишь?
– Да, моя госпожа, – откликнулся Гэвин. Он не мог перестать улыбаться.
Меньше чем через минуту Каррис уже спала.
Наконец Гэвин повернулся к Белой.
– Отличная работа, лорд Призма, – похвалила она. – Возможно, я все же была права насчет тебя.
– Я стараюсь как могу.
– Очень надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы всех нас спасти.
В разговоре наступила пауза, в течение которой Гэвин вспомнил, почему он всегда так старался избегать пауз в разговорах с Белой: в любую минуту она могла предложить, чтобы они вдвоем поднялись на крышу и он занялся уравновешиванием. Для этого было множество причин. Вполне возможно, что до нее дошли все те истории, которые рассказывала ему Марыся. И если так, то она наверняка поняла, что они значат.