Гэвин испытывал извращенную потребность что-нибудь спереть отсюда. В любом случае отец собирался от него отречься, так что было самое время совершить что-нибудь такое, чтобы это заслужить.
Его взгляд упал на боковой столик, заваленный грудами карт для игры в «девять королей» – видимо, отец недавно играл в эту игру. Это была одна из немногих вещей, еще приносивших старику радость. Гэвин и сам играл с ним бессчетное количество раз в прошлом. Старик почти всегда выигрывал. Он был гораздо лучшим игроком, чем Гэвин, и к тому же не брезговал передергивать, если думал, что это сойдет ему с рук. Впрочем, после того как Гэвин однажды поймал его на жульничестве, старик сильно смутился и больше никогда не пытался хитрить с ним – или, по крайней мере, не попадался.
Однако вместо того чтобы хватать одну из колод, лежавших на столе, Гэвин направился к шкафчику, из которого его отец однажды вытащил потрясающую колоду карт, после того как Гэвин выиграл у него три раза подряд. Шкафчик был заперт, но замок не представлял собой ничего серьезного. Гэвин покопался среди старых бумаг и любимых книг своего отца и нашел старую, украшенную драгоценными камнями коробку для карточной колоды. Он взял ее, открыл, вынул колоду. Карты были превосходно выполнены, но на них не было пометок для слепых. Должно быть, отец пользовался ею еще до того, как затворился от мира.
Бросив коробку с колодой к себе в карман, Гэвин вернулся в комнату матери. Девочка-рабыня топталась на месте, ломая руки. Он вручил ей письмо и прошагал к сейфу – пузатому, парийской работы, по виду которого никак нельзя было догадаться, что он открывается при помощи цифр. Гэвин попробовал в качестве кода дату своего рождения. Сейф не открылся.
Ага! Он ввел дату рождения не свою, а Гэвина. Это хорошо: значит, маска снова прирастает.
День рождения Дазена сработал. «Спасибо, мама!» Гэвин взял несколько мешочков с золотом, материно обручальное кольцо и несколько стержней с монетами. Один стержень он отдал рабыне, затем еще один. Ее глаза стали огромными.
– Отнеси эту записку в район западного порта, улица Булочников, знаешь где это? Здание с голубым куполом. Там расположена компания наемников «Разбитые Щиты». Скажи, что хочешь поговорить с Одноглазым или с Тайей Вин. Я бы порекомендовал Одноглазого, он снисходительнее относится к молодым девушкам. Скажи, что тебя послала госпожа Фелия Гайл. Ты можешь предложить им до трехсот данаров за то, чтобы тебя сопроводили до дома, эта сумма будет включать все их расходы; если договоришься на меньшую сумму, остаток можешь забрать себе. После этого найди судно, которое довезет тебя до места… Откуда ты родом?
– Из Вивурга, господин.
– Пария? Ты не похожа на парийку.
– В первом поколении, господин. Мои родители бежали от Кровной войны. Ничего страшного, в Вивурге много таких, как мы.
– Очень хорошо. Путь тебе предстоит долгий, так что не пожалей сорока данаров на отдельную каюту. В трюме проезд дешевле, но не советую. И пускай твой охранник поселится вместе с тобой. Мужчина это будет или женщина – неважно, «Разбитые Щиты» – люди надежные. Можешь попросить, чтобы с тобой послали женщину, если тебе так больше нравится… Кроме того, отнеси эту записку портному. К сегодняшнему вечеру на тебе не должно быть рабской одежды, ты поняла?
Гэвин нацарапал записку и протянул ей.
– Постарайся оказаться на корабле уже сегодня вечером. Хоть ты и исполняешь пожелание моей матери, мой отец в данную минуту неспособен мыслить благоразумно. С ним лучше не находиться рядом, когда он зол, а я дал ему немало поводов, чтобы разозлиться. Через неделю он о тебе забудет, но пока что…
Гэвин написал еще одну записку и подписал своим именем. Капнул на нее красным люксином, прижал своей волей, заставляя люксин принять форму его личной печати, и запечатал люксин, едва взглянув на него.
– Если кто-нибудь начнет к тебе приставать, в этом письме говорится, что Призма собирается лично проверить, все ли у тебя в порядке, и если с тобой что-нибудь случится, моя месть будет ужасна. Возможно, это и не совсем так – я не уверен, доберусь ли когда-либо до Вивурга, – но если доживу, то постараюсь выполнить обещание. Ты меня поняла?
Глаза девчушки раскрылись еще шире; казалось, она была готова расплакаться.
– Господин… я не знаю, как и благодарить…
Она сглотнула.
– Ступай, – велел ей Гэвин. – Здесь для тебя слишком опасно.
«Для меня, впрочем, тоже».
Девушка вышла из комнаты, и Гэвин последовал за ней. Он спустился к основанию башни и спрятал обе колоды – украденную у отца и Кипову – в таком месте, где его отцу никогда бы не пришло в голову искать. После этого он снова поднялся в собственные покои.
Каррис все еще спала. Гэвин вытащил материнское кольцо с огромным рубином и надел ей на палец. Она не проснулась. Как ни странно, кольцо подошло идеально, а ведь Гэвин мог бы поклясться, что пальцы его матери были толще изящных пальчиков Каррис.
Он внимательно взглянул на кольцо: мать велела его переделать, чтобы оно подходило Каррис по размеру! Гэвин улыбнулся: «Спасибо, мама!» Он буквально видел ее лукавую улыбку; наверняка она предвидела, что он разгадает ее хитрость. «Все же не весь свой ум ты получил от отца», – сказала бы она.
Все еще улыбаясь, но со слезами на глазах, Гэвин поцеловал Каррис в лоб. Взял свою жену за руку, уселся рядом.
«Моя жена… Жена! После всего, через что мы вместе прошли… После всех наших сражений – друг с другом, с выцветками… После всей тьмы и отчаяния…»
Он заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос. Мягко дотронулся до лица – запоминая. Сделал осторожный вдох.
Это мгновение было совершенным.
В мире, где опасности только росли, а его собственные силы неизменно убывали, Каррис всегда его поддерживала, всегда стояла за его плечом. И почему-то сейчас, невзирая на то, что он умирал, его власть была сокрушена и рок нависал над его головой, Гэвин чувствовал себя более цельным, чем когда бы то ни было.
Ярмо ответственности висело на кроватной стойке. Гэвин еще раз поцеловал в лоб свою спящую жену, похрустел шеей, повращал плечами – и снова взял в руки эту треклятую штуковину. Нацепил на себя. Ярмо сидело на нем идеально, будто было создано специально для него.
Возле двери его дожидалась Марыся – с сосредоточенным лицом и сложенными на груди руками, готовая ему служить. Гэвин отдал ей записку для башенной канцелярии, чтобы там внесли в реестр, что его мать освободила свою рабыню. Марыся взяла записку без слов, но в ее движениях чувствовалось некоторое колебание.
– Марыся, – вполголоса сказал ей Гэвин. – Я… если, когда я вернусь, тебя здесь не будет, я пойму; но знай, что для тебя здесь всегда найдется место.
Она неловко поклонилась – Гэвин понял, что она сделала это, чтобы скрыть внезапно выступившие слезы, – и буквально кинулась прочь из комнаты. Гэвин потер переносицу и вышел в коридор, стараясь не смотреть ей вслед. Снаружи молча дожидался Железный Кулак.
– Командующий, – сказал ему Гэвин, – что вы думаете насчет небольшой прогулки на глиссере? Такой, смертельно опасной?
Железный Кулак не ответил, но уголок его рта приподнялся в полуулыбке.
Глава 97
«Уходит многое, но многое пребудет»[4], – сказал однажды Гевисон.
Впрочем, Гэвин терпеть не мог поэтов. Они с Железным Кулаком, собрав провизию и оружие, собирались в плавание.
– Вы не хотите надеть защиту? – спросил Гэвин, натягивая броню.
– Мне уже доводилось с вами плавать, – отозвался командующий.
– И что?
– Предпочитаю не добавлять себе лишней тяжести, когда есть вероятность оказаться в воде.
«Ах да, конечно, – не все способны плавать в полном доспехе. Хорошо быть мной!»
– Штормит, – заметил Железный Кулак.
Больше он ничего не сказал, но Гэвин понял, что командующему вовсе не улыбается лететь на невообразимой скорости по высокой волне. Неудивительно, что он не захотел надевать броню.
Не прошло и минуты, как они уже были в море. Как и прежде, Железный Кулак был превосходным напарником, и благодаря их объединенным усилиям глиссер быстро набрал достаточную скорость, чтобы Гэвин смог выдвинуть крылья и судно практически полностью поднялось над водой. Это было хорошо, поскольку волна была действительно немаленькой, шага два в высоту. Умело манипулируя крыльями, Гэвин мог обеспечивать относительную устойчивость. Если бы они держались вровень с поверхностью, плавание было бы кошмарным, а скорее попросту невозможным.
Впрочем, спустя несколько часов шторм остался за спиной. Впереди замаячило аташийское побережье, и Гэвин поплыл на запад, пока не увидел залив, который был ему знаком. Из-за невероятной скорости, с которой они плыли, и невозможности делать точные навигационные измерения посреди штормового моря, они отклонились на тридцать лиг в сторону от намеченного курса. Для обычного корабля такая ошибка стоила бы дополнительного дня плавания – но не для Гэвина.
Они обогнали армию Цветного Владыки, забравшись слишком далеко к югу. Железный Кулак соорудил из люксина бинокль, и они тотчас же разглядели несколько илитийских кораблей – это были купцы, снабжавшие армию. Гражданские, но весьма возможно, что они везли пушки и порох на погибель мирному неповинному населению Ру.
Гэвин взглянул на командующего. Тот покачал головой.
«Он прав. Сперва разведка, драться будем потом».
Их глиссер прорезал изумрудные воды Идосса, обогнув город по широкой дуге: на башнях могли быть люди с мощными подзорными трубами, которые заметили бы разведчиков задолго до завершения ими задачи. На их пути попалось еще несколько кораблей. Почти все они направлялись на запад – несомненно, тоже с припасами для армии.
Это не понравилось Гэвину. Пара илитийских кораблей могли оказаться просто предприимчивыми торговцами, понимающими, что могут провернуть выгодную сделку. Но десятки идосских галер, рутгарских кокк (впрочем, это ни о чем не говорило, поскольку кокками пользовалось множество торговцев, не обяз