Гэвин был потрясен. Несколько месяцев назад он справился бы с этим убийцей в одиночку – а теперь его цветовая слепота едва не стоила жизни ему и Белой! Он поглядел на серые светильники, горевшие по всему периметру комнаты: конечно же, они не были серыми – они были синими и зелеными. Видимо, будучи синим-зеленым бихромом, Белая запаслась цветными люксиновыми светильниками как раз на такой случай, чтобы можно было воспользоваться их светом и начать извлекать в мгновение ока. Будь убийца менее подготовленным, даже сам внезапный световой потоп смог бы дать ей несколько секунд. Правда, этот убийца оказался опытным; но в любом случае благодаря вмешательству Гэвина и Черных гвардейцев все кончилось благополучно.
Гэвин забеспокоился, в порядке ли Белая, – она ведь не извлекала уже много лет, да и вообще здоровье у нее было не в лучшем виде.
При помощи гвардейцев он поднялся с пола, и тут в него врезалась вбежавшая в комнату Каррис. Она вцепилась в него с такой яростью, что едва снова не опрокинула. Совладав с собой, Гэвин обнял ее в ответ.
– Я услышала, что было покушение… и тебя тоже там видели… Ты… ты напугал меня до полусмерти, Гэвин Гайл!
– Ты перекрасилась, – глупо сказал он.
Действительно, Каррис высветлила волосы; прежде они были темными, как обычно у тирейцев. Но ему нравились светлые волосы.
– Тебе же нравятся светлые волосы, – сказала Каррис.
– Он спас мне жизнь, – сказала Белая, подходя к ним.
Да, она шла сама; ее не катили в кресле! Гэвин не мог различить ореолов вокруг ее серых глаз, но видел, что эти глаза больше не выглядят выцветшими, безжизненными. Теперь они снова были похожи на глаза извлекателя. Кроме того, на ее щеках проступал бледный румянец. Она казалась сильнее, моложе – и все же ее ореолы все еще оставались целыми, хвала Орхоламу!
– Мне доложили, что перед смертью он заговорил. Он сказал: «Свет нельзя сковать». Гэвин, ты понимаешь, что это значит?
– Это значит, что у нас проблема, – тихо отозвался тот.
– Это значит, что Орден Разбитого глаза не только существует, но и решил объявить о своем существовании. И вот это уже действительно значит, что у нас проблема. Орден восстал; он затевает войну… Ладно, иди, я знаю, у тебя на сегодняшнюю ночь другие планы, а мне все равно придется не спать до утра, пересказывая всю эту историю, отдавая распоряжения и отвечая на вопросы. Я справлюсь без тебя. Тебе… – она махнула в сторону Каррис, – я предоставляю все остальное.
И Орея Пуллавр подмигнула ему!
– Благодарю, – ответил Гэвин, чувствуя, что краснеет.
– Нет, Гэвин, это я тебя благодарю, – серьезно сказала Белая. – От всей души.
Разумеется, после случившегося он не мог просто взять и вернуться в свою комнату. Помещение следовало обыскать (Гэвин, затаив дыхание, следил, как гвардейцы открывают стенной шкаф), а после выставить в нем охрану. Марыся сидела на своем низеньком стульчике возле двери с таким видом, словно хотела стать невидимой в присутствии Каррис; однако она не желала удаляться без приказания, на случай если Гэвину вдруг что-нибудь понадобится.
Гэвин наотрез отказался позволить гвардейцам находиться в комнате.
– Со мной будет Каррис! Она гвардейка.
Продолжая препираться со стражей, он взглянул в сторону Марыси и незаметно махнул ей рукой. Бывшая рабыня с благодарным видом молча выскользнула за дверь.
– Хмм… Мы исходили из предположения, что она будет занята… другими делами, лорд Призма, – сухо отозвался капитан гвардии Блейдман. («Что, Железный Кулак специально тренирует свои кадры воспроизводить эту интонацию?») – Кто-то напал на Белую, взобравшись на ее балкон. Мы не собираемся оставлять вас одного в минуту опасности.
В конце концов они согласились поставить двоих гвардейцев на балконе и задернуть штору. Обоим стражникам выдали плотные шерстяные плащи и шапки вместе с распоряжением не входить внутрь, пока Гэвин не побарабанит в стекло – если он побарабанит в стекло. Еще несколько гвардейцев остались в коридоре, за далеко не звуконепроницаемой дверью.
«Какая же это все-таки докука – быть настолько важной шишкой, что тебя постоянно хотят убить!»
– Ты в порядке? – спросила Каррис, закрыв за собой дверь.
Гэвин почти не слушал. Он пользовался случаем, чтобы поглядеть на нее – впервые разглядеть ее по-настоящему. Ему казалось, будто он отсутствовал целую вечность. Только сейчас он заметил, что она до сих пор двигается с опаской. Чернота и опухоли спали, но не ушли полностью. Каррис быстро восстанавливалась.
– Так, глаза у тебя заживают хорошо, а как все остальное? – спросил он.
– Глаза? Да я же похожа на енота!
Каррис вытянула губы в трубочку и сморщила лицо, изображая грызуна, и добавила к этому тихое попискивание.
– Ну-ка еще раз, – сказал Гэвин.
Смущенная, она засмеялась, и он засмеялся вместе с ней.
– Из тебя вышел чертовски симпатичный енот, прямо смотрел бы и смотрел.
– О Гэвин Медоточивый! – насмешливо откликнулась она. – От твоих возвышенных речей у меня волшебным образом… ой, ты только погляди!
Посредством какой-то женской магии, без видимой помощи рук, ее трусики сползли вниз по ее ногам. С тихим «хм-м» она отшвырнула их ногой в сторону и удовлетворенно улыбнулась, глядя на него. Вид у нее был самый плутовской.
У Гэвина пересохло во рту. Каррис распахнула свой халат и позволила ему соскользнуть с плеч и упасть на пол. Она шагнула к Гэвину, оставшись в одной шелковой сорочке, которая льнула к изгибам ее худощавого тела, едва доходя до бедер.
– В достаточно ли ты добром здравии, мой господин, чтобы я могла делать с тобой все что захочу?
– Слегка избит и изранен, – отозвался Гэвин с внезапной улыбкой («треклятые Видящие!»). – И весьма вонюч. Я сегодня пересек целое море. И кстати, я вижу… – («нет, Марысю упоминать не стоит») – я вижу здесь набранную ванну. Пожалуй, было бы неплохо…
– Ты возвращаешься, обнаруживаешь меня полуголой – и собираешься нырнуть в ванну? – возмущенно спросила Каррис. Но конечно же, она его поддразнивала.
Вместо того чтобы ответить такой же шуткой, Гэвин поглядел ей прямо в глаза и серьезно сказал:
– Я хочу, чтобы сегодня все было безупречно. Ради тебя.
– Мне не нужна безупречность. Мне нужен ты, Дазен Гайл.
На это был только один правильный ответ. Гэвин накрыл ладонью ее щеку и притянул ее губы к своим. В ней сосредоточилось все, что было теплого, мягкого и надежного во всем мире. Он заключил ее в объятия, и она с готовностью приникла к нему, наслаждаясь мышечной мощью его плеч и рук, размером его тела по сравнению с ее собственным. Поняв это, Гэвин обвил руками ее всю. Каррис вскрикнула.
– Ох, ребра!
Поцелуй прервался. «Ну да – синяки».
Воспользовавшись паузой, Каррис взялась за подол его рубашки и потянула через голову.
– Ох, плечо! – простонал Гэвин.
Действуя более аккуратно, Каррис выпутала его из рубашки, и они улыбнулись друг другу.
– Уфф, – проговорила она. – Ну ты и воняешь!
– Слушай, ну я же…
– Шучу, шучу.
– Лучше помолчи и иди уже сюда, – сказал Гэвин.
Она потянула за его пояс, пытаясь расстегнуть, но Гэвин схватил ее в охапку и снова принялся целовать. Его ладони скользнули по шелку ее сорочки, мягко, от спины к талии, дальше к бедрам и ягодицам; потом он обхватил ее ягодицы под тонкой тканью. Из его горла вырвался гортанный звук, и внезапно он подхватил ее на руки и понес к супружеской постели.
Каррис не отпускала его все время, пока они занимались любовью. Она держала его своими худыми мускулистыми ногами, направляя к себе, внутрь себя. Держала своим лоном, двигаясь и извиваясь под ним. Обхватывала и держала руками, упиваясь его мышцами, его телом, зарываясь пальцами в его спину и незаметно направляя его так, чтобы он мог доставить ей наибольшее наслаждение. И все это время она не отрывала от него своего взгляда. Интенсивность ее потребности в нем пугала; сила ее страсти воспламеняла; напряженность связи между ними была почти непереносимой. Однако когда он отводил глаза, она хватала его за подбородок и поворачивала его голову обратно, целовала его, а потом прикусывала его губу в качестве наказания. Она держала его крепко, не отпуская, пока он не достиг пика, и продолжала держать потом, проводя пальцами по его волосам, играя с его ухом.
За всю свою жизнь Гэвин ни разу не ощущал, что его настолько понимают и принимают.
Когда к нему снова вернулась способность связно мыслить, он приподнялся на локте и принялся ласкать ее тело. Ее кожа светилась в золотистом сиянии светильника; она не делала попыток прикрыться, наслаждаясь его взглядом. Ему хотелось восхвалить ее красоту миллионами способов, но никакие слова не казались подходящими для такой задачи. Как слова могли передать вызываемое ею очарование, жар страсти, благоговейный трепет?
– Всем моим телом я поклоняюсь тебе, – проговорил Гэвин, вспомнив старинный брачный обряд кроволесцев.
Он наклонился к ней и начал целовать ее шею, груди, губы. Потом, не говоря ни слова, они снова занялись любовью, и он отдал ей все что мог, чтобы доставить ей наслаждение, ловя указания в каждом ее вздохе, вытянутой руке, поджатом пальце ноги. И он был вознагражден – неоднократно. Каррис лишь тряхнула головой и рассмеялась, увидев на его лице знакомую самодовольную улыбку. Они забылись, затерялись друг в друге на долгие часы, разговаривая, обнимая друг друга, плача, снова разговаривая, снова занимаясь любовью, купая друг друга в ванне – под конец, когда на занятия любовью больше не осталось сил, – а потом просто приникнув друг к другу, кожа к коже, его живот к ее спине, глядя, как постепенно разгорается рассвет.
– Я так сильно тебя люблю, Дазен Гайл, что впору возненавидеть, – проговорила она.
– Я тоже тебя люблю, Каррис Гайл.
Она задумчиво вздохнула.
– Мы не можем просто сбежать?
– Куда бы тебе хотелось? – спросил Гэвин.
Каррис фыркнула: