– Госпожа Хелель? Это вы подослали ту толстую тетку, которая пыталась сбросить меня с башни?
Андросс продолжал говорить, но Кип на какое-то время перестал слушать, пытаясь справиться с уже услышанным.
– Я уже и не помню, как ее звали… Ну и раз уж я начал выкладывать все как есть – это я заплатил тем идиотам с твоего курса, чтобы они заблокировали тебе допуск в Черную гвардию. Ну ничего страшного ведь не случилось, верно? В любом случае я прошу твоего прощения.
– Вы просите у меня прощения? – недоверчиво повторил Кип. «Типа этого достаточно?»
Кип увидел, как над большими очками старика поднялась одна бровь, словно тот удивлялся тому, насколько глуп этот толстый мальчишка. Андросс воздел указательный палец вверх:
– Кип, я хотел бы подчеркнуть, что не извинялся ни перед кем уже двадцать лет.
– Это большая честь для меня, – отозвался Кип.
Старик предпочел не заметить сарказма.
– Ну что ж, раз мы оставили это позади, то может быть, теперь ты не откажешься сыграть со мной в «девять королей»?
– Что-о?! Нет! Вы пытались меня убить! Вы не можете… нельзя просто так убивать людей только потому, что они для вас неудобны!
Андросс Гайл склонил голову набок, словно пес, пытаясь понять, что это за странный, непонятный мальчик сидит напротив.
– В реальности все происходит именно так.
Однако для Кипа весь мир уже заволокло серым туманом.
– Все это уловки! Вы пытаетесь меня отвлечь! Это вы убили Люцию!
Кип снова увидел, как она делает шаг вперед, на линию огня; увидел ее залитое кровью лицо, разорванную мушкетной пулей шею, откуда хлещет кровь, кровь, кровь… Он содрогнулся.
– Кого? – переспросил Андросс.
– Девушку с моего курса, которая попала под пулю, предназначенную мне!
– О чем ты говоришь?
Несмотря на поднимающийся гнев, Кип заколебался.
– Кто-то пытался меня убить во время учебной экспедиции. Но в результате убили ее.
Старик покачал головой, словно не мог поверить в то, что можно быть таким идиотом.
– С какой стати я бы пошел на все эти хлопоты и траты, чтобы заблокировать тебе допуск в гвардию, если бы намеревался тебя убить еще до вступительных испытаний? Мне нужно было, чтобы ты оказался неудачником, а не трупом!
– Может, вы решили подстраховаться, чтобы я точно не прошел.
– Приятно, что ты такого высокого мнения о себе, однако попытайся использовать свои крошечные мозги по назначению. Все эти обвинения… Опять! Если бы убили тебя, это стали бы расследовать. Парни, которых я нанял, чтобы не пустить тебя в Черную гвардию, начали бы болтать. Все-таки, помешать кому-то поступить в гвардию – это одно, а убить его – совсем другое. Стоит начать убивать людей, как у всех вокруг начинает просыпаться совесть. Думаешь, я оставил бы свой след вот так, у всех на виду? Думаешь, я бы совершил два раза одну и ту же ошибку? Нет уж, парень, поверь мне, если бы я хотел видеть тебя мертвым, ты был бы уже мертв!
Как ни оскорбительна была эта мысль, Кип подумал, что старик, вероятнее всего, прав. Фактически, именно то, что Андросс высказывался в такой оскорбительной форме, заставило Кипа ему поверить.
– Тогда почему вы пытались не пропустить меня в Черную гвардию?
– Чтобы расстроить планы моего сына относительно тебя. Он совсем отбился от рук, и его требовалось проучить. Напомнить ему об определенных… истинах.
– А зачем вы мне это говорите теперь? Чего вы добиваетесь? – Кип не сомневался, что у отвратительного старика зреет какой-то новый план. Ему было чего-то надо от Кипа. – Я могу пойти и рассказать…
– Кому? – отмахнулся Андросс. – Я тебя умоляю!
Кип понял, что действительно тот мог совершенно безнаказанно признаваться в чем угодно. Он был прав: никто не поверил бы Кипу на слово, особенно учитывая, что у него не было ни тени доказательств.
– Кип, я должен кое-чем с тобой поделиться, и, хотя я не ожидаю, что ты мне поверишь, возможно, когда-нибудь это все же случится. Видишь ли, парень, я жив благодаря тебе. О, не в каком-либо мелодраматическом смысле, разумеется. Моя жена – твоя бабка – покинула меня и совершила самоубийство, пусть даже это самоубийство принято называть Освобождением. Я любил ее. Я жил ради нее. А она меня отвергла! Предпочла умереть, лишь бы не проводить еще один день в моей компании. Тебе, наверное, даже не понять, что это значит – когда тебя настолько полностью отвергают!
Кип подумал о своей матери, предпочитавшей затуманивать свои мозги дымкой и любым другим зельем, какое только могла найти, лишь бы забыть о его существовании – это тоже было самоубийство, более медленное, менее благородное. Повседневное самоубийство.
Впрочем, Андросс Гайл не искал его сочувствия.
– Я хотел умереть. Я думал о том, чтобы последовать за ней и вскрыть себе вены в ванне. И знаешь, что меня спасло?
– Я? – с сомнением спросил Кип.
– Ха! Не льсти себе. «Девять королей»! Меня спасла возможность отвлечься. Даже этому старому сердцу нужно время, чтобы с грехом пополам справиться с горем. Благодаря игре я смог оставаться в живых достаточно долго, чтобы это произошло. Изводя тебя мелочными придирками, я занимал свой ум, давая ему все новые задачи. «На каком месте Кип лопухнется?», «Что бы такое у него отнять, когда он завтра в очередной раз проиграет?», «Какому еще испытанию его подвергнуть, чтобы заставить его напрячь все силы, но оставить некоторый шанс на победу?»…
– Вы никогда не позволяли мне выиграть! Не надо прикидываться, будто…
– Ба! Думаешь, твои мозги ровня моим? Что ж, тебя еще ждут сюрпризы. А пока закрой рот, я пытаюсь тебя поблагодарить.
Кип сердито замолчал, внезапно вновь почувствовав себя ребенком. Лишенный своего гнева, он чувствовал себя бессильным в Андроссовом царственном присутствии.
Старик вздохнул:
– Ну что ж… Спасибо тебе. Это все, что я хотел сказать.
– Все? – переспросил Кип.
Старик глубже погрузился в свое кресло. Недовольно поморщился.
– Ты заслужил мое уважение, Кип. Ты преодолел препятствия, которые сломали бы менее сильных людей. Ты меня удивил – и не однажды, но несколько раз. Думая о тебе, я чувствую отвращение и разочарование тем, что мой сын мог породить… такое. И тем не менее, несмотря на весь этот жир, на твою несдержанность в речи и полное отсутствие самоконтроля, на эти твои тирейские манеры и… – Он махнул рукой, словно видел в Кипе еще множество гораздо более неприятных черт, но не находил для них слов. – Несмотря на все это, Кип, ты раз за разом побеждаешь.
Его голос зазвучал более хрипло:
– Я потерял мою жену и всех моих детей так или иначе. Может быть, в этом есть и моя капля вины… Но ты, Кип, – ты доказал, что ты настоящий Гайл. Больше я не буду чинить тебе препятствий.
Он отвернулся от Кипа, жестом показав, что тот может идти.
Медленно, пребывая в полнейшем замешательстве, Кип подошел к двери.
– Может быть, – проговорил в темноте одинокий старик, не поворачивая головы, – может быть, когда-нибудь мы еще сыграем эту последнюю игру, которую ты мне задолжал.
Кип вышел из каюты и закрыл за собой дверь, сопровождаемый неодобрительным взглядом Гринвуди.
Глава 106
Гэвин постучал в дверь на балкон и впустил в комнату двоих иззябших гвардейцев. Они избегали встречаться с ним взглядом, направляя в пол свои ухмылки.
– Отличная работа, сэр, – проговорил один вполголоса.
– Ну и легкие у этой женщины, – сказал второй, обращаясь к первому, но явно с намерением быть услышанным.
Первый, даже не пытаясь скрыться, подмигнул Каррис, которая закрыла лицо руками и сокрушенно рассмеялась. Они были ее братьями. Гэвин не собирался становиться между ними. Теперь, когда она стала его женой, эти отношения должны были измениться, но сейчас Гэвин не хотел отнимать у нее радость. Пусть все изменится в свое время.
Он позвонил в колокольчик для рабов. Марыся и другая рабыня – сухощавая пожилая женщина со смуглой рутгарской кожей, однако настолько загорелой и задубевшей, что она выглядела аташийкой, – вошли в комнату и принялись раскладывать вокруг Каррис принесенную ими одежду.
– Я и не заметил, что ты уже переселилась сюда, – сказал Гэвин.
– Я хотела подождать тебя; мне казалось слишком самонадеянным вторгаться без приглашения, но мои братья-гвардейцы выгнали меня прочь.
Гэвин рассмеялся. Пока Марыся одевала его, он заметил, что Каррис пристально наблюдает за ним, оценивает, как он смотрит на Марысю. Ревнует, хотя и хорошо это скрывает. Марыся, со своей стороны, была абсолютно непроницаема. Деловитая, спокойная, сегодня утром немного более помятая, чем обычно, но это, скорее всего, потому, что ей пришлось спать в коридоре вместо своей крошечной, как шкаф, каморки рядом с покоями Гэвина, где она обычно проводила ночи, когда не делила с Гэвином постель.
За эти годы, проведенные в должности Призмы, Гэвин привык практически не иметь личного пространства – по крайней мере, у него не было тайн от Черных гвардейцев и Марыси; но если ему казались забавными подначки гвардейцев, вынужденных слушать, как они с Каррис всю ночь, и подчас довольно громко, занимаются любовью, то сейчас он уже не веселился, глядя на лицо Марыси со старательно стертым выражением и темными кругами под глазами.
«На кон поставлена судьба народов, а я думаю о чувствах рабыни!» – мысленно выругал себя Гэвин.
Одевшись (одежду для него выбрала Каррис, хотя прежде это всегда делала Марыся), Гэвин спустился вниз. Он остановился только для того, чтобы бросить телохранителям:
– Через двадцать минут встречаемся на потайной пристани. Соберите вещи, подготовьте все к сражению.
Каррис с сосредоточенно-серьезным видом кивнула. Уже почти рассвело; они не могли себе позволить терять слишком много дневного света.
Конфронтация со Спектром была почти что облегчением – Гэвин подумал, что это определенно лучше, чем оставаться в компании двух ревнивых женщин, у каждой из которых имелась веская причина быть на него обиженной. Это была борьба, которую Марысе, разумеется, не следовало даже затевать, поскольку ее ждало бы сокрушительное поражение; но это еще не значило, что она не могла иметь собственные чувства или что в этом было что-то неправильное. «Орхолам, смилуйся над нами!»