– Я увидела эти слова на мгновение, да. Но это не значит, что они верны.
– Похоже, ты честна во всем, даже если это тебе во вред, – заметил Гэвин.
– Надеюсь, что нет, – отозвалась Видящая.
Она усмехнулась: лукавая, игривая улыбка приподняла уголок ее полных губ. Гэвину хотелось сорвать с нее одежду. Он отвел взгляд и откашлялся.
– Доброй ночи, моя госпожа. И, гм… теперь, когда мы оба вполне решились не совершать этой восхитительнейшей ошибки, я надеюсь, что нам удастся сделать нашу следующую встречу не столь… напряженной.
Он встал, подчеркнуто отряхивая с коленей несуществующие крошки. Широко улыбнулся. Тем не менее ему нужно было ее согласие. Ему уже доводилось совершать ошибки, зная наперед, что это ошибки.
Третий Глаз протянула ему руку и позволила поднять себя с земли. Она потянулась, как будто устала, но было очевидно, что она хочет дать ему возможность полюбоваться собой, пока ее взгляд направлен в другую сторону. Гэвин разгадал ее замысел, но полюбоваться ему это не помешало. Она озорно усмехнулась:
– А знаешь, ведь вообще-то я очень скромная девочка.
«Нет, по правде говоря, я этого не знаю».
Гэвин ограничился тем, что с сомнением приподнял бровь, потом сразу же опустил и ответил, как положено воспитанному человеку, вежливой ложью:
– Не сомневаюсь в этом.
Она рассмеялась.
– Ты совершенно невозможен! И почему-то от этого с тобой еще больше хочется поиграть.
– У большинства людей, когда они говорят, что играют с огнем, это просто фигура речи, – отозвался Гэвин.
– Опасные игрушки лучше всех! Надеюсь, ты будешь спать хорошо, лорд Призма.
Впрочем, оба знали, что этому пожеланию не суждено сбыться.
Глава 38
– Старым богам поклонялись не потому, что Семь Сатрапий населяли сплошь невежественные глупцы, – сказал Зимун. – Им поклонялись, потому что они были реальны.
Они с Лив шагали по предместьям Гарристона. Выйдя из ворот Старухи, они оказались на равнине между старой стеной и Стеной Яркой Воды, где расположилась лагерем большая часть цветомагов.
– Да, конечно, – отозвалась Лив, даже не пытаясь скрыть свой скептицизм.
По лицу Зимуна пробежала гримаса гнева, но его черты тотчас разгладились. Он пристально поглядел на Лив, как бы спрашивая: «Кто здесь наставник, ты или я?»
Лив покраснела. Ее непроизвольная реакция была пережитком ее прежних взглядов: она всегда считала, что старые боги были плодом примитивного воображения народов, живших вокруг Лазурного моря до прихода Люцидония. Однако если Хромерия лгала относительно других вещей, то и это вполне могло оказаться ложью. Лив кашлянула.
– Я имела в виду – да, конечно.
– Я думаю, что жители Семи Сатрапий тоже это понимают. Словно бы из ниоткуда вновь стали появляться статуэтки богов – спрятанные на чердаках, в погребах, в тайных фамильных склепах среди леса. Присмотрись повнимательнее, когда мы пойдем через лагерь, ты сама увидишь множество мелких признаков. Уже скоро жречество будет восстановлено и поклонение вновь станет публичным. Ты, кажется, сомневаешься?
– Прошу прощения, но… старые боги? В смысле, Атират, Анат, Дагну и все прочие?
На его лице вновь вспыхнуло раздражение, и Лив почувствовала себя глупо. Однако ответил Зимун вполне дружелюбно:
– Ты можешь сказать, что ты чувствуешь, когда извлекаешь сверхфиолетовый?
– Конечно. Я чувствую себя как бы посторонней, отделенной от своих эмоций и, честно говоря, немного горжусь тем, насколько отчетливо я могу все видеть.
– Это не ты, – сказал Зимун.
– Согласна, на самом деле я не такая уж зазнайка, – признала Лив.
«Но ты ведь меня не знаешь, так почему говоришь с такой уверенностью?»
– Я не хочу сказать, что это «не настоящая ты». Я имею в виду – это вообще не ты.
– В смысле?
– Это не твои чувства. Не твое восприятие. Фактически и способности эти тоже не твои. Феррилюкс невидим. Он стоит за многими великими достижениями, но о большинстве людей он невысокого мнения. Его качества – отстраненность и высокомерие. Он избрал тебя, чтобы поделиться с тобой своим могуществом.
Эта идея вызвала у Лив отвращение.
– Что?! Кто-то невидимый помогает мне извлекать? Это вот в это верит Цветной Владыка? Моя магия принадлежит мне!
Голос Зимуна звучал холодно, безэмоционально:
– То есть ты сама выбрала свои цвета? Сверхфиолетовый – у изгоя, тирейской девчонки, которая никогда не станет в Хромерии своей, но втайне презирает других студенток, не пускающих ее в свои никчемные кружки? Желтый – у девушки, которая ясно мыслит, но не может решить, стоит ли ей входить в контакт со всем, что она видит вокруг? Хм-м, похоже на очень, как это говорится… удачное стечение обстоятельств.
– Ты говоришь как дешевый прорицатель. Если бы я была под-красной, ты сказал бы: «О, под-красный – у девушки, которая в ярости из-за того, что она стала аутсайдером!» Или: «Синий – ну конечно, ты ведь всегда завидовала девочкам, которые здесь прижились». Все это чушь!
Лив сложила руки на груди, глубоко вздохнула и сцепила пальцы.
– Я хочу сказать… прошу прощения, милорд, но ты меня не убедил. Я знаю, что Хромерия учила нас лжи, но это еще не значит, что я готова принять на веру любой контраргумент, какой только попадется.
Зимун, кажется, не принял ее слова к сердцу.
– Ты очень симпатичная, когда злишься. И когда ты вот так складываешь руки, это очень выгодно подчеркивает твою грудь.
Лив бросила взгляд вниз и поспешно, словно обжегшись, уронила руки.
– Прошу прощения?!
Она резко остановилась. Зимун тоже остановился, повернувшись к ней. Она едва не залепила пощечину этому наглецу.
– Это самое неуместное замечание, какое мне когда-либо делали! Я ожидаю твоих извинений сию же минуту!
– Неуместное? Почему же? С какой стати? Ты действительно красива, я тебе уже это говорил. Кто имеет право решать, что мне говорить о том, что я думаю? То есть я бы тебе сказал, но ты умная девочка, ты и сама это знаешь. Ты присоединилась к Свободным, Аливиана. Мы решаем все сами, и в этом наша сила. Хромерия желает, чтобы ты была скромной – а почему? Если бы Орхолам существовал, неужели его бы заботило, насколько облегающее платье ты носишь и кого берешь с собой в постель? Думается, у него должны бы найтись проблемы посерьезнее, тебе не кажется?
– Ну допустим… – Однако дальше этого Лив не могла ничего придумать.
– Хромерия учит тебя ненавидеть в себе те самые вещи, которые делают тебя сильной. Ты красива – пользуйся этим! Пользуйся так, как только пожелаешь. Разве ты не видишь? Ты выбираешь сама. Допустим, с твоими данными ты можешь стать проституткой – да нет, проклятье, не обижайся, я говорю гипотетически! Без сомнения, ты сумеешь добиться успеха на этом поприще, и в этом не будет ничего плохого только потому, что так сказал Орхолам. Это вовсе не плохо! Это просто глупо. Это недостаточно полное использование твоего дара, и к тому же оно будет ограничивать тебя в других выборах, по крайней мере до тех пор, пока наш мир не изменится. Таким образом, это выбор неудачный – но не неправильный. То же самое можно сказать о том, как мы извлекаем. Есть люди, которые прорывают ореол, когда они еще не готовы; они выбирают навсегда отдать цвету свое тело прежде, чем станут способны пережить такой союз, не повредив свой разум. Они используют свою возможность выбора так, что это исключает дальнейший выбор – все равно что выбрать самоубийство. Это глупый образ действий, который к тому же принижает их моральный облик. У нас, Свободных, все по-другому: наша свобода для всех, но это не хаос. Да, мы имеем свободный выбор, ничем не ограниченный, но его последствия никто не отменял. Если ты выберешь присоединиться к армии, тебе придется подчиняться приказам до тех пор, пока не закончится срок твоей службы. Наш мир более суров, чем тот, который ты покинула, Лив. Свобода дается нелегко. Если ты не хочешь, чтобы я говорил тебе комплименты, потому что кто-то сказал тебе, что ты не должна гордиться своими прекрасными изгибами, сочными губами, сияющей кожей, изящными линиями твоей шеи, ясными глазами – это попросту смешно! К черту их всех! Но если ты не хочешь со мной спать, потому что я тебе не нравлюсь, – это совсем другое дело.
«А он чертовски умен, да? И в высшей степени своенравен. Сильный человек».
Она подавила внезапный прилив восхищения, а также чувство глупого, но глубокого удовольствия от его откровенной лести. В Хромерии ее никто не называл прекрасной. После войны Ложного Призмы ни один тиреец не имел права быть прекрасным, быть социально одобряемым.
– Похоже, ты привык всегда добиваться своего, – заметила она.
– Когда ты красивый и умный, этого трудно избежать.
– Так же, как и удара по носу, – фыркнула Лив.
Зимун поднял руки и отступил на шаг назад:
– Эй-эй, про смелость я ничего не говорил!
Он предложил ей руку, и Лив взяла ее, не в силах сдержать улыбку, прорывающуюся сквозь возведенные ею защитные барьеры.
– Хм-м… О, слушай, я вдруг подумала. А кто такой Цветной Владыка? Кем он был до того, как обгорел?
– Койос Белый Дуб, а что?
– Просто интересно.
«Брат Каррис?»
– Это не секрет. Для нас не так важно, кем ты был, важнее то, кто ты сейчас и кем станешь в будущем. Ну ладно, тебе пора приступать к работе над извлечением. Тебе предстоит многому разучиться и еще большему научиться.
– Но я по-прежнему не собираюсь с тобой спать, – предупредила Лив.
– Над этим мы тоже поработаем, – отозвался он с широкой улыбкой и подмигнул.
И так для Лив началось ее обучение.
Глава 39
Когда Кип около полуночи на непослушных ногах вышел из библиотеки, возле лифта его поджидал Железный Кулак. Гигант-командующий не сказал ничего, только сделал жест, показывая следовать за ним.
Кип моментально насторожился. Он был голоден, но это лишь обостряло чувствительность. С удивлением он увидел рядом с командующим Адрастею. Вместе они вошли в лифт, и Железный Кулак, сунув ключ в специальное отверстие, привез их на нижний уровень Хромерии, на котором Кип никогда не бывал.