ур полагались на него, демонстрировали нравственную слабость.
Если это так, то ее можно было назвать слабой. Тем не менее сверхфиолет давал ей ясность и отстраненность от собственного чувства неадекватности, от одиночества. Лив постоянно прибегала к его помощи, а затем к помощи желтого, – чтобы разъять проблему на части, исследовать ее с новых точек зрения и проникнуть в их суть.
Владыка налил себе бренди, поднял палец, подождал, пока его подушечка не налилась тусклым красным сиянием, после чего прикоснулся ею к кончику своей зигарро.
– И это все, что ты можешь мне сказать?
– Прежде вы были Койосом Белый Дуб, – сказала Лив.
«Братом Каррис Белый Дуб, которого все считали мертвым».
– Прежде? – хмуро переспросил он, глядя в свой бокал.
Она не знала, что ответить.
– Как ты узнала?
– Спросила, – призналась Лив.
«Никаких гениальных дедукций».
– И что тебе говорит это открытие?
– Не так много, как мне бы хотелось.
Владыка одним глотком осушил остатки бренди.
– Ступай за мной, – велел он.
Они пошли через лагерь, залитый приглушенным светом луны из-за завесы облаков, а также огнями тысячи костров. Стоило им выйти из шатра, как к ним присоединились двое извлекателей и двое солдат, одетых в белое.
– Белая гвардия? – иронически предположила Лив. Это выглядело отчаянной попыткой быть принятыми всерьез, копированием Призмы.
– Разве в природе нет зеркал? – откликнулся Владыка, очевидно, поняв направление ее мыслей. – На мою жизнь было совершено четыре покушения. Одно организовали мои бывшие генералы. Кто стоял за тремя другими, осталось неизвестным. Свет нельзя сковать, однако Хромерия не перестает надеяться его погасить.
Они шли через многотысячный лагерь. Теперь он был лучше организован, чем по прибытии в Гарристон. «Напрактиковались», – подумала Лив. Лишь немногие заметили, что их лидер идет по проходу между шатрами, и те, кто заметил, явно не знали, как его приветствовать. Некоторые кланялись, кто-то простирался по земле, третьи отдавали военный салют.
– Синие хотят, чтобы я разработал единый стандарт обращения к себе, – проговорил Владыка, не вынимая изо рта зигарро. – Но я предпочитаю, чтобы правила ограничивались лишь необходимым минимумом. Для управления армией требуется больше дисциплины, чем мне по вкусу, но когда мы развалим то, что построила Хромерия, эта необходимость отпадет. В свете все будут свободны!
Они остановились перед виселицей на западной окраине лагеря. С перекладины свисали четверо. В тусклом свете факелов Лив не видела их лиц, но могла разглядеть неестественно вытянутые шеи. Владыка поднял руку, и мертвых залил луч желтого света. Под подбородком у каждого виднелась засохшая кровь, лица опухли и заплыли. Птицы уже успели их расклевать.
Лив мало знала о том, как разлагаются тела, но достаточно, чтобы понять, что эти люди мертвы уже не первый день. Значит, это не преступники – ведь армия только что прибыла сюда.
– Наши миссионеры, – пояснил Владыка. – Теперь они стали мучениками. Я послал этих людей в Аташ нести благую весть, предуготовить нам путь. Они пошли безоружными – их задачей было только говорить, убеждать. Им вырвали языки, а перед тем как повесить, их пытали. Аташийцы даже не стали ждать, пока они перейдут границу! Что можно сказать о тех, кто вторгается на чужую землю, чтобы убивать безоружных? Я воспринимаю это как объявление войны и начало военных действий. Аташ посеял ветер и пожнет бурю!
– Вы постоянно лжете, да? – не подумав, спросила Лив и осеклась. Сверхфиолетовый давал ей способность понимать скрытые пружины, но это еще не значило, что она им подчинялась.
Телохранители Владыки закаменели. Лив поймала на себе сразу несколько мрачных взглядов. Однако Владыка лишь посмотрел на нее с любопытством.
– Я все время забываю, кто ты такая, – проговорил он и добавил более прохладным тоном: – Впрочем, кажется, и ты тоже.
Лив молча сглотнула.
– Не буду отрицать, я и сам собирался освобождать Аташ, но первую кровь пролили они. Кровь невинных! И позволь мне сказать тебе еще вот что, Аливиана Данавис: тебе пора расстаться с иллюзиями своего детства. Ложь, стоящая на службе истины – это добродетель. Ты знаешь, почему илитийские пираты столетиями не дают покоя обитателям Лазурного моря?
– Потому что у них есть надежные укрытия, а илитийский берег опасен для всех, кто незнаком…
– Нет. Потому что люди не умеют оценивать собственные интересы в долгосрочной перспективе. Пиратов ненавидят сатрапы. Их ненавидят торговцы. Семьи, чьи кормильцы вынуждены им прислуживать. Родители, чьих сыновей угоняют в рабство и сажают за весла. Однако, хотя пиратов действительно пару раз прижимали – я первый готов признать, что это едва ли не единственное доброе дело, совершенное так называемым Призмой, – они всегда расцветают вновь! А почему? Потому что сатрапам проще им платить, чем раздавить их раз и навсегда. В настоящее время на Илите четыре пиратских короля, и каждый из них подписал контракт с аборнейской сатрапи, обязуясь не нападать на корабли, идущие под аборнейским флагом. Как ты думаешь, куда уходят деньги, которые эта сатрапи посылает пиратам?
– Пираты обеспечивают себе роскошь? – с гримаской предположила Лив.
– Этими деньгами финансируются их дальнейшие предприятия. Вдобавок ко всему, каждый пират начинает мечтать когда-нибудь тоже стать королем. Сатрапы смотрят на все это и впадают в отчаяние. Время от времени они делают вылазку против какого-нибудь главаря, нарушившего соглашение; порой им даже удается повесить команду одного из кораблей, но всего этого хватает ненадолго. Никому не хочется жертвовать своими деньгами и людьми, чтобы помогать другим, а потом, когда грабят или топят их собственные корабли, никто не приходит на помощь им самим. Так вот, не кажется ли тебе, что Семь Сатрапий только выиграют, если в кои-то веки возьмутся все сообща и решат эту проблему? Причем выиграют не только на сегодняшний день, но и в перспективе следующей сотни лет?
– Это если у вас получится. Вы в самом деле думаете, что способны сделать то, что не удалось сатрапам и Призмам прошлого?
– Абсолютно. Это всего лишь вопрос воли, а она у меня имеется в неисчерпаемом объеме.
Его самоуверенность поистине поражала!
– Это все мелочи, Лив, – продолжал Владыка. – Рабство – вот настоящая проблема! Природа не создавала рабов, и человек тоже не должен. Ты тирейка, ваша земля не настолько затронута этой заразой, как прочие, но рабство – это истинное проклятие. И я с ним покончу! И с Хромерией заодно. Она приходит и забирает себе цвет нации – ее извлекателей, внушает им свои идеи, после чего возвращает их лишь в те места, куда ей выгодно. А молодые дурачки-извлекатели думают, будто делают все это ради собственного блага! Это то же самое рабство, проклятие, развращающее и самих рабов, и их хозяев. Говорят, эти учреждения слишком велики, чтобы меняться. А я говорю: они слишком велики, чтобы оставаться неизменными! И да, ради этой цели я иногда лгу. Говорю, что наша задача легче, чем на самом деле. Я это признаю. Но я тщательно выбираю, о чем лгать, и делаю это только ради того, чтобы побудить людей к действию ради их собственного блага и блага Семи Сатрапий.
Лив верила ему, но ее сверхфиолетовая составляющая не давала ей покоя:
– А кто решает, ради чего стоит лгать, а ради чего не стоит?
Владыка печально покачал головой.
– Думаешь, мне это дается легко? Погляди, что устроила Хромерия. Твой отец – извлекатель. В данный момент он на стороне моих врагов, но я вижу в нем великого человека, великую душу. Разве не стоит пойти на любые средства, которые позволят его не убивать? Думаешь, твои руки будут чище, если ты попросишь кого-то другого убить его вместо тебя?
Ей стало плохо от этой мысли. Для извлекателя ее отец был уже в возрасте. Пока она была маленькая, он старался извлекать понемногу, но теперь, когда началась война, ему, должно быть, приходится заниматься этим каждый день. В лучшем случае ему оставалось года два.
– А нельзя ли… Может быть, можно их как-то убедить в том, что Освобождение не так уж необходимо? Что в выцветках нет ничего плохого? Что…
– Убедить? Лив, ритуал Освобождения не появился в Хромерии случайно – это их главная опора! Без Освобождения не будет необходимости и в самой Хромерии. Если окажется, что извлекать цвета – не такая уж и опасная штука, никто не захочет посылать своих детей в далекую страну, чтобы учиться этому искусству. А без этого Хромерия не сможет распространять свою доктрину, не сможет держать под контролем самое ценное, что только есть в мире, – извлекателей. Лишившись контроля и монополии на извлекателей, все учреждение рухнет! Поэтому мы и видим вот это, – он указал на мертвецов.
Порыв ветра бросил Лив в лицо волну гнилостного зловония. Закашлявшись, она отвернулась.
– Ты, наверное, гадаешь, почему я не приказал их снять и предать достойному погребению? Это будет сделано – после того как все наши люди пройдут мимо и увидят, с какими животными мы имеем дело. Потому что я отказываюсь прикрывать грехи Хромерии и отказываюсь принимать в них участие!
Владыка еще несколько мгновений стоял, глядя на покачивающиеся тела. В его глазах была печаль – по крайней мере, так показалось Лив. Он перевел взгляд на нее:
– У тебя есть вопросы.
– Они касаются других вещей. Наверное, лучше… не сейчас, – отозвалась Лив, с напускной храбростью поднимая взгляд на трупы.
– Я ценю тебя за твой ум, Аливиана. Здесь тебе нет нужды ограничивать себя предметом текущей лекции.
«Интересно, – подумала она, – насколько это правда, а насколько – грубая лесть?» Впрочем, ей все равно было приятно.
– Я хотела спросить о богах, – решилась Лив. – Они в самом деле реально существуют?
Улыбка в уголке рта.
– А что говорит Зимун?
– Что они существуют.
– Но?
– Но он Зимун, а вы – это вы.
Цветной Владыка рассмеялся в голос.