Так и произошло. Они ели и пили – Железный Кулак заплатил за трапезу, а стажеры покупали друг другу выпивку до тех пор, пока все не оказались навеселе и инструктор Фиск не велел им прекращать. Они делились друг с другом историями о своих героических деяниях, вспоминая свои грандиозные сражения – и возможно, слегка преувеличивая. В конце концов и командующий, и инструктор удалились; без сомнения, их ждала еще работа.
Вначале стажеры ворчали по поводу того, что Кип с Теей отделались так легко, однако после того как Перекрест вмешался и похвалил их, признав, что сегодня они оказались умнее даже его самого, недовольство угасло, о размолвке было забыто, и они снова стали одним курсом, причем Кип и даже Тея оказались в более высоком положении, чем прежде.
Тея всю ночь почти ничего не говорила, но впитывала каждую мелочь. Эта атмосфера была для нее светом и жизнью; она никогда не чувствовала себя причастной к чему-либо большему и готова была заплатить любую цену, чтобы удержать это чувство. Поймав себя на том, что снова теребит ожерелье, она поняла, что впервые прикасается к нему с надеждой в сердце. Надеждой, что однажды сможет в самом деле швырнуть эту треклятую штуку в огонь и послать Аглаю Крассос ко всем чертям.
Позднее ее даже удалось уговорить выпить один большой бокал эля. Остаток ночи она чувствовала себя парящей – пьяной от дружеского общения, от чувства сопричастности, или, может быть, просто пьяной.
Стажеры возвращались домой шумной компанией, но никто даже не сказал им вести себя потише. Когда они переходили Лилейный Стебель – Кип с Теей шли позади всех, вместе с Перекрестом и его напарницей Люцией, – Тея кое-что вспомнила.
– Слушай, ты ведь знаешь, что Черным гвардейцам запрещено иметь отношения друг с другом?
Она обращалась к Кипу, но Перекрест и Люция тут же метнули на нее взгляды, в которых читалась озабоченность и чувство вины. Кип со своей стороны казался шокированным до глубины души.
– Э-э… да, конечно. А что?
– Тогда ты поймешь, что это другое, – сказала Тея, по-прежнему ощущая внутри приятную теплоту. – Я просто вспомнила об этом нашем глупом пари.
Кип съежился еще больше.
– Э-гм, это вовсе не обязательно…
Тея обеими руками взялась за лицо Кипа и смачно поцеловала его в губы. Когда она его отпустила, у него был такой ошарашенный вид, что она против воли расхохоталась.
– О-о, я тоже хочу заключить глупое пари, – сказала Люция.
– Не надо! – воскликнул Кип, мгновенно выйдя из ступора и прикрываясь обеими руками.
– Да не с тобой, Кип! – рассмеялась девушка.
Кип закрыл ладонями лицо.
– Пожалуйста, можно, я просто умру?
Другие стажеры замедлили шаг и начали оборачиваться, заинтересовавшись причиной их веселья. Перекрест обхватил Кипа рукой за плечи:
– Они это делают со всеми нами, Кип, дружище. Ничего не попишешь!
Глава 55
На рассвете Гэвин опять вышел в море на своем глиссере. Сегодня он был один. Каррис накануне обучала Видящих самозащите, а вечером поднялся шторм, и она оказалась заперта в их маленьком поселении на вершине вулкана, у самого кратера.
Взошло солнце. Гэвин зевнул и на секунду отвел глаза от волн. Секунда оказалась выбрана неудачно: глиссер слишком сильно повернулся бортом к волне, и руки Гэвина отпустили трубки. Потеря скорости заставила глиссер подскочить на следующем гребне; суденышко приземлилось боком во впадину между волнами, и Гэвина вышвырнуло за борт.
От стремительного удара о волны у него пресеклось дыхание; он перескочил гребень одной волны, и его тут же накрыло следующим.
Гэвин подплыл к глиссеру, весело подпрыгивавшему на волнах без него, и выбрался на палубу. Теперь-то он полностью проснулся! Что он там сказал Видящей насчет того, что редко допускает ошибки? Гэвин тихо рассмеялся сам над собой – и осекся. Он вспомнил: она спросила его, хорошо ли он плавает; он ответил, что плавает только тогда, когда ошибается, управляя глиссером. И она ответила: «Я вижу».
«Надо бы запомнить: когда Видящая говорит “я вижу”, это значит, что на ее слова следует обратить особое внимание».
Этим утром он направлялся на запад, чтобы поработать с той частью сетки, которая начиналась в виду Красных Утесов. Он плыл уже около часа.
Третий Глаз сказала Гэвину: «Три часа на восток и два с половиной часа на север. Доберись туда до полудня». Если отсчитать пять с половиной часов от настоящего момента, получится полтора часа после полудня. Если речь шла об этом дне, то тут была какая-то ошибка: он никоим образом не мог добраться до места до полудня. Значит, должно быть, она говорила о…
«Ты во всем любишь идти напрямик, не так ли?» – сказала она.
Умная ведьма. Она играла с ним!
Ему совсем не обязательно плыть строго на восток, а потом строго на юг – ведь надо-то на юго-восток! Гэвин занялся подсчетами, перебирая пальцами воображаемые костяшки счетов. Чтобы доплыть до места по гипотенузе, ему понадобится… Четыре часа! Ровно в полдень он будет там.
Ну разумеется.
Гэвин развернул свое суденышко на юго-восток и пустился наперегонки с солнцем.
Несколько часов спустя, когда полдень уже почти наступил, он начал думать, что, должно быть, перепутал направление или неправильно понял ее указания. В конце концов, море достаточно большое. Однако ему ничего не оставалось, кроме как продолжать плыть в выбранном направлении.
А потом море начало меняться. Сперва оно успокоилось. В этом было что-то странное. Гэвин остановил глиссер, поглядел в одну сторону, потом в другую. На волнах виднелось что-то вроде тени – как будто солнце закрыло просвечивающееся облако, и он видел края тени от этого облака по разнице в цвете волн. Однако небо было ясным. Это было какое-то гладкое пятно, словно в этом месте в воду вылили масло.
Гэвин встал на колени возле борта, опустил руку в воду и зачерпнул. Вода представляла собой подобие снежной каши, только не холодной. Он присмотрелся внимательнее: это были тысячи, десятки тысяч крошечных иголочек, чешуек, словно распавшиеся на части снежинки, и все они располагались параллельно друг другу. Гэвин не видел синего, не мог его извлекать… впрочем, если бы он мог, то, вероятно, не было бы и никакой загадки. Он понюхал: вода пахла солью со слабым, едва уловимым минеральным запахом мела. Так пахнет синий люксин.
Волны были покрыты слоем синего люксина, пытающегося сформироваться в кристаллы, – почему-то они самопроизвольно объединялись друг с другом, вместо того чтобы рассыпаться и превращаться в пыль на солнечном свете, как им полагалось.
Когда его рука с пригоршней воды повернулась, Гэвин заметил, что ряды иголочек развернулись вместе с ней, словно стрелки компаса. Один их конец указывал в сторону внешнего края пятна, следовательно, другой должен был указывать в сторону центра. Туда, куда ему было надо.
У Гэвина все было готово как никогда. Он еще больше укрепил и сузил трубки, с помощью которых двигал глиссер вперед, потом подумал и объединил их в одну трубку – ему понадобится свободная рука. Покончив с этим, он двинулся в сторону центра пятна.
Вода понемногу становилась плотнее. К счастью, ковш доставал до чистой воды ниже слоя люксина, так что суденышко двигалось на достаточной скорости. Потом каша сгустилась еще больше, так что можно было видеть, как она расступается перед трубкой ковша, словно гороховый суп, размешиваемый ложкой.
Еще через какое-то время кристаллики синего люксина стали образовывать комки и целые поля. Глиссер проламывал люксиновую корку со звуком мнущейся рисовой бумаги. Впереди замаячил синий остров, покачивавшийся на поверхности воды там, где не должно было быть никаких островов. Очень медленно остров то поднимался, то опускался посреди огромного поля люксинового льда, с каждым движением распространяя вокруг новые трещины, раскалывая люксин на отдельные льдины. Некоторые из них сразу же таяли на солнце, другие были настолько насыщены синим люксином, что держались.
А потом Гэвин увидел то, что заставило его прекратить извлекать и застыть на месте. Он плыл на мелководье – должно быть, в одном шаге под килем его глиссера виднелось сплошное поле люксинового льда. И на его белом фоне были тела, покачивавшиеся в неглубокой толще воды. Десятки – нет, сотни тел плавали возле самой поверхности, нагие и покрытые люксиновыми кристаллами.
О черт… Это были не просто тела! Это были синие выцветки. Не мертвые, но неподвижные, пассивно впитывавшие в себя люксин и солнечный свет. Вода здесь была настолько насыщена синим, что это помогало им быстрее закончить трансформацию.
«Доберись туда до полудня», – сказала ему Третий Глаз. Охваченный омерзением, Гэвин внезапно догадался, что должно было произойти со спящими выцветками в полдень.
Быстро набросав себе весло, он принялся маневрировать между колыхающимися бессознательными телами, пока не добрался до берега. С грохочущим в груди сердцем бросил якорь и выпрыгнул на твердую землю. Она состояла из сплошного синего люксина.
Ландшафт был совершенно неземным. Некоторые кристаллы достигали в длину человеческого роста. Многие из них были расколоты волнами, но большей частью все длинные грани указывали в одном направлении – к центру острова, только к центру.
Гэвин припустился бегом. Его целью был огромный шпиль, видневшийся впереди, на расстоянии примерно в пол-лиги. Сперва бежать было трудно: поверхность оказалась настолько неровной, что ему приходилось перепрыгивать с одного шероховатого поблескивающего кристалла на другой. Время от времени земля трескалась и в воздух выстреливала струя синих кристалликов. Над головой кружили странные смерчи, вращавшиеся от верхушки до низа с зачаровывающей математической последовательностью. Скрученные спиралью треугольники, похожие на стеклянных птиц, летали кругами на невидимых воздушных потоках. Кристаллы под ногами скрипели, словно снег, но тут же превращались в стекло, используя даже тепло и давление его шагов, чтобы добиться еще большего совершенства.