– Она на столе перед вами, – отозвался Кип.
У него перехватило горло, и голос прозвучал пискляво. Хотя и смутно удивляясь, с какой стати ему испытывать такой ужас перед слепым, дряхлым стариком, он ничего не мог с собой поделать.
Андросс перебрал пальцами колоду с удивительной скоростью, учитывая его слепоту.
– Ты подменил колоду, – сказал он. – Гринвуди!
– Господин, я не заметил, когда он это сделал. Это мой промах.
– Я знаю, что это твой промах! – завопил Андросс, срывая голос. Кип внезапно остро почувствовал, что Андросс Гайл, будучи Красным люкслордом, извлекал красный люксин вдвое дольше, чем сам Кип существовал на этом свете. Темнота в комнате должна была не дать Андроссу превратиться в выцветка, однако он мог стоять очень, очень близко к черте. – Прочь, бастард! Ступай прочь!
Кип, словно вросший в кресло, облизнул губы.
– Я сказал, прочь! – взревел Андросс.
Кип сжался в комок. Очень тихо и почтительно он ответил:
– Мне нужен договор на Тею, господин. И моя колода. Прошу вас.
Оскалившись, Андросс швырнул колоду Кипу в лицо, вихрем развернулся и ринулся к своей спальне. На пороге он задержался, но не стал оборачиваться.
– Гринвуди! – рявкнул он.
– Да, господин, – отозвался тот.
Раб провел столько лет со своим господином, что был способен уловить точное значение желаний Красного люкслорда по малейшим оттенкам его голоса.
Дверь за Андроссом захлопнулась. Кип стал подбирать разбросанные карты. Гринвуди принес стопку бумаг и печать Андросса Гайла.
– Имя матери? – спросил он вполголоса.
– Каталина.
– Полное имя.
– Каталина Делаурия.
Гринвуди кивнул, как если бы знал это с самого начала и просто хотел подтвердить информацию. У Кипа промелькнула мысль, что даже сейчас, потерпев поражение, Андросс Гайл сумел выманить у него некую информацию. Кип понятия не имел, насколько эта информация ценна, но не сомневался, что паук продолжает плести свои шелковые сети с каждым вздохом.
Гринвуди заполнил документы, приложил печать и протянул бумаги Кипу. На листе виднелось бурое пятно. Кровь?
– Передай это главному писцу в Башне Призмы. И прими мои поздравления: теперь ты – владелец молодой рабыни. Наслаждайся!
Глава 59. Мерцающий плащ
Один, два, три, четыре, пять…Вне времени. Вне пространства. Растворяясь…
Прикасаясь каждым из пальцев к одной из точек, он ощущал, словно перед ним разворачивается свиток. Не просто чувства: пять основных цветов давали возможность видеть, осязать, слышать, чувствовать запахи и вкусы, но и многое другое помимо этого.
Сверхфиолетовый и синий объединились под его большим пальцем в нижнем левом углу карты: очертания городов и строений вспыхнули тонкими, четкими, логичными линиями. Затем поднялись с листа – линии, воссоздающие мысль, историю, причинные связи; однако он продолжал погружаться глубже.
Зеленый – под указательным, в верхнем левом углу. Воплощение: здоровье и форма тела, в котором, как он теперь знал, ему предстояло обитать; однако также и тела вокруг него, физические присутствия, чужие жизни – больные и здоровые, слабые и полные сил. Даже искорки рыб в заливе, даже фоновое свечение жизни в морской пучине и невозмутимое спокойствие, излучаемое травой и деревьями этого острова. Его тело на этой карте было сильным – человек в самом расцвете, хотя и не без своих болячек. Возможно, воин или кто-то вроде того? Старая травма спины, так до конца и не зажившая… Лодыжка, которую он подворачивал десятки раз, извечно слабое место… Однако дальше, глубже, он ощутил силу его мышц, грацию бойца, выросшего в танцевальной труппе; ощутил сдерживаемое либидо человека, путешествующего с женщиной, которую он желает.
Следующим пальцем был безымянный. Правый верхний угол. Оранжевый цвет. Если зеленый означал саму жизнь, то оранжевый обеспечивал связь между всем живущим. Сияющие синие линии причинности и логики теперь ожили; без этого они не имели бы смысла. Некоторые из этих синих конструкций обозначали лживые россказни этого человека, обоснования, которые он подводил под свои выдумки, ложные следы, обманы и ловушки, изобретенные им, чтобы сбить с толку допрашивающих его. И вдруг, совсем неожиданно, юноша ощутил, насколько опасен этот человек. В нем было что-то низкое. У него была связь с Нией – теперь он знал, что так звали женщину. Это была его напарница, женщина, от которой он не мог отвести взгляда – восхищенного, жаждущего, ненавидящего.
Однажды, только один раз, он уломал ее переспать с ним. Впоследствии она сказала, что убьет его, если он еще хоть раз ее коснется. Что он был с ней слишком груб или что-то вроде того.
Просто она не хотела признать, что ей это понравилось. Бабья слабость. Стыдливость. Впрочем, драться она умела… После их единственного свидания она попросила начальство дать ей другого напарника, но не стала объяснять почему. Опять же, слабость: постеснялась сказать. Ей отказали.
Тем не менее с тех пор он ее не трогал. Ния умела пользоваться кинжалом, умела стрелять, умела таить обиду. Тем не менее он не мог не фантазировать о том, как снова ее свяжет. Как правило, один раз поимев женщину, он терял к ней интерес – но не в этот раз. Может быть, это и есть любовь?
…Ох, помогай Орхолам! Юноша совсем потерялся в карте, а ведь он даже еще не коснулся всех…
Мизинец, правый нижний угол, под-красный и красный – почти одновременно со средним пальцем, прижавшимся к желтому наверху, посередине карты.
И все его бесстрастное исследование механизмов работы карт и того, как они связывают извлекателя с предметом наблюдения, оказалось сметено потоком нездоровых страстей Вокса, Воксовой целеустремленности – и Воксова мерцающего плаща.
…Я закидываю сумку за плечо и иду по причалу вслед за Нией. Как я ненавижу этот запах моря и гниющих водорослей! Всегда ненавидел. И как же я рад наконец-то сойти с корвета. Ненавижу корабли! Если бы я остался там еще немного, то раскроил бы этого сморчка-капитана от паха до жабер! От одной этой мысли на моем лице появляется улыбка, а покачивающиеся впереди бедра Нии делают ее еще шире. Задница этой девчонки может заставить люксиата сыпать проклятиями, а евнуха вспомнить, что такое эрекция. Видимо, это компенсация за ее лицо.
Ния поправляет рюкзак и пояс. Не оборачиваясь, вытягивает вниз средний палец: маленький знак того, что она обратила внимание на мое внимание. Я смеюсь. Ния та еще кокетка!
Мы еще не успеваем пройти таможню на выходе из порта, когда Ния кашляет. Это сигнал, что она получила инструкции. Начальство всегда передает инструкции через нее; почему-то они считают, что так лучше. Впрочем, это заставляет меня держаться при ней. И не причинять ей вреда. Так они думают. Как будто я бы стал причинять ей вред!
Она продолжает шагать впереди. Не говорит, что ей прислали, и не показывает сообщение мне. Ну оно все равно зашифрованное, а шифру меня тоже не научили, и Ния отказывается меня учить. Иногда эта женщина все же что-то соображает.
Я поднимаю взгляд на Хромерию. Ее вид наполняет меня гневом и ненавистью. Вот оттуда меня вышвырнули в первый же год, тринадцатилетнего, – и из-за чего? Из-за какой-то кошки! Кто их вообще любит, кошек? Они даже сами неспособны никого полюбить! С какой стати эти люди решили, что треклятая тварь стоит больше, чем я? Я тогда был начинающим зеленым цветомагом, они не могли знать, насколько особенным я вырасту, – но кому может прийти в голову предпочесть кошку начинающему цветомагу?
Тем не менее эта кошка меня кое-чему научила: быть осторожным. Неоценимый навык для моей профессии. Только благодаря ему я до сих пор жив двадцать лет спустя. Мои первые три напарницы не были так осторожны. В последний раз мне едва удалось сохранить плащ Гебалины, и то я не успел вовремя вытащить его из огня, и он лишился шести драгоценных пальцев по подолу. Теперь для этого плаща всегда придется искать кого-то низкорослого, как Ния. Светорезов и без того раз-два и обчелся, а теперь моей матроне нужно еще и отбирать их по росту!
Ладно, не моя проблема.
Надеюсь только, что мое нынешнее задание как следует насолит Хромерии. Атират гораздо снисходительнее смотрит на мои маленькие особенности, чем Орхолам с его Хромерией. Зеленая богиня не сковывает тех, кто ее любит. Атират избавила меня от жизни, полной ненависти к себе, она дала мне свободу и приятие. Этим рабам – этому скоту – никогда не дано узнать, что это такое.
Таможенники меня не останавливают, не обыскивают сумку, хотя и имеют такое право. Поток проходящих через порт людей слишком велик, чтобы хватало времени на каждого, поэтому они вместо этого осуществляют выборочные проверки – вытаскивают из толпы по одному человеку и обшаривают на предмет крысьей травы, драгоценностей, шафрана, любых ценных мелочей. Достаточно мелких и достаточно ценных, чтобы человек мог пронести в кармане целое состояние, не уплатив за него налога.
Может быть, я не похож на контрабандиста – хотя по моему опыту, контрабандисты часто именно так и выглядят, как я сейчас: потрепанными и грязными. По меньшей мере мне необходимо заново обиходить бороду. Если удастся найти здесь аташийского брадобрея, я устрою своей бороде полную переборку; пускай ее расплетут, снимут бусины, расчешут, покрасят, чтобы скрыть неровную седину, и заодно сделают мне массаж лица, – а затем снова заплетут и завяжут. Может быть, на этот раз я посажу туда золотые бусины вместо синих стеклянных, которые у меня сейчас. Может быть, даже закажу вплести туда золотую проволоку. Да! Золотая проволока – вот как я вознагражу себя за это задание, в чем бы оно ни состояло.
Я снова встречаюсь с Нией час спустя, уже после того как мы оба располагаемся в гостинице. Поодиночке. Для этого есть веские оперативные соображения, однако Ния даже не вспомнила о них, когда я предложил ей сэкономить, поселившись в одном номере. Просто сказала, что убьет меня, если я войду в ее комнату.