Наутро могло создаться впечатление, будто лагерь сократился на треть: новобранцы из освобожденных рабов разошлись по всем направлениям выполнять добровольно взятые на себя задания.
По мере приближения армии к Идоссу города становились все крупнее, а добыча – богаче. Они не встречали сопротивления до тех пор, пока не подошли едва ли не к предместьям самого Идосса. Здесь на их пути встал Эргион – город, обнесенный каменной стеной и укомплектованный лучниками и несколькими цветомагами. Лив не могла понять, о чем думали горожане, – Идосс, который имел гораздо лучшую защиту, находился всего лишь в дне пути для их семей и в двух днях для армии. Желающие спасти свою жизнь вполне могли бы это сделать. Однако городские старейшины, очевидно, убедили себя и жителей в том, что рассеют войско бывших рабов, словно пук соломы.
Когда Цветной Владыка приблизился к стенам для переговоров, командир защитников сплюнул с парапета и приказал стрелять. Извлекатели Владыки с легкостью отразили стрелы.
Под прикрытием лучников, которым помогали извлекатели, саперы Владыки – половина которых прежде работала в шахтах – за какой-то час заложили под стену пороховые заряды. Еще через час в стене зияла дыра, а город был охвачен пожаром.
На этот раз Владыка распорядился не давать пощады никому. Пусть это послужит примером для других, сказал он. Он приказал оставить в живых только пятьсот женщин и детей.
Армия принялась буйствовать. Лив осталась в лагере: даже в одежде богатой извлекательницы, даже с ее известностью среди войска в этот день Эргион не был безопасным местом для женщины без сопровождения. И в любом случае ей не хотелось смотреть, что освобожденные рабы сделают со своими прежними хозяевами.
В эту ночь в шатер Владыки был допущен огромный мускулистый человек, в котором лишь надрез на ухе выдавал бывшего раба. Поклонившись Владыке, он положил к его ногам мешок. Внутри была голова командира защитников города.
Владыка выдал ему пригоршню серебряных жетонов, поглядел ему в глаза и кивнул. Когда убийца вышел, оставив на ковре обезображенную, сочащуюся кровью голову, Койос Белый Дуб заметил только:
– Поразительно, на какой только риск не готов пойти человек ради нескольких минут, проведенных в обществе умелой женщины!
Глава 63. Самила Сайех
Один – сверхфиолетовый и синий. Два – зеленый. Три – оранжевый. Четыре – желтый. Пять – красный и под-красный.
Все приходят и приходят ко мне эти сны наяву… Еще до того как война Гайлов пришла в Ру, малышке Мине, моей любимой кузине, подарили илитийского дракона. Куда бы девочка ни пошла, игрушка колыхалась над ней в воздухе, привязанная ниткой к ее запястью. За эти два месяца дракон ничуточки не сдулся. Мина бегала вприпрыжку по всему городу и постоянно что-то пела. Семилетняя, она к этому времени уже два года тренировалась на цветомага. Ее голос обладал чистотой, повергавшей в изумление солдат и придворных, однако сами песни зачастую были полной бессмыслицей, которую она сочиняла на ходу.
Мины больше нет. Сейчас ей было бы двадцать три. Она хотела поступать в Хромерию вместе со мной. Я возражала. Разумеется, ее мать все равно бы не отпустила девочку, даже если бы я попросила об этом… Скорее всего. Я не пыталась.
Мина погибла во время чистки, устроенной генералом Гэдом Дельмартой. Ее тело сбросили со ступеней Великой пирамиды вместе с трупами остальной нашей семьи. Пятьдесят семь человек погибли на одной только пирамиде и гораздо больше на улицах города; хотя те смерти почему-то всегда казались более приземленными, малозначащими – по крайней мере, для моих близких.
Я часто думаю: если бы Мина осталась в живых, стала бы она извлекательницей, воительницей, как и я? Меня совсем не интересовали сражения до тех пор, пока этот мясник не вырезал всю мою родню. Тем не менее воительница из меня получилась грозная – хотя, очевидно, все же недостаточно.
И вот теперь мое время подошло к концу. С тщательностью, доступной лишь лучшим из синих цветомагов, я исследую красную крышу шатра, ставшего моей тюрьмой.
Битве за Гарристон суждено было стать моей последней битвой. На нас с Юсефом навалились выцветки, отделив от остальных ветеранов-извлекателей, вызвавшихся сражаться насмерть вместо того, чтобы проходить ритуал Освобождения.
Во время войны Призм – войны Ложного Призмы, войны Гайлов – мы с Юсефом сражались за разные стороны. Одна из моих лучших подруг по Хромерии убила его первую жену, а потом Юсеф убил ее саму. У нас было достаточно причин для взаимной ненависти. Вместо этого мы полюбили друг друга – двое усталых бойцов, искалеченных войной.
Наш последний бой мы предпочли дать вместе. Все ветераны разбились на пары, каждый был вооружен пистолетом и кинжалом. У каждого из нас был готов вот-вот прорваться ореол, поэтому того, с кем это случится в первую очередь, его напарник должен был избавить от неминуемого безумия. В случае гибели партнера каждый сам нес ответственность за пресечение собственной жизни.
Интересно, смог бы Юсеф меня убить, если бы до этого дошло? Он извлекал синий, но также и красный – именно поэтому его прозвали Пурпурным Медведем. Юсеф терпеть не мог, когда его так называли, считал, что это звучит смешно, а я всегда возражала. Действительно, а как еще его было называть? Он был ростом в шесть с половиной стоп, грудь как бочонок, плотный, заросший шерстью, с густой косматой бородой, длинными темными волосами и густыми бровями – настоящий медведь! И к тому же красный-синий несмежный бихром. Когда его называли Пурпурным Медведем, он глухо ворчал, еще больше закрепляя за собой прозвище.
Его могучая грудь разлетелась на куски, когда в здание за нашими спинами попал снаряд. Невероятно: он стоял, с облегчением глядя на меня, радуясь, что наконец меня нашел, что я не ранена… Его губы шевельнулись – и в следующий момент его не стало.
Я подобрала с земли наши мушкеты, но вместо того чтобы покончить с собой, набросилась на этих мерзавцев. Отыскала орудийный расчет и перебила всех до единого. А потом у меня прорвался ореол.
Сперва я решила, что меня накрыло мушкетным залпом. Я потеряла сознание. Я всей душой поверила, что умираю, – и меня это устраивало.
«Я люблю тебя, мой Пурпурный Медведь…»
Я пришла в себя в фургоне с заделанными окнами. Мне было плохо как «тусклику».
Прошло какое-то время – может быть, несколько недель. В конце концов фургон понадобился для других целей и его увезли из Гарристона. Мне стало получше, и теперь моим жилищем служит этот шатер. До меня долетают обрывки разговоров солдат и крестьян, когда они подходят ближе, но пока что мне не удалось сложить из них ничего, кроме догадок. Очевидно, мы направляемся туда, где находится этот их Цветной Владыка, и покрываем за сутки неплохое расстояние, несмотря на то, что обоз у нас весьма большой.
По оживлению, царящему в лагере в некоторые дни, и запаху дыма, явно не древесного, я понимаю, что мы, видимо, углубились на юг в достаточной степени, чтобы обогнуть Карсосский хребет, и теперь вторглись на территорию Аташа.
Каждый день, перед тем как тронуться с места, меня заковывают в цепи и завязывают глаза, но помимо этого я не терплю никаких лишений. Странное милосердие. Мне уже за сорок, но, будучи воином, я с давних пор подготовила себя к возможным надругательствам в случае, если меня захватят в плен. Слабые мужчины любят унижать женщин – особенно великих, таких, рядом с которыми чувствуют свою посредственность. Я постоянно вызываю в людях такую реакцию.
В чем же тогда состоит их игра?
Я – грозная синяя воительница, можно сказать, легендарная. И я прорвала ореол.
Вот оно! Этот их Цветной Владыка, кем бы он ни был, хочет, чтобы я присоединилась к нему. Он думает, что чем больше он позволит мне погрязнуть в своей синеве, тем больше вероятности, что я сойду с ума и перейду на его сторону.
Давненько я не встречалась с тем, что меня недооценивают. И сейчас мне это нравится не больше, чем когда я была молоденькой девушкой.
Мой шатер невелик размерами; выпрямляясь во весь рост, я касаюсь головой ткани. Мои руки закованы спереди в кандалы, соединенные цепью с железным ошейником на моей шее. Мои лодыжки тоже обмотаны цепями, и вдобавок между ними вставлена железная поперечина, не позволяющая мне сомкнуть ноги. В целом это дает мне достаточную свободу движений, но мало шансов на кого-нибудь напасть. По правде говоря, я не Черный гвардеец; я не знала бы, как одолеть человека голыми руками, даже если бы была свободна. Ну то есть я знаю несколько ударов, но это далеко не значит, что в бою я опасный противник. Если откровенно, без возможности извлекать я такая же беззащитная женщина, как и все.
Но от возможности извлекать я пока не отказывалась.
У меня не забрали мое кольцо – что, несомненно, указывает на то, что Цветной Владыка собирается меня завербовать. Они долго и внимательно изучали вставленный в него рубин, потом так же внимательно рассмотрели мой прорванный безупречно синий ореол и позволили мне оставить кольцо себе.
У меня уходит два дня на то, чтобы сформировать план. Мой шатер красный – через него проходит достаточно света, чтобы я не впала в смятение, как если бы оказалась в темноте, но для цветоизвлечения он мне совсем не подходит. Тем не менее этот шатер сделан из ткани. Встав на цыпочки, мне удается подтащить к себе тот кусок, что обычно скрыт за перекрестьем рамы, и вцепиться в него зубами. Мне потребовалось два дня на то, чтобы прогрызть достаточно большую дыру, чтобы в нее проник лучик чистого белого света, – но недостаточно большую, чтобы ее могли заметить те, кто каждое утро складывает мой шатер.
На следующий день я едва не паникую, обнаружив, что дыры нет на месте. Однако меня не наказывают и никак не упоминают о случившемся, и я понимаю, что произошло. Видимо, в обозе есть и другие пленные синие извлекатели, и наши шатры попросту поменяли местами во время перехода.
Я начинаю все заново. На этот раз мне везет больше: мой шатер остается при мне. На двенадцатый день армия устраивает дневной привал, все собираются вместе на какой-то праздник, шум которого доносится до меня издалека. Неважно; я готова к действию, и мой шатер ориентирован вдоль линии север-юг – самое выгодное расположение для того места, где я прогрызла дыру. Мне удается выглянуть через нее наружу.