– Кип, я не могу дать тебе такого обещания. Я буду делать то, что считаю правильным.
– Мне нужно, чтоб вы поклялись. Иначе я ничего вам не расскажу.
– Ты ничем не лучше всех остальных Гайлов, ты знаешь это? – с тяжелым вздохом промолвил командующий.
– Так точно, сэр. Прошу прощения, сэр.
Железный Кулак помолчал, глядя в пол.
– Не знаю, как у вас выходит крутить всеми нами как вам вздумается. Даже мальчишка-Гайл тащит меня за собой, словно штормовой ветер осенний листок! – Он покачал головой. В его печальных глазах затаилась горечь. – Ну хорошо. Я даю тебе слово.
– Эти карты сделала Янус Бориг. Я пришел к ней домой…
– Янус Бориг? Это же миф, Кип! Старая ведьма из Замка Ветров?
– Я не знаю, о чем вы говорите, – сказал Кип. – Это самая обычная старушка, у нее маленькая мастерская…
– Мастерская?
– Ну да, на Большой Яшме, – недоуменно отозвался Кип.
– Тебе удалось отыскать Истинное Зеркало, спрятанное у всех на виду. Сколько ты пробыл в этом городе, два месяца?… Как ты ее нашел?
– Мне сказала библиотекарша…
– Что за библиотекарша?
– Рея. Рея Сайлуц.
– Хм-м… Надо проверить. Но сейчас это неважно; рассказывай дальше.
– Сегодня вечером я пришел к ней домой. К Янус Бориг. И обнаружил, что ее убили – мужчина и женщина в плащах, вот в этих. Мерцающие плащи: они были в них почти невидимы, за исключением под-красного и сверхфиолетового спектра.
На мгновение на лице командующего появилась гримаса, словно Кип был маленьким мальчиком, плетущим какие-то чудовищные небылицы. Но потом он перевел взгляд на плащи.
– Покажи мне одну из этих карт.
– Хорошо. Какую вы…
– Любую. Дай ее сюда.
Кип вытащил наугад какую-то карту. Железный Кулак извлек тонкую ленточку синего и на мгновение прикоснулся к карте, но тут же убрал палец.
– Другую, – сказал он.
Кип раскрыл карты веером и вытащил еще одну. Командующий не стал ее брать. Он сам выбрал себе карту, извлек люксин, прикоснулся – и снова отдернулся, словно обжегшись.
– Приношу свои извинения, но я должен был проверить. Да, они настоящие. Все – настоящие. Ладно, Кип, расскажи мне все, что там произошло.
И Кип рассказал. Он чувствовал, будто у него с плеч сняли невообразимую ношу. На короткое время он снова стал ребенком – даже лучше, потому что теперь это ему нравилось. В этом мире имелись вещи слишком большие, чтобы он мог справиться с ними в одиночку, и возможность довериться Железному Кулаку принесла ему настоящее облегчение.
– Ну вот. Как вы думаете, что это все значило? – спросил он наконец.
– Я считал, что скоро будет война, – мрачно проговорил командующий. – Я ошибался. Война уже началась. И тебе угрожает огромная опасность, а заодно и мне тоже.
Кажется, это было одно из самых серьезных и крупных заявлений, какие Кипу только приходилось слышать, поэтому он испытал чувство абсолютной неуместности, когда сказал:
– Ах да, э-мм… Есть еще кое-что…
– Что, к тебе в руки попал еще один артефакт, обладающий силой изменять мир, в придачу к двум мерцающим плащам и целой колоде оригинальных, только что изготовленных карт для игры в «девять королей»? – колко спросил командующий.
Кип молча пожевал губами.
– Это была шутка, Кип!
Кип медленно вытащил кинжал и протянул его, держа на обеих ладонях. Он стал длиннее – теперь Кип был в этом уверен. Белизна казалась белее, черные завитки – чернее. Было и еще одно изменение: из семи вделанных в лезвие драгоценных камней один горел ярко-синим цветом еще с тех пор, как Кип вновь отобрал клинок у Зимуна, но теперь внутренним огнем осветился и другой камень. Его свечение было тускло-зеленым.
Сглотнув, Кип поднял взгляд на командующего.
Глава 67
Дазен Гайл дрожал и ежился. Его глаза были сухими и чесались от того, что он недостаточно моргал.
Он бежал наперегонки с собственной смертью и даже не знал, какое количество песка содержится в таймере. Его лихорадка прекратилась, но смертельно его измотала. Его тело, отчаянно пытавшееся исцелиться от болезни и от десятков мелких порезов, которые он получил, пока полз по туннелю из адского камня, было чрезвычайно ослаблено. Глупая прислужница Гэвина все продолжала бросать в трубу синий хлеб. Чем больше Дазен оставлял несъеденным, тем сильнее был его источник синего, тем быстрее он мог извлекать – и тем больше ослаблял себя голодовкой.
К тому же хлеб оставался у него не навсегда. Раз в неделю – разумеется, предполагая, что Гэвин распорядился, чтобы его кормили ежедневно, а не через какие-нибудь неопределенные промежутки времени, – раз в неделю его камеру заливала вода.
Когда это случилось впервые, много лет назад, Дазен посчитал это милостью. Вода была теплой и мыльной. Раз в неделю, пусть в минимальном объеме, но он мог заботиться о своей чистоте; приложив усилия, мог даже вычесать колтуны из волос и бороды. А потом однажды он попытался запасти небольшое количество хлеба – и обнаружил, что от воды хлеб обесцвечивается или по крайней мере покрывается тускло-серыми пятнами. В синей камере, разумеется, пятна были серо-синими, отражая цвет стен.
Это действительно была милость: Гэвин заботился о том, чтобы его брат не подхватил какое-нибудь заболевание, которое могло развиться в грязи и нечистотах, производимых его телом. Но одновременно Гэвин заботился и о том, чтобы все, что Дазен мог припрятать за неделю, будь то пища или выделения собственного тела, было смыто, лишено силы.
Каждый раз, когда обрушивался потоп, Дазен, прежде чем он смог вырваться из синей темницы, был вынужден плавать, держа над водой промасленную плетенку, которую соорудил из собственных волос. И вот теперь, в этой новой темнице, угроза мыльной воды вернулась снова. Его сил хватало лишь на то, чтобы лежать на поверхности воды, сохраняя самое большое одну синюю буханку, поэтому каждую неделю он первую пару дней голодал, после чего снова начинал извлекать, так что скорость его извлечения в течение недели все больше росла. А затем он пожирал весь черствый хлеб, какой только мог переварить его желудок, прежде чем потоп обрушивался снова и опять все смывал.
«Моя воля неукротима. Неколебима. Колоссальна. Ничто не может мне противостоять. Ничто не может меня остановить. Я добьюсь своего! Для меня не существует ничего, кроме победы. И тогда я сокрушу моего брата! Вот пламя, вот топливо, вот надежда, которая поддерживает мое изнуренное тело».
Синий люксин тверже зеленого. Именно синий был нужен Дазену, чтобы вырваться из этого уровня ада.
Еще через час правая рука Дазена была наполнена люксином. Он поспешно переместился к выбранному им месту возле стены, покрепче уперся спиной в зеленую люксиновую поверхность и собрался с духом. Уже несколько недель – или месяцев? – он стрелял в противоположную стену синими пульками с самой высокой скоростью, на какую было способно его тело, а стена за спиной предохраняла его от отдачи, иначе его каждый раз швыряло бы с такой силой, что тело могло не выдержать.
Зеленая стена напротив была уже выщерблена и выдолблена на глубину ладони. Сперва это разъярило его: стены синей темницы были тоньше, а затаившийся в Дазене синий ожидал, что каждое помещение будет иметь абсолютно одинаковые характеристики. Но конечно же, его брат понимал, что зеленый люксин слабее синего, и поэтому сделал зеленые стены толще. Это было логично. Его синюю составляющую удовлетворил такой ответ.
Он выбирал цели с арифметической точностью, исследуя структурные свойства зеленого люксина. Разумеется, он не мог знать, удалось ли ему выбрать нужную стену: шарообразная форма темницы не давала это сделать. Если его брат, вопреки здравому смыслу, сделал одну стену толще, чем другие, Дазен мог выбрать самую толстую стену просто по невезению.
Это приводило его в ярость: эта неопределенность, эта неточность. Все не так как надо! По крайней мере один день в неделю он проводил в обессиленном ступоре, пытаясь определить, нельзя ли каким-либо образом узнать, какая стена правильная. Часы, потраченные на вычисления там, где требовалось действие!
Это был сигнал, предупреждавший о том, насколько глубоко в него проник синий.
Но он с этим справится, как справлялся со всем прежде. Он справится даже со своим братом.
Узник глубоко задышал – десять вдохов и выдохов, чтобы собраться с силами, укрепить волю. Каждый выстрел причинял ему боль, вдавливая ослабленное тело в стену. Но Дазен не мог себе позволить стрелять слабо – это значило бы, что он впустую потратил те дни, которые у него ушли, чтобы извлечь синий люксин. Стена может дать трещину в любой момент. Может быть, уже со следующим выстрелом.
А может быть, на это уйдет еще двадцать дней, в любой из которых Гэвин может вернуться и…
«Нет! Даже не думай об этом. Делай то, что нужно. Боль – ничто. Боль – это просто препятствие на пути к свободе. Меня не остановить! Меня никто не остановит. Я добьюсь своей мести и своей свободы, и пусть трепещут те, кто сделал это со мной!»
Он выдохнул в десятый раз, крепко взялся левой рукой за правую, собрался с силами. Старые шрамы на ладони вскрылись, синий люксин прорвал кожу и ринулся наружу. В крике Дазена звучали ярость и отчаяние, ненависть и чистейшая торжествующая воля. Снаряд с невообразимой силой вырвался из его тела.
Во время войны Ложного Призмы его однажды ударили в грудь боевым молотом. Удар разбил ему щит и сломал ребро. Сейчас, с его ослабленным телом, ощущения были еще хуже. Дазен потерял сознание.
Зато когда он открыл глаза, то увидел, что победил. Зеленая стена была пробита! Несколько волокон еще держались на месте, но в стене зияла дыра и он мог видеть темноту по ту сторону. Он сломал свою темницу!
Со спокойным присутствием духа, которое удивило бы более молодую версию его самого, Дазен выпил воды и съел немного хлеба. Не настолько много, чтобы его привыкший к голодовкам желудок мог взбунтоваться. После этого – только после этого – он извлек тоненькую ниточку зеленого. Это был свет, это была жизнь, это была сила и взаимосвязь, благополучие и здоровье.