Дазен ее любит! Всегда любил! И он скрывает ужасные тайны – в одиночку. Его уважение, его любовь к Каррис заставляли его не отпускать ее от себя, хотя это усложняло ему тысячи задач. Если бы он захотел, то с легкостью мог бы добиться, чтобы ее вообще выгнали из Черной гвардии. Или бросили в тюрьму. Но он никогда не выбирал легкие пути, по крайней мере в том, что касалось ее.
Каррис встала – уже шестнадцать лет ее тело не было таким легким! – и прошла к двери. Самита стояла снаружи, поджидая ее. Она держала руки за спиной, словно что-то пряча.
– Леди Гайл сказала, что после того как ты прочтешь ее письмо, тебе понадобится как следует вооружиться, либо в одном, либо в другом смысле.
Она вытянула руки вперед. В одной был большой старинный пистолет, в другой – невероятной красоты кружевная сорочка и корсет с короткими ребрами в пару к ней. Для Черной гвардейки такое белье должно было стоить годового жалованья.
– Итак, что ты выберешь?
Каррис встала, открыв рот. Ай да леди Гайл! Какой позор! И Самита должна была хранить это где-то у себя в казарме, во имя Орхолама!
– Кто сегодня дежурит у Призмы?
– Кажется, кто-то из новеньких.
– Отлично!
Каррис широко улыбнулась.
– Каррис, что ты… – начала Самита.
– Ты так и будешь стоять или поможешь мне причесаться?
Глава 78
Торопливым шепотом Марыся изложила ему все, что произошло. Ее доклад поверг Гэвина в ужас. Грудь сжалась от давно знакомого чувства паники.
Вначале шли новости из всех сатрапий. Двенадцать морских демонов, плывя тремя аккуратными рядами по четыре, сделали пять кругов вокруг Аборнеи, прежде чем исчезнуть в морской пучине. Озеро Кратер, что возле Келфинга, покрылось слоем льда, хотя для этого было слишком тепло. Рассказывали о стаях диких козлов в тысячу голов, выстроившихся ровными шеренгами. Поэты теряли дар речи. Музыканты исписывали по сотне нотных листов в день, забывая о еде, питье и сне, пока не падали без сил. Галерные рабы умирали за веслами, потому что продолжали грести, боясь выбиться из общего ритма. Капитаны, вместо того чтобы вести корабль, наблюдали за созвездиями, и их суда разбивались о скалы. Матери занимались повседневными делами, не обращая внимания на своих хнычущих младенцев до тех пор, пока все задачи не были выполнены.
Была определенная ирония в порядке, вышедшем из-под контроля, но мертвые бы ее не оценили. И это было еще не самое худшее.
Сигнал тревоги в синей камере не сработал. Она не знала о том, что Дазену удалось выбраться. Когда в последний раз Гэвин проверял этот механизм? Год назад? Полтора года?
На третий год Дазенова заключения Гэвин, в надежде облегчить свои ужасные кошмары, встроил в камеры системы оповещения – по крайней мере, он считал их таковыми. Если бы Дазен взломал любую из камер, само это действие должно было активировать наверху шахты светящийся предупредительный сигнал тревоги.
Либо Марысю переманили. Но нет, потрясение на ее лице было неподдельным, – либо механизм Гэвина не сработал.
Если шахты не сменились, к этому моменту Дазен должен был уже погибнуть от голода. Гэвин сделал так, что если бы Дазен попытался швырять люксин вверх вдоль отверстия, это бы тоже привело к смене шахт – но, если один механизм не сработал, могли подвести и другие. Проклятье! Он не рассчитал, что они не будут вечными. Люксин со временем распадается даже в темноте, а ведь все элементы темниц были сделаны им из люксина.
«Но если он мертв, я должен был это почувствовать, разве не так? Когда погиб Севастиан, я сразу понял, что что-то не так. Конечно же…»
Лифт, содрогнувшись, остановился, проехав всего лишь пару уровней. Не так много людей имело ключи, чтобы остановить лифт Призмы.
Это был Гринвуди, с его тонкой неприятной усмешкой. Явно довольный, что может прервать его спуск. Не говоря ни слова, раб протянул руку, и Гэвин взял у него записку. Он заранее знал, что там будет написано:
«Сын, приди в мои покои. Это не просьба».
Ну да, примерно этого он и ожидал. Сперва в его комнате оказались Кип с Самитой, из-за чего он не смог немедленно проверить сигнал тревоги на шахте. Потом «экстренное заседание». Теперь вот это.
А впрочем, какая разница? Если Дазен смог выбраться, к настоящему моменту он должен быть уже далеко. Если он умер с голода, значит, он уже мертв.
Орхолам всемилостивый, а ведь это выставляло разговоры выцветков о том, что Дазен Гайл придет их спасти, совсем в другом свете, не так ли? Они знали! Все это время они трудились, чтобы его вызволить!
«Спокойствие, Гэвин. Терпение. Если дело сделано, значит, сделано. Если нет, то не стоит давать подсказки самому хитроумному человеку в мире, отклоняясь от привычной модели поведения».
Гэвин пошел следом за Гринвуди. Он бы ничего не добился, отложив визит. Время едва ли придаст ему готовности встретиться с тираном лицом к лицу и едва ли охладит гнев Андросса Гайла. Даже наоборот – возможно, будет лучше, если он придет сейчас, пока отец разгорячен их стычкой и не успел как следует обдумать свою месть.
Гэвин вступил в затемненную комнату, погрузившись в ее тяжелую, жаркую, душную атмосферу. Он ненавидел это помещение. Даже в лучах сверхфиолетового светильника здесь оставалась темнота, которая липла к костям и ослабляла волю.
– Гэвин, – проговорил Андросс Гайл. Его голос был ровным и скрипучим.
– Отец, – отозвался Гэвин, постаравшись вложить в ответ все уважение, какое только смог.
– Ты нанес мне удар в спину.
Лица Андросса, разумеется, было не разглядеть, но в его голосе звучало едва ли не приятное удивление. «Он наслаждается этим!» – понял Гэвин. Старику не оставалось ничего больше, кроме как доказывать свое превосходство, а какая игра могла сравниться с вызовом, который бросил ему Гэвин? Кроме того, Андросс, похоже, был уверен, что победит. Эта мысль Гэвина несколько напугала.
– Я сделал лишь то, чему ты меня учил, отец.
– Вступился за каких-то нищих тирейских проходимцев?
– Нет, победил. Я победил.
Этим он заслужил недолгое молчание.
– Ну хорошо, теперь у тебя есть собственный сатрап. Сам по себе он не имеет ценности. Эта твоя новая Тирея, может быть, даже и не выживет. Ну допустим, ты получил в Спектре голос, на который сможешь рассчитывать ближайшие пару лет, – причем сделал это очень грубо. Если ты хочешь, чтобы Цвета принадлежали тебе, для этого есть лучшие способы. Почему ты выступил против меня?
– Вот забавно, – сказал Гэвин, – я как раз собирался задать тебе тот же вопрос. Почему ты противостоишь мне, отец? Какое тебе дело до того, будем мы сражаться или нет? Тебя-то ведь никто не просит участвовать! Даже если меня снова сделают промахосом, тебе-то что? Для семьи ничего не может быть почетнее, разве не так?
– Ты забываешь, кто здесь задает вопросы, – отрезал Андросс.
Гэвин уселся в одно из старых кресел. Некогда царственное, сейчас оно выглядело потрепанным.
– Так значит, ты играл с Кипом в «девять королей»? И как он справился?
Конечно, это было мелочное упрямство – задавать новые вопросы, да еще и не относящиеся к делу, когда его отец уже установил свой закон. Но Гэвин думал, что Андросс не сможет противиться искушению: у старика не оставалось больше ничего, кроме его игр.
Андросс улыбнулся – жесткий полукруг рта, повернутый уголками вверх.
– После войны ты потерял фокус, Гэвин. Ты мог бы стать ничем не хуже меня. А теперь у тебя кончается время, и ты уже никогда не будешь мне ровней. Мне жаль, что я так неверно тебя оценил.
«Неверно оценил? Мягко сказано, отец! Эх ты, чудовище с отвислым задом! Мать после Расколотой Скалы бросила на меня один взгляд – и сразу же узнала. А ты до сих пор принимаешь меня за другого, глупый слепой старик!»
– Ты даже не представляешь мои чувства, когда я думаю о том, что не стану таким, как ты, – проговорил Гэвин ровным тоном.
– Тебе пора жениться, – сказал Андросс.
А Гэвин-то думал, что старик уже давно забыл об этом! Он и сам почти забыл. Да, это был удар ниже пояса!
– Я женюсь только на одной женщине, – сказал Гэвин.
– Больше я тебе и не предлагаю. У тебя есть пять лет. Если ты дашь мне четверых сыновей, может быть, хотя бы один из них окажется достаточно крепкой опорой, чтобы у меня был шанс возродить эту семью.
– У меня уже есть сын, – возразил Гэвин.
Кип, который на самом деле был сыном его брата. Что за кошмарная неразбериха!
– Бастард! – Андросс пренебрежительно махнул рукой. – В должное время мы его куда-нибудь денем. А пока твои истинные наследники достигают совершеннолетия, Кип послужит нам в других целях: как мишень для покушений со стороны других семейств и тому подобное. Однако Кип никогда не прославит имя нашего семейства.
Гэвин сложил кончики пальцев, презрительно усмехаясь, – но Андросс, разумеется, не мог этого видеть.
– Хорошо, и в чем же заключается твой гениальный план?
Андросс растянул тонкие губы в улыбке и сел напротив Гэвина.
– Я решил предоставить выбор жены тебе самому. У меня есть три сильные кандидатки из достаточно богатых или влиятельных семейств, достаточно молодые, чтобы быстро родить тебе детей. Достаточно молодые, чтобы быть… уступчивыми. И в то же время амбициозными.
– Ты имеешь в виду – чтобы ты мог их контролировать после того, как я умру.
– Разумеется. Раздели постель с сильной женщиной – и она украдет твое будущее и бесследно исчезнет!
Губы Андросса растянулись в нехорошей усмешке. Гэвин застыл. Судя по тону и этой улыбке, последняя фраза должна была играть роль кинжала, проникающего под его броню, – а точнее, под броню Гэвина. Сам он не имел понятия, о чем говорит отец.
«Одно неверное слово – и он догадается».
Поэтому Гэвин продолжал молчать, словно сказанное поразило его. Что действительно так и было, хотя и по другим причинам.
Нож. Это имеет какое-то отношение к ножу.