– Спасибо. – тихо сказал я.
– Вы прострелили мой спальник. – буркнул Абрахам. – С вами надо иметь железные нервы. Не удивительно, что Лабриман сбежал к лорду.
Мы снова улеглись. Я был подавлен.
– Не стоит так расстраиваться. – сказал Эйб. – Когда я первый раз пошел в экспедицию по Средней Азии, я как-то ночью нечаянно опрокинул ящик с наловленными гадюками. Они расползлись по всему лагерю и норовили забраться к кому-нибудь в спальник. Представляете в каком все были восторге? Хорошо, что меня не привязали к хвосту верблюда.
Мне немного полегчало. Вскоре я забылся тревожным издерганным сном и проснулся только под утро.
Светало. Свежий ветер трепал откинутый полог палатки, сквозь него было видно розовато-серое небо. Постель Шлиссенджера пустовала, на его развороченном спальнике валялись влажное полотенце и расческа. Сам Эйб сидел на сером валуне возле палатки, насвистывая что-то себе под нос, и чистил свой браунинг. Несмотря на утренний холодок, он был без куртки, в одной белой рубашке и защитных брюках.
– Доброе утро, – раздался у палатки приятный женский голос, – Вы тоже любуетесь горными рассветами?
– Нет, я чищу пистолет. – угрюмо отозвался Шлиссенджер. – Доброе утро, Елена Александровна.
Я усмехнулся: "Вот значит как? Пока господин Германн дрыхнет без задних ног, его жена разгуливает по лагерю и, кажется, небесцельно". Сквозь колеблемый ветром полог мне было видно, как Елена Александровна подошла к камню и облокотилась на него, выгнув спину.
– Вы можете простудиться. – сказал Эйб, оглядывая мадам Германн с ног до головы.
Она была одета в легкомысленную по здешней погоде розовую кофточку и узкие военные галифе. Все это ей чрезвычайно шло, впрочем, как и тихий заливистый смех, которым она ответила на замечание Эйба.
– Как хорошо, когда никто не мешает. – сказала Елена Александровна, укладывая голову на камень возле руки Шлиссенджера и по-детски плотоядно улыбаясь ему. – Вы старый путешественник, да?
– В общем и целом. – неопределенно кивнул Эйб.
– А я вот таскаюсь за Ярославом Всеволодовичем уже шестой год. – с деланной покорностью произнесла она.
– Редко встречающаяся в наше время преданность мужу. – ядовито заметил Шлиссенджер. Она снова расхохоталась.
– Ах, вы злой! Ах, недобрый! Вот как? А если я скажу, что для меня в этих странствиях важен не муж, а те удивительные встречи, которые мне дарит путешествие. – Елена Александровна перевернулась на живот и в упор смотрела на Шлиссенджера. – Встречи с удивительными людьми, – она рассчитано затянула паузу, – такими как вы или Лампсонг Рампа.
– Лампсонг Рампа – йог. С ним вам вряд ли повезет. – усмехнулся Эйб.
– А с вами? – заходясь дразнящим смехом, осведомилась она. – Вы не йог?
– Я старый и больной. – ответил Шлиссенджер, продувая пистолет и легко соскакивая с камня. – Прощайте.
Он направился к палатке.
– Жестокий! – в ее смехе послышались чуть досадливые нотки.
– Грех смеяться над убогими, мадам. – Эйб уже заползал внутрь. – Побойтесь Бога.
Он весело подмигнул мне и вновь залез в спальник.
– Можно еще поваляться, пока все продерут глаза.
Прошла минута, и он неожиданно сказал совершенно серьезным тоном:
– Степлтон, Кьюбит. Кто будет третьим? Ржут, жрут, теперь еще и флиртуют, так, кажется, это называлось в интеллигентных русских семьях? Зла не хватает.
Я посмотрел на него почти с благодарностью. Он произнес то, что вот уже третьи сутки постоянно вертелось у меня на языке.
– Вы думаете, они еще живы?
– Нет. Не думаю. – он тряхнул головой. – Не задавайте дурацких вопросов. – Шлиссенджер отвернулся к стене. – Айаек ни черта не видит. Ни черта! «Если он сам выберется…» – передразнил Эйб Карригана. – Дерьмо.
Добавить к этой характеристике лорда мне было нечего.
– Почему же вы не настояли на продолжении поисков? – я приподнялся на локтях.
– Потому что искать труп под двухметровым слоем снега в радиусе нескольких километров бессмысленно. – Эйб хлопнул ладонью по земле.
– Вы так уверены, что… труп? – мой голос задрожал.
– А вы? – Шлиссенджер в упор смотрел на меня. – Вы же сами видели нож.
– Но у меня и раньше бывало… – Я чувствовал себя беспомощно. – С самого начала этой экспедиции…
– А еще раньше? – усмехаясь, спросил он.
– Нет, никогда.
– Вот именно. Никогда. – Эйб кивнул. – Всем просто удобно думать, что вы ничего не видели. И вам в том числе.
– Нет, мне не удобно, – возразил я. – Не могу же я все время считать себя идиотом.!
– Ну, наконец-то, – сардонически усмехнулся Эйб. – Послушайте, Лагер, если вы не хотите быть 5-м, 7-м, или 12-м, перестаньте разыгрывать из себя Гильденстерна и Розенкранца.
– Чего? – не понял я.
– Перечитайте «Гамлета», когда вернетесь. Если вернетесь. – бросил он и снова отвернулся к стенке. – Два дурака, которые влипли в чужую игру. Датчане.
Я смутно вспомнил.
– А вы значит не участвуете в чужой игре? – в моем голосе послышалась неприязнь.
Эйб хмыкнул.
– В отличие от вас я знаю, чья это игра, и умею навязать свою. – он снова развернулся ко мне, с интересом наблюдая за моей реакцией.
– Ну и по какому же праву? – рисовка Шлиссенджера меня разозлила. – По праву сильного? Да, вы сильный…
– Я не сильный, я умный. – потянулся Эйб. – А вы не глупее меня. Просто я больше видел, меня больше били, и мне не так легко полоскать мозги, как вам. Если хотите выбраться отсюда, ничего не бойтесь и никому не верьте.
– И вам тоже? – ядовито осведомился я.
– В первую очередь. – кривая улыбка скользнула по его губам. – Это я сейчас при воспоминании об Айзеке разжалобился, а в дальнейшем у меня могут быть в отношении вас свои планы. Так что выбирайтесь сами!
– Послушайте, – сказал я, садясь, – Вы вытянули меня из пропасти. Вы знаете обо мне, что я бывший офицер, и молчите. Нельзя же никому не доверять.
– Нельзя доверять неизвестно кому. – отрезал Эйб. – Что вы обо мне знаете? Я спасал Айзека, а не вас. Возможно мне просто выгодно молчать о вашем прошлом, чтоб потом вас шантажировать.
– Зачем? – похолодел я.
– Чтобы заставить делать то, что мне нужно, или просто из садистских побуждений. Вы немец, я – еврей. Почему я должен вас любить?
Я почему-то ему не поверил и прямо об этом сказал.
– Вы – занятный человек. – Шлиссенджер закрыл лицо ладонью и зашелся тихим смехом. – Нет, вот, пожалуй, именно вас я не буду шантажировать. Хватит с меня и остальной нашей гоп-кампании. – он легко вскочил и высунул голову из палатки. – Этот Рампа опять без меня разжигает костер! Что за наказание!
Шлиссенджер исчез за пологом, оставив меня в полном недоумении.
Весь день мы шли, по крутой, местами очень опасной дороге вверх. Лощины, укрытые ослепительными снегами, казались твердой землей. Проводники роптали: так близко к обители черных братьев нолджорпа никто еще не подбирался. Они боялись, и этот страх неведомым путем передавался животным. Мулы стали еще упрямее и пугливей, двое из них сорвались вниз, вместе с поклажей, когда мы переходили через мост.
Кто и по какой причине назвал эту шаткую веревочную переправу мостом, было неясно. Пришлось сначала на руках перенести всю поклажу, причем самые отчаянные и выносливые, вроде Шлиссенджера, Томсона и Кларка, и самые бесправные, вроде меня и местных рабочих, сделали по несколько ходок. Потом взялись за животных, которых тоже пришлось тащить чуть ли не у себя на шее.
Обоих мулов упустил Лабриман, поленившийся разгрузить с них всю поклажу. Гневу сэра Карригана не было границ, он чуть не отправил своего несчастного секретаря вслед за животными.
Отдышавшись и снова навьючив мулов, мы продолжали путь. Настороженность проводников постепенно овладела всеми. Лорд Карриган ехал, держа наготове свой допотопный пистолет и медленно поворачивая из стороны в сторону всклокоченную птичью голову. Ярослав Всеволодович Германн предался суетливому беспокойству.
– Вот видите те кусты на горизонте? Это они. Они за нами следят.
У меня тоже было неприятное чувство, что на нас все время кто-то смотрит. Ко мне подъехал доктор Штранге и, нервно крутя в руке хлыст сообщил:
– Тохто видел одного. Вон там, на камне!
– Но там же никого нет. – удивился я.
– Он исчез. – шепнул Штранге, прикусив губу. – Растаял в воздухе прямо на глазах.
Я тронул поводья и направил мула к Шлиссенджеру, который как галантный кавалер развлекал Елену Александровну стихами.
– Я пробрался вглубь неизвестных стран,
Восемьдесят дней шел мой караван,
Цепи грозных гор, лес, а иногда
Странные вдали чьи-то города…
Он читал хорошо, чуть нараспев и в тоже время жестко чеканя ритм. Даже мне понравилось, хотя я половину не понял по-русски.
– Проводники заметили каких-то людей. Они, кажется, за нами следят. – сказал я, подъезжая к нему.
– Это дзу-те. – с издевкой сообщил Эйб. – Сейчас они стащат Лабримана. Смотрите: прямо спит в седле.
– Я говорю серьезно. – обиделся я.
– И я серьезно. Вон как носом клюет! Не сердитесь. – он тронул меня за плечо. – Хотите посмотреть на них? Только не оборачивайтесь сразу. Справа. Видите тугай? Смотрите внимательно.
Я скосил глаза, но ничего не заметил.
– Дерево, как дерево. – пожал я плечами.
– Да, дерево с сандалиями на босу ногу! – бросил Эйб и с силой хлестнул мула. – Пошел, зар-раза!
Запад уже начал розоветь, когда мы, миновав перевал, выехали на плато, и нашим глазам открылось устрашающее зрелище. Из массы скал над горизонтом нависала неприступная твердыня горного монастыря. Его крыши-пагоды терялись в облаках, бесчисленные ступени спускались в самые пропасти, огромные небоскребы где-нибудь на Уолл-стрит казались по сравнению с ним детскими игрушками. Со стен на веревках, перекинутых через ущелья, свисали выжженные солнцем и потрепанные ветром желтые знамена. Эта картина при всей своей величественности напоминала грандиозную сушку белья.