– Заткнитесь и делайте, что вам говорят. – в голосе лорда зазвучало безграничное презрение. – Нет дороже тех реликвий, которые мы обретем там. Идите сейчас же. Пусть покажет дверь.
– Как вам будет угодно. – согласился Лабриман.
"Все-таки удивительно холуйские у него манеры". – подумал я.
Лорд вернулся в дом, а его секретарь, недовольно вздыхая, спустился по лестнице и поплелся в неизвестном мне направлении. Я поставил ногу на ступеньку, под моим каблуком что-то звякнуло. Я нагнулся, оброненная Лабриманом монетка лежала на досках. Я осторожно поднял ее.
– Фриц, а я-то вас ищу! – раздался недовольный голос Бауэра. – За нами пришли. Что это у вас?
– Ничего. – я быстро сунул монету в карман. – Обронил ключи от дома.
– Ваш же дом разбомбили! – удивился профессор. – Странный вы человек.
Я последовал за ним, размышляя, что в моей неуклюжей лжи было больше правды, чем во всех бесконечных разглагольствованиях самого доктора Бауэра. Я действительно возил с собой ключ от своего старого дома, он лежал у меня на дне рюкзака, и я, не задумываясь, вышиб бы зубы любому, кто сказал бы, что мне нечего им отпереть.
Глава тринадцатаяТшед
За нами пришли трое рослых монахов, совершенно голых (если не считать коротких красных плащей, перекинутых через шею) и до такой степени грязных, что трудно было разобрать цвет их кожи.
– Это добдобы. – шепнул нам Хайдегер. – Что-то вроде монастырской полиции. Эти кретины сами втирают себе в кожу жир и копоть с котелков. Здесь это bon-ton.
Добдобы действительно выглядели устрашающе: чресла их были перепоясаны широкими ремнями, удерживающими короткие мечи, никогда немытые и нечесаные гривы стояли дыбом, лишь на уровне лопаток начиная сплетаться в подобие косы, к которой в довершение всего был привязан бычий хвост, волочившийся по земле. В сопровождении этой экзотической гвардии Хайдеггер, доктор Бауэр, Штранге и я двинулись к назначенному для нас великим гомпштеном месту. Наши провожатые освещали путь трескучими факелами и хранили полное молчание.
Идти оказалось далеко. Мы пересекли почти весь монастырский город, обширные, засыпанные снегом сады со скрюченными деревьями, цепь искусственных прудов и вышли к восточной стене. Здесь нескончаемыми рядами тянулось "братское кладбище" или вернее то, что принято было под ним понимать. Расчлененные останки умершего раскладывались прямо на земле как последняя милость для "братьев наших меньших". Тут и там темнели полуразложившиеся части человеческих тел, припорошенные снегом. При виде нас стаи сипов, сидевших на зубцах стены, разом поднялись в воздух и устремились вниз, полагая, видимо, что мы пришли к ним с желанным приношением.
– Здесь обычно медитируют молодые послушники, – пояснил Рампа, на которого, казалось, это зрелище не производит ровным счетом никакого впечатления, – но я их не вижу.
– Должно быть, Его Божественная милость позаботился о нашем уединении. – предположил Бауэр, опасливо оглядываясь по сторонам. До него, видимо, только теперь стал доходить страшный смысл требуемого от нас послушания.
– Как трогательно. – присвистнул Хайдеггер. – Кто вас тянул за язык?
Профессор опустил голову. Мы шли по кладбищу без дороги, и я ломал себе глаза, стараясь не наступить на чью-нибудь руку или голову. Поминутно что-то трещало у меня под ногами. Посреди этой мрачной свалки, в окружении зарослей сухой камеди, стояла запорошенная снегом скала. Строители монастыря, видимо, специально оставили ее здесь, когда расчищали пространство. В ее чреве была выдолблена просторная пещера с сухим полом и низким давящим потолком. Наши провожатые опустили на землю принесенный ими мешок с музыкальными инструментами и, ни слова не говоря, двинулись прочь, унося с собой факелы. Наступила темнота.
– Господа, – тихо сказал Хайдеггер по-немецки, – нам всем предстоит в высшей степени тяжелое испытание, на которое так легкомысленно согласился господин профессор. Нам повезло, потому что обычно тшед совершается в полном одиночестве, и тогда наши шансы выжить равнялись бы нулю. Но монахам, как видно, показалось удобнее решить все проблемы одним махом, собрав нас вместе.
– Что вы имеете ввиду? – с тревогой перебил его мой учитель. – Нам угрожает смерть?
– Вы должны были быть к этому готовы, когда отправлялись в Тибет. – сухо отрезал Рампа. – Я уверен, что сегодня нас постараются убить. Мое посвящение не позволяет им сделать этого открыто и обычным способом: магический этикет строг. Скорее всего на нас натравят банду голодных демонов, порабощенных братией.
– Вы это серьезно? – доктор Штранге отказывался понимать смысл речей Рампа.
Однако, мой материализм после свидания с танцующим мертвецом был настолько потеснен со своих позиций полчищами суеверий, что у меня не возникало желания перебивать Хайдеггера.
– Вы можете воспринимать мои слова в переносном смысле, если вам так удобнее. – спокойно ответил Рампа. – Я не прошу вас верить мне. Из всех здесь присутствующих я один знаю, как провести обряд. Смысл его сводится к тому, что это мистическая трапеза, во время которой совершающий послушание предлагает себя в качестве пищи всем голодным и страждущим духам во искупление за то, что сам всю жизнь жил за счет смерти других существ. Тшед разрывает порочный круг, когда духи пожирают несчастного. Многие этого не выдерживают.
– Но ведь это происходит на астральном плане? – неуверенно промямлил Бауэр.
– Иногда человек, порождая свой волей химеры, утрачивает над ними власть, и они уничтожают его. – Хайдеггеру, кажется, доставляло мало удовольствия объяснять нам элементарные, с его точки зрения, вещи. – Тшед – всего на всего детская ступень в магических упражнениях, но для непосвященного эта игра воображения кончается обычно трагически. Известны случаи смертей и умопомешательства.
– Но ведь вы посвященный! – воскликнул доктор Бауэр. – К чему же эти рассуждения? Вы сами называете тшед – детской забавой.
– Я говорю не о себе, а о вас… – Хайдеггер смерил его взглядом, говорящим: "навязались вы на мою голову" – и обернулся ко мне.
– Герр Лагер, прошу вас держите оружие наготове. Я боюсь не духов, придущих пожирать мое тело, а монахов, которые только и поджидают удобного случая, чтобы избавиться от нас. Во время обряда, как вы понимаете, человек впадает в транс и готов принять за демона-гостя кого угодно. Бывали случаи, когда на отшельников, совершающих тшед в пустынных местностях, нападали дикие звери или разбойники, которым несчастные слепо предлагали свою плоть на растерзание. Кто нам поручится, что в разгар транса в пещеру не войдут с обнаженными мечами добдобы, или братья не приведут сюда парочку волков из зверинца Его Божественной Милости?
Рассуждения Хайдеггера показались мне здравыми.
– Что вы предлагаете? – раздраженно осведомился Бауэр, доставая сигарету и нервно закуривая.
– Нашли место и время! – сорвался Рампа. – Ваше дело сидеть тихо и не обращать внимания на то, что я буду делать. Повторяю, главное не концентрировать на мне внимание: не отвечать на мои вопли, просьбы и движения. Это самое сложное. Лучше вообще на меня не смотреть. И не слушать! Не поддавайтесь, не дайте себя сбить с толку и вовлечь в круговорот моих чувств и мыслей. Я буду совершать тшед, а вы сделаете все возможное, чтоб эмоционально в нем не участвовать. Соберитесь и наблюдайте вокруг, чтоб нас не застали врасплох.
– А нельзя вообще ничего не делать? – осведомился Бауэр. – Кто нас здесь видит?
Рампа рассмеялся.
– Мне начинает казаться, что азиаты правы, считая белых умственно неполноценными. Вы хотите попасть на путь? Если мы не очистимся, это станет невозможным по ряду чисто мистических причин. Сегодня вечером у вас была свобода выбора. Можно было отклонить предложение великого гомпштена, сказав, что мы слабы, и выбрать иной обряд очищения. Теперь этой свободы уже нет. Надо отвечать за свои слова.
– Не читайте мне морали! – вспылил Бауэр. – Вы все усложняете, Хайдеггер.
– А для вас все просто! Раз вы ничего не видите, значит этого и не существует! – Рампа покраснел от гнева. – Не спорьте со мной! Вы думаете, что можно возбудить аппетит демонов легковесными обещаниями, а потом оставить их голодными! Отказаться подать им пищу значит оскорбить тех, кто сильнее и могущественнее нас. Вы навлечете на наши головы бедствия и в конце концов погубите дело! – он перевел дух и попытался успокоиться. – Неужели вы возомнили, что я буду рисковать собой ради вас? – презрение и горечь зазвучали в его голосе. – Ради человека, который даже не понимает, на что он обрекает другого? Впрочем, вам это и безынтересно. Интеллигентское вы дерьмо.
Рампа разложил на полу маленький костер, вынул из мешка канглинг, сделанный из человеческой берцовой кости, и затрубил в него, приглашая демонов на пир.
От этого тоскливого пронзительного звука мне сделалось не по себе, где-то высоко в горах ему ответил волчий вой. Или это были не волки? Я почувствовал, как холод прошел у меня по спине. "Зачем Хайдеггер рассказал нам все это?" Мы сели к стене, стараясь внимательно следить за входом в пещеру, так как именно оттуда, по нашему мнению, могла прийти реальная опасность. Однако это оказалось не так-то просто. Завывания и речитативы Рампа постоянно отвлекали внимание.
– Интересно, что он сейчас видит? – испуганно спросил Штранге, тронув меня за рукав. Я обернулся. Хайдеггер сидел, скрестив ноги и запрокинув голову, глаза его были полузакрыты, губы беззвучно шевелились. Вдруг он издал горлом странный глотающий звук и повалился навзничь. Штранге было вскочил, чтобы броситься к нему, но Бауэр удержал его. Профессор сам в ужасе смотрел, как Рампа, сотрясаясь всем телом, начал кататься по полу и сдавленно стонать.
– Кто бьет в барабаны? – прокричал я, потому что моих слов не было уже слышно.
Раскатистые звуки доносились не снаружи. Казалось, они зарождались прямо здесь в пещере. Стены и потолок нашего убежища начали ровно сокращаться, как легкие при дыхании.