Настроение у всех было паршивое. Я мало что понял из разговора Шлиссенджера с Еленой Александровной, но чувствовал себя гадко, словно был причиной сегодняшней вселенской злобы Эйба. Маша склонялась над котлом, помешивая ложкой овсянку и бросая на нас удивленные взгляды.
После вполне сносного завтрака мы тронулись в путь. Компасы клинило все также, как и раньше. Поэтому мы шли на восход и к полудня совершенно выбились из сил, ведь число мулов и носильщиков резко сократилось. Часть поклажи была давно выброшена, но легче от этого не становилось.
К концу второго дневного перехода вдалеке на горизонте замаячила крепость. Она продолжалась вправо и влево насколько хватало глаз. Через три дня мы подошли к ней вплотную.
– Просто Великая Китайская стена. – заявил Шлиссенджер, сплевывая сигарету. – Жаль, что лишь некоторые из нас умеют летать.
Чтобы найти ворота, мы проехали еще около суток. Через каждые полтора километра нам попадалась башня из больших желтоватых каменных блоков, башня без окон и бойниц, слепая до самого неба.
Наступила ночь, небо раскинуло над нами свой звездный шатер, а мы все ехали и ехали. Женщины просто падали с мулов от усталости и давно просили сделать привал, но лорд Карриган был непреклонен.
– Мы найдем вход сегодня. – требовательно заявил он.
– А если у нее нет входа? – предположил Лабриман.
– Не возражать! – наш начальник буквально изничтожил секретаря взглядом.
Ярослав Всеволодович посадил жену перед собой в седло и поддерживал ее. Шлиссенджер, давно помирившийся с Машей, тоже вез ее на своем муле. Она дремала, откинувшись к нему на плечо, и Эйб тихо напевал ей на ухо, словно баюкал: “Как по млечному пути, да из лунного ковша”.
Казалось, что дороге не будет конца.
Глава двадцатаяВорота распахнуты
Так и не найдя ворот в таинственной стене, мы были вынуждены остановиться на ночлег. Все слишком устали, чтобы готовить ужин и, удовольствовавшись сухом пайком, спешно разбили палатки.
Шлиссенджер держал свое слово и, как в предыдущие ночи, остался на улице. Я чувствовал себя из-за этого очень неловко, словно был виновником его добровольной самоизоляции. Мне казалось, что мы оба тяжело переживаем разрыв, но что-то мешает Эйбу первым сделать шаг к примирению. Я не был перед ним ни в чем виноват, но знал, что сильно обязан ему, и это порождало во мне смутные угрызения совести. Что было там, в пустыне, за лагерем? Одна из моих галлюцинаций, но тогда почему он так разозлился? Казалось, Эйб уперся в какую-то не видимую стену, за которой он не мог больше объяснять мне все рациональным образом. Я словно схватил его за руку, и он предпочел лучше порвать со мной, чем пускаться в объяснения. Как бы то, ни было, но у этого человека имелись свои тайны, и он не хотел, или не мог меня к ним подпустить.
Я видел, как сквозь брезентовую стенку палатки слабо мерцает огонек маленького костерка, который разложил для себя Эйб. Он воткнул в землю палку под углом и повесил на нее походный чайник. Я лежал в темноте один и думал, что, если бы у меня хватило решимости, то сейчас как раз самый лучший момент, чтобы помириться. Черт с ним, пусть ничего не объясняет, раз ему трудно, но пусть вернется и снова язвит здесь, под боком. Я уже озверел от одиночества. Всем этим людям я не доверял, а про него по крайней мере знал, что он, хотя человек и странный, но относится ко мне хорошо и не воткнет ночью нож в спину. Я даже не предполагал, что так привыкну к нему.
Я сжал руки в кулаки и резко подался вперед, чтобы вылезти из палатки, как вдруг, леденящий ужас накатил на меня волной. Это не был внутренний страх, что-то там, снаружи, напугало меня до онемения, и вместо того, чтобы выйти на улицу, я осторожно отогнул край полога. Шлиссенджер сидел, напрягшись, и внимательно всматриваясь вдаль. Мне показалось, что он даже потянул носом воздух. Действительно, едва уловимо пахло гарью. Небо потемнело, звезд не было видно, с запада подул холодный пронизывающий ветер, гнавший перед собой перекати поле. Низко стелясь по земле, к нам двигалась непроницаемо черная туча, темная даже в ночном мраке. В ней и был сосредоточен душный ужас, который я испытал в палатке.
Эйб повернул голову в ту сторону и весь подобрался. Вскоре я различил, что впереди тучи скользит какая-то тень. Это был человек в развевающемся темном плаще.
Путник поравнялся с костром.
– Кто к нам пришел. – иронично заметил Эйб. – Садись.
– Ты все смеешься? – человек сел и вытянул усталые ноги к едва тлеющим углям. Плащ его был пропылен и разорван во многих местах.
– А что, плакать что ли? – Эйб снял чайник. – Хочешь чаю?
– Что же ты мне вот так предложишь чаю? – удивился гость.
– А почему бы нет? – пожал плечами Эйб. – Мы столько лет знаем друг друга, неужели я не могу напоить тебя чаем?
– Может быть еще и из своей чашки? – иронично осведомился незнакомец. Он взял поданную Эйбом кружку и жадно припал к ней. Было видно, что он устал и очень замерз, но согреться не может.
– Было время, мы все пили из одной чашки. – сказал Шлиссенджер, наливая стакан для себя.
– Да, но с тех пор мало кто из моих старых знакомых хочет со мной знаться. – усмехнулся гость.
– Если бы ты не повел себя так по-свински, с тобой бы до сих пор все знались. – отозвался Эйб. – Надо было тебе тогда заварить эту свару? Старик так расстроился, на него просто жалко было смотреть.
– Он вспоминает обо мне? – спросил гость.
– Каждый день. – кивнул Эйб. – Можно подумать, что ты даешь о себе забыть. Впрочем у меня довольно старые сведения.
– Тебя что туда не пускают? – насмешливая улыбка зазмеилась по тонким губам гостя. – Зря ты тогда отказался идти со мной.
– Послушай, – резко сказал Эйб, – я колебался всего минуту, а расплачиваюсь всю жизнь. Ведь были те, которые ни на мгновение не усомнились. Я ушел сам, от стыда. Меня давно простили, и я могу вернуться, когда захочу.
– Что-то ты слишком долго не хочешь. – гость допил чай и поставил чашку на землю.
– Я вернусь тогда, когда вернуться туда даже малейшим из малых будет для меня в радость, а не в унижение. – Эйб закурил.
– Это тяжело тому, кто был одним из первых. – задумчиво покачал головой гость.
– Не беспокойся о моих трудностях. – усмехнулся Шлиссенджер. – Тебе возвращаться будет намного тяжелее.
– А кто тебе сказал, что я собираюсь возвращаться? – гость надтреснуто рассмеялся.
– Я не буду спорить с тобой о том, что ты и сам прекрасно знаешь. – пожал плечами Эйб. – Поговорим лучше о делах обыденных. Лорд все ищет ворота. Несправедливо с твоей стороны надувать его. Он имеет право на вход, перстень ведь у него.
– Ну разве только для лорда, – рассмеялся гость. – Я укажу, где ворота. Поедете чуть подальше на запад, там они и будут. Завтра будут. Теперь о тебе. – гость нахмурился. – Неужели ты думаешь, что мои присные пропустят тебя туда?
– А что они мне могут сделать? – беспечно осведомился Эйб.
– Убить нет – усмехнулся гость. – Но поймать, поймать можно даже… – он помедлил, – Даже таких, как ты. А я тебе чаю не предложу, будь уверен. Не хочу говорить банальностей, но я сумею превратить твою жизнь в ад. Ты мне очень мешаешь.
– Рад слышать. – улыбнулся Шлиссенджер. – И запомни, если чью-то жизнь ты и превратил в ад, так это свою. Прощай. – он встал.
Гость тоже встал и, церемонно склонив голову в знак прощания, двинулся прочь. Вслед за ним поползла дальше на восток и черная туча. Постепенно открылось звездное небо. Эйб постоял еще немного, затем затушил уже почти не вспыхивающие уголья остатками чая и, взяв свой спальник с земли, полез в палатку.
Я поспешно откинулся на свое место и сделал вид, что сплю. Что это было? К какого разряда видениям следовало отнести мой новый бред? Уж не живут ли и здесь люди?
Когда первые лучи солнца ударили мне в глаза, все вокруг казалось таким обычным, что я подумал, не приснилась ли мне ночная история? Эйб спал, безмятежно улыбаясь во сне, так, точно никогда и не уходил со своего места. "А может и не уходил? – подумал я. – Может ли постоянно галлюцинирующий человек взять контроль над своим воображением?"
Рано утром мы возобновили путь вокруг стены без особой надежды найти вход. Однако, менее чем через час наши мулы стояли перед наглухо закрытыми воротами.
– Ничего! Ни замка, ни щели! – прокричал Ярослав Всеволодович, первым спрыгнувший на землю и подбежавший к воротам.
Но лорд Карриган, казалось, его не слышал. Он важно спустился со своего осляти и торжественно прошествовал в полном безмолвии мимо Германца. Лабриман поспешил за ним, неся в руках мятую тряпку. Осторожно работая ею, секретарь начал расчищать какой-то древний знак, выбитый на камне ворот.
Это был небольшой треугольник, нарисованный острым углом вниз, в нем мы увидели глаз с пустой дыркой вместо зрачка. Лабриман благоговейно отступил назад, пропуская своего хозяина. Лорд, беззвучно шевеля губами, вскинул руку, на безымянном пальце которой красовался перстень. Алый рубин в нем сегодня сиял особенно ярко.
В тот миг, когда Карриган совместил треугольник печати с треугольной бороздкой на воротах таким образом, чтобы образовалась шестиконечная звезда, рисунки глаз совпали, и таинственный рубин на перстне полностью поместился в пустой зрачок-скважину.
Подул сильный ветер, поднимая песок. Ворота задрожали и с тяжелым скрипом растворились перед нами.
– Ключи бывают разные. – с недоброй усмешкой заметил Хайдеггер.
Лорд с немалым удивлением наблюдал, как вся наша честная кампания верхом на мулах вереницей проехала под каменными сводами ворот. Казалось, он ожидал, что внутрь пропустят только избранных, и сильно раздражавшая его возня с нами раз и навсегда закончится. Но мы были с ним. Удрученный до предела Карриган самым последним миновал ворота и сел на землю.
Мы огляделись. Насколько пустынное пространство за стеной было бесприютно, настолько открывавшаяся теперь картина радовала глаз. Мы оказались в саду, запущенном и разросшемся, но далеко не заброшенном. Он тянулся на многие километры и конца края ему не предвиделось. Старые яблони клонили свои ветки до самой земли под тяжестью плодов. Между деревьями шли дорожки.