– Господь с тобой, Ром. Совсем спятил? Бога побойся. Сам развел его на деньги, а теперь смерти желаешь.
– Но он бессовестно лжет. Про бессилие, желание утопиться и аллергию на жизнь. На чеснок у него аллергия. Хочет вернуть эти несчастные шестьсот шестьдесят рублей. Халдеи не привыкли терять. У них в башке калькулятор, способный только на операции «сложить» и «умножить».
– Так, может, вернем деньги, Ромка? – неуверенно выговорил Андрей.
– Вернем? А с каких это накоплений мы их вернем, интересно?
– Ну… Составим график. Будем платить по сто рублей в месяц. Через полгодика рассчитаемся. Подарим ему на память что-нибудь. Годовую подписку, там, или путевку в санаторий «Кемери». Можно абонемент на хоккей.
– А может, всей редакцией на «жигуль» этому дебилу скинемся? Или на путевку в Геленджик? Ничего я возвращать не собираюсь. Мы с тобой таким, как он, в кабаках чаевых на две «Волги» оставили.
Шиндельман внимательно выслушал историю Гвидо. Рассказ тянул на фельетон и уголовное дело. Второго Иосифу Натановичу не хотелось. Марьина с Хузиным он воспринимал неоднозначно. Писали они, по его мнению, хорошо, увлекательно. Вне зависимости от состояния, в котором пребывали. Но их безмерное уважение к спиртному Февральского раздражало. А еще Шиндельману очень не хотелось формулировки «бросили тень на печатный орган ЦК ВЛКСМ». Скандал такого уровня мог лишить хлеба не только разбитную парочку. Под угрозу попадала карьера всего руководства издания. А вне журналистики Иосиф Натанович себя не видел. И супруга Иосифа Натановича тоже не видела мужа вне журналистики. Жены Шиндельман страшился больше цензоров и обличенных властью антисемитов. Льготы, премии, загранпоездки… Иосиф пребывал в растерянности. На него давно не выплескивалось столько отрицательных эмоций. Измерение полового члена линейкой, сбивчивая речь угнетенного проблемой Гвидо. Рассказ о ненависти к чесноку, прыжкам голышом, уколах и гимнастике. Иосиф Натанович взялся спасать ситуацию:
– Эх… Что тут скажешь? Шок, Гвидо… просто шок. Одни из лучших перьев редакции – и такая безобразная выходка, улетевшая за все рамки дозволенного. А вот посмотрите, с чего все началось. Откуда выросли ноги этой омерзительной истории? Правильно, из благодатной почвы для всего мерзостного. Из страны, где процветают наркомания, мужеложство и прочий разврат. Эту Голландию можно смело обнести колючей проволокой. Одна сплошная тюрьма. Ваш друг моряк вернулся из Роттердама с журналом. Да я более чем уверен, что ему чуть ли не насильно этот журнал впихнули. И не сомневаюсь, что впихнули бесплатно, опоив каким-нибудь заморским дурманом. Это же провокация. Гнусная порнографическая провокация. И журнал, скорее всего, тоже был порнографического содержания. Ну какое уважающее себя издание будет писать об увеличении детородного органа? Провокация, Гвидо! А ваш друг на нее поддался, утратил бдительность и, сам того не осознавая, решил найти доверчивых людей. Гвидо, вот какая субстанция является лишней в организме человека?
– Вы это к чему клоните, товарищ Шиндельман?
– Я ни к чему не клоню. Я говорю об аппендиксе, который удаляется операбельным путем. Все остальное в человеческом организме неприкосновенно. Если не болит, конечно.
– У евреев и мусульман кое-что тоже не болит. Но ведь режут.
– Гвидо, мы сейчас говорим не о традициях мировых религий. И если вам интересно, то я атеист. Так вот, я продолжу. Все остальное должно развиваться, расти. Но естественным путем. Возьмите людей. Великаны, середняки, а есть и люди совсем небольшого росточка. Они поглощают морковку, висят на турниках. Но это не всем помогает. Так и с половым органом. У кого-то он вырастает до внушительных размеров, а у кого-то останавливается в развитии. Но ведь сколько можно привести метафор! Говорят, Наполеон был невысокого роста, а ведь чуть было не завоевал весь мир. Он вырос как военачальник, – ляпнул Шиндельман.
– А вот у меня не вырос!!! Понимаете, не вырос!!! И Наполеон Бонапарт был не х. ем, а полководцем. А я не собираюсь при помощи своего хера побеждать в Бородинском сражении и порабощать весь мир! И что за намек на людей, висящих на турниках и поедающих морковку? Кролика эти скоты из меня уже сделать попытались. Теперь вы будете стараться превратить меня в зайчика? – кричал Шнапсте.
– Гвидо, прошу вас. Ну будьте чуток выдержаннее. В сложившейся ситуации крики не помогут. Скажите, а ведь у вас наверняка есть жена?
– Нет. У меня нет жены. Но я уже продолжительное время встречаюсь с женщиной. Если вас интересует, бывает ли у нас интимная близость, то отвечу – бывала. Ведь эти садисты запретили мне даже любовью заниматься.
– Прекрасно! Великолепно!
– Что тут прекрасного и великолепного?
– А то, что у вас есть любящая женщина. И любит она вас не за какие-то сантиметры плоти. Она любит вас за ум, за вашу внешность и сильные мышцы! За умение трудиться на благо Родины. А вы? Простите, конечно же, за сравнение, которое напрашивается само собой, но… вы ведь любите свою женщину не за узость или ширину ее полового органа.
– У нас здесь не урок анатомии, товарищ Шиндельман. И вам не кажется, что для человека, занимающего солидную должность, вы задаете откровенно пошлые вопросы?
Гвидо было не пронять пафосными речами. Не завербованные комитетом официанты трудились исключительно на благо своего кармана. Шнапсте к тому времени стать сексотом не успел.
– Товарищ Шиндельман! Я потерял немалые деньги и здоровье. У меня бессонница. О боли в ягодицах помогает забыть только работа и пенталгин! А вы говорите о любви и благе Родины. Но не о людях, которые Родину позорят. И ведь какие люди! Уважаемые в народе люди – журналисты. Авангард комсомола.
– Вот по комсомольской линии мы их и накажем. И по комсомольской, и по материальной. То есть «тринадцатая зарплата», премии, талоны на книги, путевки в дружественные нам страны. Мы просто не можем оставить поступок Марьина и Хузина безнаказанным. А вам нужно быть осторожнее. Не поддаваться на провокации моряков, охмуренных дутыми благами Запада. Не ставить эксперименты над своим организмом.
– Эксперименты?! Я ставлю эксперименты? Это ваши подчиненные превратили меня в подопытного! Теперь я понимаю, почему мне нужно было пожирать этот отвратительный чеснок с капустой и скакать по комнате нагишом. Чтобы они могли надо мной поизгаляться. Потешить свое остроумие: «Мы просаживаем его «капусту» в ресторанах, а он давится листьями настоящей». Верх цинизма и человеческой подлости. А если бы я умер? Аллергия на препарат, удушье, невыносимые муки. И ведь никого бы не нашли. Только мое холодное, истощенное тело с лиловой жопой.
– Ну к чему такие ужасные картины рисовать, товарищ Шнапсте? Во-первых, вы не умерли и продолжаете здравствовать, и это уже огромный плюс. Во-вторых, виновники ваших страданий известны, и к делу не нужно подключать милицию. А виновные, как я уже сказал, понесут самое суровое наказание. Простите за выражение, но мы их так морально отдрючим, что и лица, и жопы лиловей вашей будут.
– Но мне от этого не легче, товарищ Шиндельман. Кто мне вернет деньги? Как мне после такой отвратительной выходки ваших подчиненных верить людям? Я морально растерзан. И морально, и материально, и физически. Я уже чувствую себя инвалидом в свои еще достаточно молодые годы.
– Гвидо, я расскажу вам историю. Может, она немного изменит ваш взгляд на случившееся и заставит видеть мир по-другому. Мой отец – фронтовик. Закончил войну в звании майора, награжден орденами и медалями. – Шиндельман погладил статуэтку партизана. – Он дошел до Берлина. Повидал, сами понимаете, на много жизней вперед. Во время тяжелейшего боя один из его солдат получил очень серьезное ранение. Осколок снаряда угодил рядовому в пах. Думали, не выживет – мысленно прощались. Но благодаря врачам военно-полевого госпиталя и настоящему чуду он выжил. Правда, вред здоровью все же был нанесен непоправимый. Домой воин вернулся без мужского достоинства. То есть с достоинством вернулся, но без полового члена. А дома его ждала любящая супруга. И ведь не отвернулась она. Не выставила за дверь фронтовика-инвалида. А могла… Вскоре у них ребенок родился на радость всему селу. Договорились, чтобы биологическим отцом стал друг их семьи. Воспитали прекрасного сына. А вы говорите о сантиметрах, об увеличении. И ведь таких случаев было много, уважаемый товарищ Шнапсте. Да, сейчас не война. Но поверьте, Гвидо… строить отношения с женщиной исключительно на длине того, о чем мы с вами говорим… это большая ошибка. Очень большая ошибка. Да и пословицу можно вспомнить. Как говорят издревле, мал да удал!
История была правдива, но местами. Ребенок у тяжелораненого имелся еще до войны. Никакого биологического отца для нового чада искать не пришлось. Бывший артиллерист узнал об измене жены и повесился в сарае. По мнению Шиндельмана, обращение к героике могло повлиять на Шнапсте. Он ошибался: его рассказ лишь усугубил мучения официанта.
– Так, может, мне прямо сейчас пойти ампутировать гениталию и стать кастратом? Смотришь, голос прорежется! Из официантов в певцы переквалифицируюсь. А потом и женюсь. Святое ведь дело. И сразу после свадьбы попрошу свидетеля отыметь мою жену в туалете ЗАГСа. Подумаешь, человек без органа! Зато есть жена, ребенок. Образцовая советская семья! Не правда ли, товарищ Шиндельман?
– Гвидо, не нужно ничего обрезать. То есть отрезать. Ничего, кроме аппендицита, как я уже говорил. Вот что мы сделаем. Совсем скоро из отпуска вернется главный редактор. Как он появится, я тут же вам позвоню. Виктор Матвеевич человек серьезный, влиятельный. И он этот вопрос решит. И не из таких ситуаций выходили.
Покидая редакцию, Гвидо извинился перед Зоей, но добавил, что история найдет ужасное для Марьина с Хузиным продолжение. Иосиф Натанович гонял языком таблетку валидола. Теперь надеялся и он – на то, что приедет Матвеич, разберется, спасет репутацию газеты. Марьин с Хузиным возместят ущерб и отвернутся от бутылки. Забавный случай будут вспоминать со см