ехом. Думать о других вариантах Шиндельману не хотелось.
Прохладу бара Андрей с Ромой покидать не спешили. На улице влажное пекло. Дома ждут дубли привычных сцен. Света обвинит Андрея в нарушении клятвы. Зоя станет истерить, докучая расспросами. Поутру вызовет немного остывший от визита Гвидо Шиндельман. Хузин воззвал к силе воли и предложил допить водку, взять еще кувшин пива, а потом расходиться по домам. Андрей неохотно согласился. Домой он отправился пешком. Купил Свете кремовую розу с длинным стеблем. Из распахнутых окон доносились обрывки популярных мелодий. Андрей любовался загорелыми ножками рижанок и думал о том, что он по-доброму завидует беззаботности Ромы. В подъезде Марьин разжевал четвертинку мускатного ореха и на выдохе открыл дверь квартиры. Скандала удалось избежать. Света забыла, когда Андрей последний раз дарил ей цветы.
А на Рому с порога обрушился Зоин гнев. Потом она долго ревела. Умоляла быть честным и серьезным. В обмен на исповедь Хузин попросил налить пива. Рассказ в лицах удался. Зоя слушала и хохотала, закрывая лицо изящными ладошками. Сказала, что нужно поставить официанта на место. Вспомнила, что ее бывший любовник времен дефиле имеет связи в мире криминала. Уговаривала обратиться к нему. У Романа случился приступ ревности к прошлому. В эти мгновения желание становилось острее. Подхватив Зою на руки, Рома понес ее в спальню. После душа завернутая в полотенце Зоя решила не согласиться с Шекспиром: «Рома, Шекспир сказал, что алкоголь повышает желание, но принижает возможности. Рома, это не про тебя. Пока не про тебя». Утром по дороге в редакцию они строили догадки. Чем закончится вся эта история с Гвидо? Как отреагируют главный и его зам?
Шиндельман решил сыграть на паузе. Вызвал Хузина с Марьиным ближе к полудню. По лицу Иосифа Натановича настроение определялось сложно. Поначалу он сделал вид, что не заметил вошедшую в кабинет парочку, и продолжал увлеченно стучать по клавишам. Не отрываясь от машинки, неожиданно задал вопрос:
– Вчера меня посетил товарищ Шнапсте. Знаете такого?
– Приходилось общаться, Иосиф Натанович. Наизабавнейший, я вам скажу, экземпляр, – после небольшого промедления ответил Рома.
Шиндельман оторвался от сочинительства и подыграл:
– И вправду забавный. А в чем его забавность, по-вашему?
– Одержим идеей, о которой и говорить в вашем присутствии стыдно, Иосиф Натанович. Тот еще чудик.
Набрав в легкие воздуха, Шиндельман заорал:
– Этот забавный чудик вчера потрясал передо мной своим слаборазвитым хером!!! И не только передо мной… Но и перед этим товарищем тоже.
Иосиф Натанович указал пальцем за спину, думая произвести на гостей двойной эффект: над его креслом висел портрет Феликса Дзержинского.
– Гвидо Шнапсте человек явно неадекватный, Иосиф Натанович. Ну ладно перед вами потрясал… Но как можно было это показывать Феликсу Эдмундовичу?! Да еще и бюст Владимира Ильича у вас на столе, – не думая, лепетал Андрей.
– А-а-а! То есть мне можно показывать все что угодно? И кукиши, и кулаки, и слаборазвитый отросток. Прекрасно! Наконец-то вы раскрылись. Могильщики своего же таланта! Пьяницы и выжиги! – громыхал Шиндельман. – Кстати… Знаете, как называют ваш отдел коллеги? Марьина Хузя – по аналогии с Марьиной Рощей. То ест не отдел, а натуральный притон. С выпивкой, картами и бабами. Но это частности. Да и не проймешь вас уже – докатились. У меня к вам всего один вопрос. Всего один вопрос, на который вы должны мне дать правдивый ответ. Шнапсте говорил правду?
– А что, собственно, говорил этот умалишенный разносчик триппера и котлет из хлеба? – спросил Рома.
– Хузин, своими похабными остротами будешь потешать бесчисленных подруг и собутыльников! Но отнюдь не меня. Шнапсте утверждает, что вы продали ему препараты, способные увеличить половой член. Что заставили есть капусту, чеснок и прыгать нагишом по квартире. Еще и гимнастика. Член у него так и не вырос, на овощи аллергия, по ночам он не спит. А продали вы ему лекарства за баснословную сумму. Так… Любоваться вашими физиономиями мне недосуг. Я задаю вопрос, вы на него отвечаете и убираетесь из кабинета вон. Вы действительно продали Гвидо Шнапсте инъекции, которые, по вашему мнению, увеличивают размер мужских органов?
– Органы у нас и так безразмерные, Иосиф Натанович, – кивнул на портрет Дзержинского Хузин. – В увеличении не нуждаются. Но если серьезно… Шнапсте частично говорит правду. Поддался на невинный розыгрыш и сделал из него настоящую трагедию.
– Отлично! Великолепно! Если частично, значит, правда все сказанное этим несчастным. И он наверняка еще что-то недоговорил. А теперь пошли вон из кабинета! И ждите приезда Виктора Матвеича. С трепетом душевным ждите! И пишите, больше пишите! Для вас сейчас это единственное спасение. Кстати, а что было в ампулах, которые вы задвинули этому несчастному?
– Гонадотропин, Иосиф Натанович. Гормон, который лососям начали колоть. Для того, чтобы они икру метали порезвее. Новейшая разработка латвийских ученых.
– Что-что, Марьин? Вы продали Шнапсте препарат, который произвел революцию в рыбной промышленности СССР? А если бы он перепродал его иностранным шпионам?
– Какие шпионы, Иосиф Натанович, – вступил Рома. – Нам его в институте подарили. Этот гормон по всему миру известен. Просто его в жопу лососю колоть никто, кроме наших ученых умов, не додумался.
– Хузин, у лосося нет жопы. Так же как у человека нет жабр, плавников и хвоста. А у некоторых особей нет и мозгов. Зато задницы и у вас, и у Шнапсте в наличии. Но если один дурак нашел на нее приключения по своей дурости, то вы на это шли вполне сознательно.
– Иосиф Натанович, мы же не виноваты, что Гвидо не начал нереститься.
– Ну ничего. Как бы у вас по приезде Виктора Матвеича период нереста безо всякого гонадотропина не начался.
К вечеру была готова статья о птицефабрике «Кекава». В хозяйство друзьям ехать было недосуг. Рома позвонил руководству. В уме он задавал себе вопрос: почему яиц на прилавках в достатке, а посиневших не то от холода, не то от стыда куриц «выбрасывают» только по праздникам? Спросил о показателях главного технолога Солвиты Аболтыни. Про нее Марьин с Хузиным писали полтора года назад. Оказалось, Солвита продолжала числиться в передовиках и даже улучшила рекорд яйценоскости. Через полчаса номер фабрики набрал Андрей. Попросил к телефону Аболтыню. Заявил, что по заданию редакции они с Хузиным пишут еще один посвященный хозяйству материал. Задал несколько вопросов. Лежа или стоя спят куры? Сколько яиц в год отправляется в холодильники рижан и сколько – на отбраковку? Есть ли польза от толченой яичной скорлупы? Как правильно делать гоголь-моголь? Рома взял на себя прямую речь, Андрей лепил интервью. Фотографию женщины отыскали в архиве.
На столешнице заплясало колесико. Телефонный звонок раздался, когда Марьин выигрывал рубль и двадцать копеек. После наскоков Шнапсте трубку друзья снимали по очереди. Ответил Хузин. Тонкие губы растянулись в улыбке. Рома подмигнул Андрею:
– Звонил «тепленький» Малютка Джоки. У него есть сто тридцать рублей. Вернее, было. Тридцатник он уже где-то пропил. Ждет на углу Горького и Дзирнаву.
– Не знаю, как насчет Бога, а вот справедливость и счастье точно есть. Я позвоню Свете, скажу, что нас отправили на семинар в Даугавпилс. А ты договорись с Юрой. Такси для нас на сегодня роскошь.
– Ты же клялся, Андрюша.
– В моменты стресса клятвы просят дать им отдохнуть.
Редакционный водитель Юра немного поартачился, но, узнав о перспективах вояжа, пошел заводить машину. Света пожелала Андрею удачи и скорейшего возвращения. Зачем-то сказала, что все равно им гордится. Белая «Волга» плавно заскользила по Вантовому мосту. Колонки ожили голосом Высоцкого:
«Эй, ты, недостреленный, давай-ка на укол…»
Малютка Джоки раскачивался, облокотившись о фонарный столб. Андрей с Ромой выскочили из машины поддержать нетрезвого друга. Выглядел Йозеф непрезентабельно: застегнутая на все пуговицы почти белая рубашка, мятые черные брюки, заляпанные очки. В бородке поблескивал хвостик шпроты. Взглянув на сжатый в правой руке портфель-«дипломат», Марьин с удивлением спросил:
– Ты зачем портфель к руке проволокой примотал, Джоки?
– Там ценный груз… Могут ограбить. Грабят обычно детей, женщин и пьяных. Так что я в категории риска. И это вовсе не «дипломат», а чемоданчик вселенского изобилия. В нем водка, копченая несушка, карбонад и сырки «Дружба». Дружба – фройндшафт! Дружба – фройндшафт! – заскандировал Колодяжный во весь голос.
Размякшего Малютку быстренько погрузили в машину. По салону разнесся запах копченостей, пота и горячительных выхлопов. Поморщившись, Юра справился о маршруте. Рома настаивал на поездке в Юрмалу или Сигулду. Андрея тянуло в бар «Мелодия». Неожиданно Малютка Джоки пустил слезу и жалобно заканючил:
– Я хочу к жене. Я так давно не видел мою любимую Ядвигу.
– У тебя уже год как нет жены, – напомнил Марьин.
– Она есть!!! Она будет всегда! И не смей так больше говорить… Как будто она умерла. Я хочу к моей пампушке Ядзе.
– Джоки, она уже полгода давит матрасы с другим самцом, – решил ударить по самолюбию Хузин. – Она тебя не достойна. Ни морально, ни физиологически не достойна. Ты только представь эти ужасающие картины. Он мнет ее грудь, берет ее сзади. Как собачку берет, как кошечку. А она в эти моменты стонет, и они оба празднуют победу над тобой.
– Рома, ты сука… Все равно она любит только меня. И сзади она не любит. Она любит сбоку и на кухонном столе. Если мы сейчас не поедем к Ядвиге, то вечер можно считать законченным. Буду жрать в одиночестве курицу и запивать ее водкой.
– Скорее, наоборот, – поддержал разговор Юра.
– Тебя же на порог не пустят, Джоки, – привел суровый довод Андрей.
– Значит, будем ломать дверь.
Переубедить Малютку Джоки было невозможно. Через пять минут авто притормозило у высокой «сталинки». Бывшую супругу Колодяжного решили навестить всей компанией. У Ромы созрел план по проникновению в квартиру, одобренный смешками друзей. Звонок сыграл что-то из мировой классики, послышалось шарканье. Дверь открыл высокий мужчина в полосатом халате и домашних тапочках в крупную клетку. Натянутая на голову банная шапочка делала его похожим на купальщика начала века, не хватало обтягивающего трико в сине-белую полоску. Новый избранник Ядвиги красил волосы хной и, судя по выражению лица, был недоволен, что его оторвали от этого занятия. В правой руке хозяина жилища тлела сигарета. Увидев пьяного Малютку, мужчина пришел в ярость. Но Рома не дал ему выдавить и слова: