– Нет. Учащиеся ПТУ номер четырнадцать, – с улыбкой ответила стройная блондинка.
– И это еще лучше. За ПТУ – светлое будущее советской индустрии. ПТУ – это трамплин к орденоносной славе и знакам качества. ПТУ – это как комсомол. Это молодость мира и кладезь интеллекта! Срочно в машину, девушки! Руководящие товарищи из Москвы приехали с инспекцией. Нужно поддержать беседу, рассказать о достижениях латвийских комсомольцев и комсомолок.
– Но нас родители дома ждут. Ругаться будут. Строгие они у нас, – пыталась сопротивляться миловидная брюнеточка. – И удостоверение покажите поближе, если можно.
Рома поднес «корочку» к лицу девушки:
– Родителям скажете, что готовили расширенное театрализованное представление к встрече Нового года.
– Так далеко же еще до Нового года.
– Это в институтах далеко. А в техникумах и ПТУ в самый раз начинать подготовку уже сегодня.
Малютка Джоки пересел на переднее сиденье. Одна из пассажирок устроилась на коленях Романа. Он гладил ее по плечу и заверял, что все будет хорошо. Имена девушек к статусу учащихся профтехучилища не подходили. Блондинку звали Анастасией, брюнетка носила имя Полина.
– А почему к товарищам из Москвы везут именно нас? И почему нас везут так поздно? – спросила Анастасия.
– Потому что вы из народа, – ответил Андрей. – И для комсомола не существует понятий «поздно» или «рано». Он живет, дышит и работает круглые сутки. Он бдит и развивается.
– Как птицефабрика «Кекава». Как нерестящийся лосось! – откликнулся Хузин.
Малютка Джоки подвел итог под идеологической платформой беседы:
– Будем резко двигать девушек по комсомольской линии. Выведем их на новые горизонты. Дадим путевку в жизнь, о которой они могли только мечтать.
– А это как?
– Это вы сами увидите. Увидите и, главное, прочувствуете.
Столик в ресторане при гостинице «Юрмала» нашелся без предъявления «помидорных корочек». Улыбчивое лицо Малютки хорошо знали швейцары и официанты города-курорта. В зале «Юрмалы» часто можно было встретить немало знаменитостей. Захаживали выпить отягощенные сюжетными линиями постояльцы Дома отдыха писателей. Вонзались вилками в антрекоты задумчивые поэты. Часто появлялись уставшие от гастролей и романов актеры московских и ленинградских театров. Общую картину портили цеховики и зеленщики с предгорий Кавказа. «Лезгинку» в режиме нон-стоп не выдерживали даже хорошо проплаченные лабухи.
– И что же мы будем заказывать, товарищи?
Сидящим спиной к залу Андрею и Роме голос показался знакомым. Синхронно обернувшись, они увидели издевательскую гримасу, застывшую на лице Шнапсте. В белой рубашке и бабочке Гвидо напоминал участника конкурса скрипачей. Глаза светились желанием творить пакости. Друзья поняли, что лучшим в сложившейся ситуации станет диетический вечер. Малютка Джоки, не заметив перемен в настроении друзей, азартно загибая пальцы, называл блюда. Меню ресторана он знал практически наизусть. Девушки ограничились вареными яйцами под майонезом, шницелями и мятным ликером. Юра попросил жареную форель. Малютка остановился на грибном супе, курином филе и полутора литрах водки на всех. Прием заказа Шнапсте сопроводил фразой: «Хорошо живем, товарищи! Душа за вас радуется!» Малютке это не понравилось:
– Это что за мамин хер? Вы этого холуя знаете?
– Ну… Не сказать что совсем уж хорошо, но встречаться приходилось, – признался Марьин.
– Если какие-то проблемы, то уже завтра он будет устраиваться в другое место. И причем безуспешно.
– Ни в коем случае, Джоки, – отверг предложение друга Рома. – Никаких проблем нет. Была несколько щекотливая ситуация, но все обиды остались в прошлом.
– Тогда я его просто поменяю. «Хорошо живете», – передразнил Шнапсте Малютка. – Я тебе устрою «хорошо живете».
Джоки жестом подозвал метрдотеля:
– Вадик, любезный, замени нам, пожалуйста, официанта. И как можно быстрее, Вадик.
– Что-то не понравилось, Йозеф? – Вопрос сопроводил полупоклон.
– Он похож на гомосексуалиста в поиске. А мы не можем принимать пищу из рук полового извращенца. Мы брезгливые.
– Йозеф, вы ошибаетесь. Гвидо – один из лучших официантов заведения. Имеет грамоты, поощрения от начальства. И он никогда не был гомосексуалистом.
– Но вполне может им стать, – с улыбкой произнес Рома.
– Да… Вот именно. Но вполне может им стать, – повторил Йозеф. – Вадик, поменяй халдея. Пусть лучше красивая девушка нас улыбками и расторопностью порадует.
На обслуживание стола отрядили симпатичную зеленоглазую шатенку со вздернутым носиком и стройной фигуркой. Гвидо, узнав о том, что его отцепили от столика, начал исходить на детскую месть. Сначала наплевал в тарелку с супом. То же самое проделал с фаршем для шницелей. Куриное филе перед жаркой потер о шерсть живущего в подсобке кота. Мысль сдобрить блюда крысиным ядом отогнал, подумав, что лучше жить с маленьким пенисом, чем с брутальным соседом по камере.
Первый тост поднял Малютка Джоки. Произносил он его стоя и легко раскачиваясь в стороны:
– Я хочу выпить за наших новых знакомых. За этих прекрасных нимф, гордо несущих знамя комсомола. Пройдет совсем немного времени, и они с высоко поднятыми головами гордо выйдут на стройки нашего города…
– Мы вообще-то на прядильщиц учимся, – смутившись, вставила Полина.
– Нельзя перебивать старших. Итак… С высоко поднятыми головами гордо встанут к прядильным станкам наших комбинатов, – на этой фразе Марьин с Хузиными прикрыли рты ладоням. – У них появятся семьи, дети, новые друзья. Но их никогда не покинет желание отдаваться на благо нашей Родины. И я думаю, что через много лет Настя и Полина будут вспоминать этот замечательный летний вечер и старших наставников. За вас, девушки! За авангард комсомола в лице ПТУ номер…
– …ПТУ номер четырнадцать, – помогла Анастасия.
Вилки потянулись к блюдам с мясным и рыбным ассорти. Мимо столика с усмешкой злорадства прошелестел Гвидо. Малютка рассказывал очередной пошлый анекдот. Водитель Юра с грустью смотрел на запотевший графин, жалея, что согласился на поездку.
– А где товарищи из Москвы? – поинтересовалась Анастасия.
– Скорее всего, задерживаются в горкоме комсомола. Плотный график, утверждение планов, – ответил Малютка. – Но люди они обязательные – наверняка уже скоро будут.
– А у нас родители волнуются, – включилась в разговор Полина. – У меня отец очень строгий. Да и у Насти тоже. Дисциплину любят.
– Главное, чтобы они Родину любили, – ответил Малютка.
– И кем же работают папы будущих передовиц? – спросил Рома.
– У меня папа машинист башенного крана. У Насти – слесарь четвертого разряда.
– Алкоголем не злоупотребляют? – поинтересовался Марьин.
– Только по праздникам.
– Сегодня у нас не праздник, а значит, пойдем и позвоним родителям, – порешил Рома. – Отцы и матери должны быть спокойны за своих дочерей. А дочери находятся в надежных руках старших товарищей.
У телефонного автомата кривлялись две вульгарных девицы. Одна поправляла волосы, искоса поглядывая в зеркало. Вторая кричала в трубку, что Игорь сука, и ему это так не пройдет. Два сына одного из кишлаков Средней Азии договаривались со швейцаром о цене на проституток. Рома выстраивал сценарий разговоров. В том, что они будут малоприятными, Хузин не сомневался. С институтками Вероникой и Татьяной было намного легче. Родители в длительных заграничных командировках. Бабушки свято верили, что девочки постоянно остаются ночевать у подруг и штудируют учебники. Все было великолепно, пока Рома не сказал Татьяне, что ей тоже стоит попить «трихопол».
Полина продиктовала номер домашнего телефона и назвала имена родителей. В мембрану стукнуло хриплое «алло».
– Добрый вечер, Евгений Александрович. Вас беспокоят из редакции вечерней газеты «Голос Риги». Рядом со мной стоит ваша дочка Полина и очень переживает, что вы с супругой изнервничались по поводу ее неожиданного отсутствия. Евгений Александрович, все в полном порядке. Просто у нас сегодня вечер поэзии, и мы решили провести его в дюнах Юрмалы. Костер, плеск моря – в общем, романтика…
Паузу нельзя было назвать длительной. Голос Евгения Александровича походил на звуки, издаваемые автоматом по продаже газировки:
– Я тебе, бл. дь, устрою костер с романтикой и плеском волн! Фамилия?!
Рома с улыбкой подмигнул девушкам:
– Моя фамилия Горин. Семен Яковлевич Горин. Я журналист. Наверняка вы не раз читали мои материалы.
– Я до хера чего читал! И тебе прочитаю. И лекцию прочитаю, и физиономию твою, как странички, перелистну. Если Полюшки через полчаса не будет дома, ты носом будешь по печатной машинке стучать. Я тебе все пальцы переломаю. И нос я тебе тоже набекрень сверну. Хером будешь клавиши охаживать, падла! А ну-ка дочери трубку дай! Ты меня слышишь, журналист Горин?!
Зажав микрофон ладонью, Рома попросил Полину сказать, что все нормально. Рука переместилась к другому концу трубки.
– Папочка, все нормально! Нам очень весело, и мы читаем стихи!!! Не переживай. Я тебя очень сильно люблю!
Рома вновь услышал рев машиниста:
– Какие стихи, двоечница?! Я тебе устрою стихи на табуретке. Привяжу и всю жопу ремнем взлупцую. Ты вспомни школу! Четыре строки Агнии Барто не могла запомнить!
– Ну вот и славно, Евгений Александрович, – продолжил Рома. – Я знал, что вы пойдете нам навстречу. Нам, всему латвийскому комсомолу и любителям поэзии. Спасибо вам, дорогой товарищ! Больше хороших и крепких домов, возведенных вашим стройтрестом! И пусть звонче раздаются над площадками крики «майна» и «вира»!
В душе Хузин понадеялся, что слесари четвертого разряда интеллигентнее машинистов башенных кранов.
– Что сказал папочка? – поинтересовалась Полина.
– Папочка у тебя мировой, Поля. Строгий, но понятливый и добрый. Такие люди на вес золота. И в семье, и в кругу друзей, и в коллективе. Сказал, что верит мне на слово и просил ни в коем случае его не подвести. Сказал, что жмет мне пять и гордится любовью дочери к прекрасным стихам. А еще сказал, что с интересом читает мои материалы.