– Вас послушать, так мы просто два живых сгустка всего отрицательного, – робко возмутился Рома. – Сеятели зла и никчемные люди.
– Не нужно мне приписывать того, чего я не говорил, Хузин! Но на данный момент вреда от вас больше, чем пользы. А вы не подумали, что, если Шнапсте взбредет в башку написать заявление в милицию, головы полетят не только у вас, но, возможно, и у ваших товарищей? И что это будет отличной платой за мое хорошее к вам отношение. Вы об этом подумали?!
– Виктор Матвеич, мы виноваты и обещаем, что впредь такого больше не повторится, – выпалил Рома.
– Хузин, тебе самому не забавно?! Знаешь, о чем ты сейчас думаешь? О том, как поскорей выйти из этого кабинета и пойти в буфет. Мол, покричал Матвеич, потопал ножками, да и ляд с ним. Жизнь на его воплях не заканчивается.
– Мы так не думаем. Сами понимаем, что это уже предел.
– Жаль, Рома… Жаль, что я вам обоим уже не верю. А теперь внимательно слушайте. Каждому по выговору. Но пока без занесения. О тринадцатой зарплате можете и не вспоминать. Как и о допинге, без которого вы жизни не мыслите. С сегодняшнего дня запах алкоголя приравнивается к грубейшему нарушению трудовой дисциплины, которое повлечет за собой увольнение. И это я вам обещаю клятвенно. Далее. На коленях, по-пластунски, на карачках… Как угодно, но ползите к Шнапсте и умоляйте его вас, идиотов, простить. Сколько вы ему должны?
– Шестьсот шестьдесят целковых, Виктор Матвеевич, – отрапортовал Марьин.
– В кассе взаимопомощи возьмете половину суммы. Оставшуюся часть договоритесь гасить постепенно.
– Спасибо вам огромное, Виктор Матвеич.
– Я еще не договорил, Хузин. От меня отправляетесь оформлять недельный отпуск за свой счет. Чтобы мои глаза вас семь дней не видели. И запомните: через неделю на работу возвращаются не два клоуна, а два журналиста. Свободны.
Из кабинета Матвеича Рома с Андреем вышли подавленными. Они не предполагали, что Стельнов мог быть таким резким и грубым. Быстро оформив отпуск и кредит в кассе взаимопомощи, позвонили Шнапсте. К телефону никто не подошел.
Для вторника в Межапарке было многолюдно. У входа на главную аллею ждал пассажиров экскурсионный автопоезд, составленный из переделанных микроавтобусов «РАФ». Желающих прокатиться до павильонов ВДНХ было немного. Тянулись змейки очередей от касс зоопарка. Малыши упрашивали родителей купить сахарных петушков и шарики на резинке из обернутых фольгой опилок.
– В детстве всегда просил родителей петушка сахарного купить, – вспомнил Рома.
– Покупали?
– Редко. Матушка твердила, что их алкоголики делают.
– Не знала, что ее любимый сын пополнит их ряды, – со смехом продолжил Андрей.
– Сдается мне, что пора из этих рядов выходить, – серьезно ответил Рома.
– Тяжко будет без кира. Но не знаю как ты, а я себя алкашом не считаю, Ром.
– Это и есть первый признак алкоголизма. Я ведь себя тоже не считаю.
– Не… мы все же больше пьяницы. И как ты из сплоченных рядов собрался выскакивать?
– Зоя сказала, что скоро в Ригу приезжает ученик нарколога Довженко. Пойду кодировать мозг.
– Сходи-сходи. А я на результаты посмотрю. Выпьешь после этой кодировки – и на кладбище.
– Много про этот метод слышал?
– Предостаточно. У Светки подруга живет в Кременчуге. Отвела брата на кодировку. И тоже к ученику Довженко. Брательник ее два месяца терпел. И что-то у него с бабой не заладилось. Ну он взял и накатил.
– Помре братик?
– Хуже. На всю жизнь долбо. бом остался и с кишками проблемы заимел.
– А может, он по-своему счастлив. Ухаживают за ним, кормят, жалеют.
– Не надо мне такого счастья. Слушай, а давай Гвидо наберем. Договоримся на вечер – деньгу передать.
– Завтра наберем, Андрюш. Сегодня отдохнем, а завтра с ним и встретимся. День хороший, и вечер портить не станем.
Отдыхающие добрели до причала на берегу Киш-озера. По дороге купили пива. Взяли напрокат водный велосипед с мятыми и наспех закрашенными гондолами. Скрипя несмазанной цепью, посудина отчалила от небольшого бетонного мола. Потягивая пиво и жмурясь от яркого солнца, Рома с Андреем неспешно крутили педали. Метрах в пятидесяти от берега конструкцию тряхнуло. Велосипед намертво встал.
– Кажется, мы на мель сели, – спокойно произнес Рома.
– Вот же везуха! Чуть ли ни на середине озера мель отыскать.
– С нашим везением мы в этой луже могли и на айсберг напороться, Андрюш. Но знак дурной.
– Ты знаешь, Ром, – плаваю я плохо. Пусть спасателей шлют. И хватит про дурные знаки.
Сняв легкие туфли, Хузин закатал джинсы. Осторожно ступил на проглядывающий в воде песок и, резко толкнув катамаран, запрыгнул обратно. Мимо проплывали две зеленых лодки. Отдыхающие с интересом наблюдали за операцией по спасению плавсредства.
– Может, после водной прогулки в зоопарк сходим? Обезьянок конфетками покормим, – предложил Андрей.
– Хватит на сегодня культурной программы. Если в зоопарках что-то случается, то для посетителей непременно с увечьями или летальным исходом.
– А если пойдем в шашлычку – наверняка много выпьем.
– Ты думаешь, Матвеич просто так нас в отпуск отправил? Нет, Андрюша. Он человечный. Знает – сразу бросить нам удастся вряд ли. Тем более после такого мощного разноса на ковре. Вот и дал нам возможность недельку погулять.
На веранде небольшого кафетерия было шумно. Подвыпившие юноши эмоционально обсуждали спортивные новости. Галдела небольшая цыганская семейка. Женская компания громко восхищалась похождениями неизвестной Верки. Дожевав последний кусок шашлыка, Андрей отыскал в кармане двухкопеечную монету и отправился звонить домой. Обратный путь от автомата до кафе он бежал. Увидев несущегося по аллее друга с испуганным лицом, Рома привстал.
– Ромка… Ром, за мной приходили. Светка ревет вовсю. Говорит, что обыск был в доме.
– Значит, не за тобой одним приходили. Просто у меня дома никого нет. Вот тебе, Андрюша, и тот самый пи. дец, который пообещал Шнапсте.
– А я тебе говорил!!! Говорил, чем эта авантюра закончится.
– Она еще не закончилась. И не говорить нужно, а думать.
– Уже думаю, Рома. Может, в бега податься?
– Куда-куда податься?! В этой стране бегать удавалось только революционерам. Да и то не всем.
– А какую статью нам клепать будут, как думаешь?
– Думаю, что хорошую.
– Бл. дь, можно хоть в такие моменты не шутить?! – заорал Андрей. – Можно нормально ответить?
Отдыхающие удивленно поглядывали на покрасневшего, громкоголосого блондина. Рома хранил спокойствие:
– Я не работник прокуратуры. Откуда мне знать, какую статью нам предъявят? Мошенничество, наверное.
Хузин набрал телефон редакции. Зоя, в отличие от Светы, не рыдала. Сообщила, что товарищи провели обыск в их кабинете, а в данный момент беседуют с Матвеичем. Посоветовала ехать в милицию самим и держать себя в руках.
– Зою слушаю редко, но здесь она права. Едем в ментовку сдаваться.
– А может, это комитет за нами приходил? – шепотом произнес Марьин.
– Интересуй мы комитет, они бы нас с водного велосипедика сняли. Да и какое отношение комитет имеет к таким делам? Мы же не за валюту лекарства Шнапсте продавали.
– Но ведь статью о гонадотропине зарубили. Вдруг препарат занесли в разряд секретных разработок?
– Даже если и занесли, он весь в ягодицах этого полоумного.
– Оно верно. Но выпить еще надо, Рома. Может статься, что водку мы в следующий раз лет через пять увидим.
– Это да. Зато сэкономим. И по деньгам, и на здоровье.
«Московская» казалась вкуснее обычного. Друзья аппетитно закусывали хрустящими маринованными огурчиками и бутербродами с рыбным паштетом. Мысленно Рома настраивал себя на благой исход. Думы Андрея были далеки от оптимизма. Он и не припоминал, когда в последний раз испытывал такое чувство страха.
– Ромка, а мы ведь сейчас на трамвай, да?..
– Можем и на такси шикануть.
– Я не про то. Конечная остановка шестого трамвая аккурат напротив следственного изолятора. Символично, правда?
– Очень. Практически от ворот зоопарка к дверям следственного изолятора. Его, кстати, обезьянником называют.
– Я не это подразумевал. Здесь жизнь, Ром! Праздник здесь! Карусели, водные велосипеды, шашлыки, тот же зоопарк. А мы сейчас поедем туда, где она заканчивается, понимаешь?
– Понимаю. Но и там жизнь. Мой сосед Коля Реденко, которого я знаю со второго класса, отсидел девять лет за убийство. До зоны он знал алфавит и песню из передачи «Спокойной ночи, малыши». После отсидки цитировал Байрона, мог поспорить с некоторыми постулатами Фрэнсиса Бэкона и Сенеки.
– Рома, мне иногда кажется, что ты и вправду полный долбо.б. И не надо мне про массу свободного времени в зоне, которое дает шанс пополнить пробелы в образовании. Про режим, который укрепляет здоровье. Не надо, Рома! Мне ближе вот эта жизнь. Без клетки и прогулок по расписанию.
– Андрюш, не рано ли ты сдаваться собрался? Нас ведь могут сегодня же и отпустить. Не такие мы особо опасные.
– А если не отпустят?
– Есть еще два варианта. По закону нас могут держать в изоляторе трое суток. По их истечении либо отъезд в централ на все время следствия, либо подписка о невыезде.
– Теперь я начинаю понимать людей, которые там на шнурках вешаются и вены заточенными ложками вскрывают.
– Угу. Выказывая таким образом любовь к своим женам и детям. Возьми себя в руки, Андрюша. Вешаются и вены режут убийцы, насильники и другие товарищи, которым светит пятнаха или «вышак».
Переполненный трамвай медленно скользил по накаленным рельсам. В открытые окна врывались струи теплого ветерка. Из конца вагона слышались распевы Африка Симона и чье-то неумелое подпевание. Взявшись за поручни, Андрей с Ромой молча раскачивались в такт движению вагона. Упитанная бабулька в сарафане веселенькой расцветки, улыбнувшись, решила полюбопытствовать:
– Никак на свидание собрались, красавцы?