и жареными охотничьими колбасками.
– Куда трудиться пойдем, Андрюха? Самый важный сейчас вопрос.
– Думаешь, с журналистикой закончено?
– Не думаю, а уверен. Даже если нас оправдают – шанс возвращения за клавиши «Ятрани» равен один к пяти. Или с понижением. Еще и из комсомола выпрут.
– А если не оправдают, Ром?
– Тогда станем авторами уникальной стенгазеты, выходящей в единственном экземпляре.
– Угу… И будем делать ее в свободное от работы время на благо Родины. Но с Матвеичем все равно поговорить надо. Может, предложит чего, посоветует.
– Безусловно. В понедельник занесем деньги в кассу взаимопомощи, заодно и послушаем Матвеича. Говорить, правда, он нам вряд ли даст.
– Рома, но у меня к тебе большая, даже огромная просьба. Пожалуйста, забудь на время следствия о существовании Шнапсте. Не усугубляй.
– Это я тебе обещаю. Но на очных ставках нам все равно с ним общаться придется.
– Тогда дай слово, что это общение не сделает наше положение более сложным.
– Андрюш, у меня там было время подумать. И я сделал один хороший для себя вывод. Лучше этим процессом заниматься дома. Я о «подумать».
– Вот это правильно, Ромка. А про работу даже и не знаю. Такой график был, такая зарплата. Как тут слова Матвеича не вспомнить?
– В прошлом. И график, и зарплата в прошлом. Но не надо все красить черным. И забивать голову пораженческими настроениями тоже не стоит.
– У тебя у самого идеи какие есть?
– Есть. Помочь нам сейчас может только блат. А блат у нас имеется. Малютку подключим, Мишу Абалмасова, Вадика Эпштейна. Мы же не судимые еще. Как там говорят, под статьей только ходим.
– Блат… Главное, чтобы от нас люди не отвернулись. Сам знаешь, как бывает. Не успеешь в каталажке оказаться, а про тебя уже половина друзей и знакомых забыла. Примеров – масса.
– Брось, Андрюха. Сам же видишь, что времена при этом пятнистом косноязычном уродце меняются.
– Смотришь, может, и под амнистию попадем, – с надеждой произнес Андрей.
– Типун тебе на язык, балбес. Чтобы попасть под амнистию, нужно получить срок. А мы должны быть полностью оправданы.
– Значит, адвокаты нужны хорошие.
– Андрюша, сейчас в первую очередь нужно успокоиться. Впереди два выходных. Поспим, воздухом и пищей нормальной насытимся. Любовью, само собой. Мне секса так никогда в жизни не хотелось.
– Тебе, кстати, худоба идет к загару. И щетина тоже. Ты на испанского идальго стал похож, Ромка.
Зоя изменений во внешности Ромы не оценила. Накормив ужином, принялась читать морали. Без пафоса и фальши. Голос не повышала, интонации не раздражали. На сей раз Рома внимательно слушал, не пытаясь перебить хохмами. И все же не выдержал. Поклявшись закодироваться и найти работу, пообещал, что к моменту смерти станет самым примерным кандидатом в покойники. Потом ему вдруг стало грустно. Шум ливня, печаль в глазах Зои, ощущение пустоты. Накинув легкую куртку, Рома выскочил на улицу. Вернулся с бутылкой шампанского. Острослов и ерник с минуту стоял в растерянности.
– Полагал, что все это будет несколько по-другому… Но, думаю, пришло время. В общем, я считаю, нам пора пожениться.
– Считаешь или делаешь предложение? – рассмеялась Зоя.
– Делаю предложение.
– Видишь, Ромка, как тяжело тебе быть серьезным.
– Зато я еще не разучился быть искренним.
Выходные Зоя с Ромой провели в постели.
Света встретила Андрея в стиле слезливого романтизма. Гладила по макушке, называла «несмышленым дурашкой». Дочка спросила, где пропадал, и сказала, что от папы чем-то пахнет. Андрей долго стоял в душе, морщась при воспоминаниях о запахе параши и голых досках, на которых приходилось спать. С жадностью накинулся на бульон и паровые котлеты.
– Ты хоть прожевывай, Андрюшенька. Вон как изголодался, бедолажка. Там, наверное, и не кормили совсем.
– Кормили. Павда, даже хуже, чем в пионерлагерях и больницах. Но с Божьей помощью выдюжил.
– А не били тебя, соколика?
– Слава тебе, Господи, – Андрей обратил взор к потолку. – Не били. Бьют, наверное, только особо опасных.
– И то хорошо. Андрюш, а как думаешь, милый, обойдется все? На воле останешься?
– Это уже как Царь наш Небесный порешит, Светочка.
– Андрюш, ты чего это Господа в каждом предложении поминаешь? Грех же.
– Как это грех? А разве не наоборот?
– Сказано же – не поминай имя Господа всуе. Да и не замечала я раньше такого за тобой. Точно не били тебя?
– Нет. Но я все эти дни молился, Светочка. Дни и ночи просил Господа о скором освобождении. Я вот слышал фразу, что все беды наши от неверия. И, наверное, так оно и есть. У нас ведь книги дома на религиозные темы имеются?
– Библия только, Андрюша. Та, что от бабушки моей осталась. Но она на церковнославянском.
– Вот и буду Библию читать вместо детективов.
В понедельник друзья встретились у «Часов мира». Время шло к обеду, и у тотема фарцовщиков и валютчиков было немноголюдно.
– Что в пакете, Ромка?
– Коньяк армянский. Думал до дня рождения сохранить, но Матвеича отблагодарить надо.
– Тогда я торт возьму по дороге.
– Завтра нужно будет с адвокатом встретиться. Зоя нашла дамочку. Та готова взяться за наше дело.
– Ром, я вот что подумал. Может, все же встретиться с Гвидо и попросить его заявление отозвать? И сразу все проблемы решены, слава тебе, господи!
– Пока мы сидели, Зоя к нему съездить успела. У Шнапсте теперь девиз простой: «Чем им хуже, тем приятнее мне».
– Ну ничего, ничего… Накажет его Боженька за грехи и нежелание помочь ближнему.
– Андрюша, что-то ты странно разговаривать начал. Раньше я за тобой столь частое упоминание Господа не замечал.
– Рома, я вот сегодня в храме был с утра. И знаешь, какое отдохновение душе? Вышел с легкостью, с улыбкой. А какие там лица у людей! Глаза добрые, улыбки искренние, неподдельные. Помолился за нас с тобой и за родных наших.
– Опять по-своему?
– Нет, не по-своему. «Отче наш» выучил. С батюшкой долго общался. Он мне молитвослов пообещал достать.
– Вот страна, а! Колбасу нужно достать, сапоги-дутики тоже нужно достать. Билеты в театр и талоны на книги тоже нужно достать. И молитвослов – его тоже доставать надо. Как будто это «самиздат».
– От Господа отвернулись, вот ни колбасы, ни сапогов-дутиков и нет.
– Андрюша, ты меня не пугай. Нам сейчас правила техники безопасности на производстве или стройке учить надо, а не «Отче наш». И фанатизм ни до чего хорошего тебя не доведет.
– Все тебе плохо. И вера в Господа тоже, да?
– Вот за что я стране благодарен, так это за то, что в душе я все же больше атеист. Одновременно верить в идеалы КПСС и в Бога – пошло.
– Так, выходит, ты ни во что и не веришь.
– Только в себя. Больше разочарований, но чувствую себя спокойнее. И это честнее.
Друзья шли по просторному холлу Дома печати. Им казалось, что взгляды окружающих прикованы только к ним. В лифте ехали вместе с Наташей Ракиной из отдела культуры, полноватой брюнеткой, жующей на протяжении всего рабочего дня. Наташа слыла человеком любознательным и простым. Часто не к месту задавала глупые вопросы. Обычно делала это с энтузиазмом.
– Ребят, а вы на самом деле какому-то чудику лекарство для увеличения мужского достоинства продали, и вас могут посадить надолго?
– Да, Натали, действительно, – лицо Ромы было серьезным. – Действительно продали лекарство человеку, у которого х. й длиной всего в десять сантиметров. И скоро мы можем стать зэками. Еще вопросы будут?
– Будет пожелание, Хузин. Когда-нибудь поумнеть и стать добрее.
Марьин, зажав рот кулаком, прыснул. В коридоре друзья наткнулись на спешащего спортивного обозревателя Игоря Борейко.
– А я уже хотел тотализатор открыть наподобие «Спорт-Прогноза» – выпустят моих коллег или не выпустят.
– Ты бы лучше почаще окно в кабинете открывал, чтобы мозги проветривать, – тут же парировал Рома.
– Шуток не понимаешь, Ром?
– В стиле фильма «Спортлото-82» – не понимаю.
Единственным человеком, кто расцеловал, посочувствовал и пожелал удачи, оказалась Люда Семагина. Зоя разговаривала по телефону. Озорно подмигнув, отправила два воздушных поцелуя и ладошкой указала на дверь кабинета Матвеича. Попыхивая сигаретой, главный читал разворот «Известий». Сложив газету вдвое, медленно снял очки.
– Мы попрощаться, Матвеич, – Рома достал из пакета коньяк и поставил на стол.
В кабинете стало тихо. Пауза прижимала, делала больно. Матвеич жестом предложил присесть.
– Ром, а я ведь первый раз тебя с таким грустным взглядом вижу. Хотя нет. Было. Когда из Афгана весточка про твоего одноклассника пришла, вечная ему память. И ты, Андрюшка, сник, как я погляжу.
– Нечему радоваться, Матвеич, – Андрея было еле слышно.
– И не вам одним, хочу заметить. Печально, ребята. Грустно, печально, и всех эпитетов не перечислишь. Самое интересное, что моя вина во всем этом тоже есть. Прощал, закрывал глаза, жалел… Не смог вас вытащить из мира, в котором вам было удобнее жить. Догадываешься, про что я, Ром?
– Догадываюсь, Матвеич. Только чего уже сейчас об этом…
– Ром, а ты не думай, что я морализаторством заняться собрался. Просто говорить сейчас можно предельно откровенно.
Откупорив бутылку, Матвеич достал рюмки. По селектору попросил Зою никого к нему не пускать. Андрей от выпивки отказался, чем вызвал удивление как у Ромы, так и у главного.
– Будем надеяться, что ситуация разрешится благополучно. За это и выпьем, – Матвеич, резко опрокинув рюмку, закурил.
– А если не разрешится? – спросил Андрей.
– Андрюша, ты какой-то странный стал, как я погляжу. Ты же знаешь ответ на этот вопрос. Если не разрешится – придется вам пройти еще одну школу жизни.
– Не хотелось бы. Уж больно она суровая. Остается, значит, только на Господа уповать и благосклонность Его к нам.
– Согласен. Не касательно Господа, а касательно суровой школы. Но некоторым индивидам школа такая идет на пользу. Я не про вас в данный момент. За нигилизм и цинизм пока не сажают.