– А за антисоветчину – еще как, – вставил Рома. – А ведь ее тоже вполне можно отнести к одной из форм нигилизма и цинизма.
Матвеич подобрел, расслабился. Глаза его заблестели, взгляд стал мягче.
– Рома, скоро и за антисоветчину сажать перестанут. Поверь мне. Перед отпуском близкий друг из Москвы приезжал. Занимает очень высокий пост. Человек умный, способный просчитывать ходы и ситуации наперед. И он боится. Боится, что страна наша доживает последние годы. Страна, Ромка. Великая страна, Андрюша. Говорю от сердца, без рисовки.
– Его страхи можно понять, Виктор Матвеич. Не будет страны, не будет у него ни хорошей должности, ни привилегий.
– Нет, Ромочка. В этом ты не прав. Вернее, прав, но частично. Не за это мой друг переживает. А за хаос, который может воцариться, если все это в одночасье рухнет. Все мировые революции, которые история знает, покажутся ничтожными.
– Не может такая махина взять да и рухнуть в одночасье, – возразил Андрей.
– И не такие империи рушились, Андрюша. Человек ты образованный и знаешь это не хуже меня. Да, мне тоже многое не нравится, многое коробит. Но скажу без пафоса, ребята. Родину я люблю. И не хочу, чтобы моя Родина превратилась в тот самый порноптикум. Теперь к делу. На время следствия оставлять вас в редакции я просто не имею права. Но скажу честно. Будь моя воля, поступил бы совсем иначе. Рома, сначала к тебе. Ты – парень к жизни приспособленный лучше, чем Андрей. Думаю, работу с твоими связями найдешь. И найдешь, скорее всего, быстро. А вот тебе, Андрюша, в этом плане будет тяжелее. Решение мое таково: будешь писать вне штата. Выбери себе нормальный псевдоним. Только не надо уходить во времена года и героику пятилеток. Антон Февральский у нас уже имеется. Мария Трудовая тоже есть.
– Я же начинал под псевдонимом Лев Бурлак.
– И зоопарка с примесью репинских страданий не надо. Придумай что-то более земное.
Матвеич с Хузиным выпили на посошок, тепло попрощались.
Малютка Джоки лучился оптимизмом. Пока Рома с Андреем воротили носы от баланды, он успел пообщаться не только со своим высоким протеже, но и с ментами в чинах. И даже с одним уголовником. Все сходились на том, что при определенных обстоятельствах дело может до суда не дойти. Но это только в том случае, если удастся договориться со Шнапсте.
– Данный вариант можно хоронить сразу, – заключил Рома.
– Но почему?! Рома, в этом случае гордость нужно засунуть себе в жопу! – возмущался Малютка. – Она и так у многих там с рождения. Я про личную гордость.
– Гордость здесь абсолютно ни при чем. Зоя была у Гвидо. Он ей с издевкой отказал. Она вспылила, естественно.
– Плохо. Хотя и понять его можно. И его можно понять, и Зойку. Стало быть, надо попробовать еще разок. Еще на одну попытку заход сделать.
– Бесполезно. Зоя всю эту историю подруге рассказала, которая в варьете его кабака танцует. Естественно, в финале прозвучала фраза: «Анжелочка, только никому! Я тебя умоляю, солнце».
Малютка явил такую матерную тираду, что несколько прохожих обернулись.
– Тогда этот вариант списываем. Ром, прости, конечно, но какие бабы все же дуры. Сначала сделают, а потом думают.
– Все как и у настоящих партийцев.
– Нашел с кем сравнить. Кстати, а где второй подозреваемый?
– В церкви. Молится за наше чудесное спасение.
– Лучше бы он помолился за то, чтобы у Гвидо хер вырос.
– Боюсь, Господь такие просьбы даже не рассматривает.
– Еще и не такие рассматривает. А что это Андрюшу на путь веры потянуло?
– После СИЗО. Говорит, сутки напролет молился. И всерьез верит, что это помогло.
– Я, если честно, тоже разок за вас слово перед Господом замолвил. Правда, помогло, на мой взгляд, несколько другое. Созвонимся завтра. Можно вечерком пивка попить съездить.
– Андрюша бросил пить даже пиво.
– Ничего. Отойдет от подвальных воспоминаний, и жизнь снова заиграет.
Встреча с адвокатом подследственных немного расстроила. Худощавую невысокую даму лет шестидесяти звали Элеонорой Станиславовной Завадской. Хузин знал, что женщина – это разорение, но после рандеву с защитницей понял, что женщина-адвокатесса – разорение масштабное. Аппетиты Завадской не настораживали. Они пугали. Обнадежила только фраза, брошенная в конце разговора:
– Видите ли, друзья мои. Есть дела, за которые можно браться, руководствуясь исключительно чувством долга. Это дела заведомо проигрышные. Разница в сроке может быть в один, максимум – в два года. И это при наказании в 8—10 лет. Ваш вариант сильно отличается. Дело вполне можно отнести к выигрышным. И победить в таком процессе мне особого труда не составит.
– Несмотря на наши признательные показания? – поинтересовался Рома.
– Вы поступили правильно. Вот изнасилования, хищения, взятки… в таких случаях признание вины участь только отягчить может. Но следователи, естественно, говорят другое. Это часть их работы.
Распрощавшись с Завадской, Андрей отправился в редакцию, Рома – на встречу с Малюткой. Джоки был немного подшофе. Растрепанные волосы, блестящие глаза, смешливое выражение лица.
– Рома, счастье на улице твоей! Счастье и радость постучались в твои двери!
– Дело закрыли, Джоки? – с надеждой в голосе спросил Рома.
– Пока нет. Но зато я нашел тебе работу. Мой старый приятель, кутила и развратник Борька Гельман, готов тебя взять в свой магазин.
– Как я и предполагал, – вздохнул Рома. – Грузчик в продуктовом.
– Бери выше! Будешь трудиться продавцом в хозяйственном магазине.
– Джоки, ты шутишь? Я за прилавком? Торгующий гвоздями, стиральными порошками и средством от садовых вредителей?
– А что в этом постыдного? Я же тебе не беляшами на привокзальной площади торговать предлагаю.
– Постыдного ничего, согласен. Но у меня нет опыта.
– Опыта тебе, родной, не занимать. Гормоны для увеличения членов в Латвии еще никто не продавал. Думаю, и во всем Союзе это единственный случай.
– Только это и тешит мою душу. Стал пионером в одной из областей криминала. Но Союз не оценит.
– Почему же? Только оценка годика в три тебе вряд ли понравится. Вот телефон Гельмана. Свяжись и дуй к нему.
Неподалеку от универсама «Минск», который считался гордостью Риги, и района Пурвциемс расположились три одинаковых двухэтажных здания красного кирпича. В первом размещались магазин верхней одежды с игрушечным. Второе строение занимала всесоюзная школа парикмахерского мастерства. Третья двухэтажка торговала мебелью и хозтоварами. В просторном зале стояли четыре не приспособленных для быта и любви дивана, казенного вида тумбочки и четыре секции с табличками «образец». Стул за кассой пустовал. На скрип двери в зале появился грузный мужчина с выпирающим животом и заячьей губой. Уловив запах перегара, Рома подумал, что исправление на новом месте будет проблематичным. Кивнув головой, спросил:
– Не подскажете, где найти Бориса Гельмана?
– Годика через три – в Израиле, если не сядет, – ответил незнакомец. – А в данный момент он в своем кабинете на втором этаже. Вход с другого конца здания.
Зал хозяйственного отдела выглядел поживее. К хозяйственности и девизу «сделай сам» советский народ приучали с детства. Небольшая очередь говорила о том, что завезли нечто в продаже редкое.
За столом маленького кабинета, больше напоминающего каморку, сидел лысый мужчина лет сорока пяти. Рома обратил внимание на золотой перстень с агатом, украшающий безымянный палец левой руки, и переливающийся циферблат часов «Ориент» – такие в среде фарцовщиков и мореманов за огромный размер нарекли «сковородой». По стенам кабинета были разбросаны три портрета. С одного приторной улыбкой светился Горбачев. Второй щетинился густой растительностью Карла Маркса. Из-под стекла третьего на мир сурово взирал Менделеев.
– Рад приветствовать. Я от Иозефа Колодяжного, – начал разговор Рома.
– А-а-а! Чертовски рад. Друг Йозефа – это автоматически и мой друг. Присаживайся, присаживайся. Ничего, что я сразу на «ты»?
– Да нет. Легче общаться будет.
– И легче, и проще. Слушай, ты и вправду какому-то шлемазлу продал гормон для лососей, а выдал его за средство по увеличению хера?
– Чистая правда. Из-за этого и под следствием.
– Об этом я тоже в курсе. Когда мы с Джоки поддавали, он мне эту историю рассказал. Поначалу думал, разыгрывает. Но прикинул, и дошло, что такое и в горячечном бреду вряд ли сочинишь. Талант, настоящий талант!
– Говорят, талант был к журналистике.
– Рома, не был, а есть. Пословицу о том, что талантливый человек талантлив во всем, ты и без меня уже миллион раз слышал.
– Борис, а почему Менделеев в компании с Горбачевым и Марксом?
– Рома, это люди, к которым я отношусь с огромным уважением и даже любовью. Карлуша написал финансовую Библию. А каковы его афоризмы: «Мир никогда не удавалось ни исправить, ни устрашить наказанием». Гениально! Они стараются, но получается у них не всегда. Особенно в последнее время. И благодаря кому? А вот ему, – Боря ладонью указал на портрет Горбачева. – Рома, раньше я дышал плохо. Я дышал вполноздри. А при нем я дышу как скаковая лошадь. И ртом, и обеими ноздрями. Теперь к Дмитрию Ивановичу. Человек изобрел уникальный в своем роде напиток. Напиток, заставляющий и радоваться, и страдать, и думать. Напиток, способный быть и эликсиром, и ядом.
– Я бы добавил – напиток, являющийся неким катализатором.
– Именно, Рома! Мы знакомы считаные минуты, а понимаем друг друга с полуслова. Еще бы я повесил портрет Софи Лорен. Но ты, наверно, догадываешься – иногда здесь бывают товарищи, которые не оценят.
– Борь, а ты кто по образованию?
– Филолог.
– Я так и подумал.
– Рома, важно не кто ты по образованию и призванию. Важен результат твоей деятельности. Который должен быть полезен семье, друзьям, окружающим в целом. Ну и, естественно, самому себе. Мне скоро в горхозторг уезжать, поэтому давай к делу. Иришка покажет тебе, как с кассовым аппаратом обращаться. Разъяснит некоторые тонкости работы. Не удивляйся, но здесь их, как и в журналистике, – предостаточно. То есть – короткая стажировка. Касательно напитка Менделеева. Рома, скажу так – можно. Но только в меру. К самому главному вопросу. По деньгам все будет нормально. Уж точно лучше, чем было в редакции. Завтра в 10 утра ждем.