– О чем-то задумались, Рома?
– Да, угадала, Сева, – Хузин широко улыбнулся. – Думаю, как хорошо, что мы живем в такой большой и многонациональной стране. Разные народы, у каждого свои традиции, свой национальный колорит. Как много интересного можно сделать вместе.
– Вы так красиво говорите.
– Можно на «ты», Севочка. Знаешь, многие говорят, что получается у меня излагать складно. И я решил, что надо этот дар применить. Начал писать.
– Как интересно! И что ты пишешь?
– Рассказы, стихи. Книга скоро выходит. Чингиз Айтматов читал рукопись и очень хвалил.
– Вот бы услышать! Никогда не была знакома с настоящим поэтом или писателем.
Рома прочел старые вирши:
Кофе иссиня-черного цвета
Плач небес над веков черепицей
На орел не ложится монета
Стынет взгляд над белесой страницей
Шорох желтой листвы на аллеях
Рябь на зеркале темных прудов
Стражи осени в желтых ливреях
Как обрывки несбывшихся снов…
Сева искренне восторгалась. Смотрела на пиита с восхищением. Рома внутренним взором видел, как она скидывает лиф и укладывается на дорогой персидский ковер. Изогнувшись и раздвинув ножки, становится на носочки, начиная водить бедрами. Рома встает во весь рост, сбрасывает халат, и Севда дикой кошкой ползет к его ногам…
– Великолепные стихи, Рома.
– Оставь телефон, Сева. И я прочту тебе не только эти строки.
Зоя радовалась подаркам. По лицу Ромы плыла улыбка с оттенком вины. Он уже был не рад знакомству с восточной красоткой. Но тяга к экзотике и новым приключениям брала верх. Роме даже показалось, что он влюбился. На следующий день пригласил Севду в кафе неподалеку от работы. Читал стихи, рассказывал забавные истории из редакционной жизни. Девушка описывала достопримечательности родного города, говорила, как скучает по семье. В четверг Хузин взял отгул и предложил съездить к нему «домой». Малютка Джоки дал ключи от своей квартиры и попросил освободить жилище до шести вечера. Под голос Лео Сейера в бокалах шампанского пузырился шоколад. Роме снова показалось, что он влюбился. Нежно обняв Севду, он начал целовать ее в губы. На ковер беспорядочно падала одежда. Покрывая тело девушки поцелуями, Рома раздвинул ноги. И в этот момент Севда, вильнув бедрами, остановила его:
– Рома, туда нельзя… Я ведь еще девственница.
Эти слова еще больше распалили Хузина.
– И у тебя не было ни одного мужчины?
– Ну почему же не было? Были…
– То есть как это были? – удивленно спросил Рома.
– Ну ты же взрослый, Ромочка. Должен понимать, как девушка может сохранять невинность перед свадьбой, получая удовольствие. Туда меня брать нельзя.
Рухнуло все. Стены древней крепости и Девичьей башни, про которые с любовью рассказывала Сева. Падали в песок вековые чинары, накрывало волнами знаменитый бульвар. Рома больше не видел девушку в роли прекрасной наложницы, с радостью готовой отдать ему свое тело. Нет, он не противился оральному сексу, но к анальному относился с брезгливостью. Романтические настроения корчились в агонии. Рома лег на спину и закурил.
– У вас действительно простыни после свадьбы вывешивают?
– Нет, конечно, – рассмеялась Севда. – В аулах вывешивают, а в городе такого давно уже нет.
– Хорошо, а вдруг невеста в ауле оказалась не девственницей? Белую, как флаг парламентера, простыню выносят?
– О таком не слышала. Это же позор на жениха и всю его семью. Говорят, что жених в таких случаях ногу чуток надрезает или руку. Правда, кровь там разная. Но так бывает в очень редких случаях. Девственность – это святое.
– Да уж… Святее и не бывает, – вполголоса проговорил Рома. – Святее только идеи ЦК КПСС.
– Ром… Тебя что-то смущает?
– Смущает. То что у меня в последнее время все через жопу. Даже любовь.
– Что ты сказал? Что ты только что сказал? Ты урод, Рома! Настоящий моральный урод! Другим за счастье, а он…
– Ну да… говорят же, примета хорошая.
Рома не предполагал, что закавказские девушки так мастерски владеют площадной бранью. Пока Сева одевалась и прихорашивалась, Хузин молча выслушивал оскорбления. Ответил только на фразу «проклятый импотент». Выпив залпом бокал шампанского, Рома с укоризной произнес: «А врать зачем? Сама же видела, как он стоит». С хлопком двери стало тише, только Лео Сейер выводил популярную «When I Need You». Отдавать ключи Рома шел с радостью. После измен он заливал израненную совесть водкой, но сейчас уход в запой отпадал. К Севе Хузин теперь не питал даже легкой симпатии. Следовательно, исчезла необходимость балансировать между чувствами к Зое и к одалиске с каспийских берегов. Малютка выслушал историю с интересом.
– Рома, как сказал бы наш друг Андрей: «На то была воля Божья, и оградил Он тебя от греха». И не только.
– Ты о чем?
– А вот представь, что в пылу страсти эта фея ножниц и расчески разрешила бы тебе прорвать последнюю дамбу. И хана, Ромочка! Приехали бы ее братья-зеленщики, приставили к твоей шее ножичек и сказали: «Ты что, пилять, такой наделял? Ты зачем наша сестричка целка паламал? Женись давай!»
– Она так вопрос не ставила.
– Может, и не ставила, а на уме держала. Ты же сказал, что тебя потянуло на экзотику. И ты для нее тоже экзотика, дружище. Красивый молодой поэт из Прибалтики. А для них Прибалтика – это заграница. Мне же в Баку бывать доводилось. Можно сказать, слышал из первоисточников. И не о походах налево тебе думать надо, Рома. Суд на носу.
Рома старался предугадать исход дела. Три варианта. Реальный срок, вольное поселение, условный приговор или оправдательный. По словам адвокатессы, Элеоноры Станиславовны, максимум, что грозило подельникам, это условные срока. Но больше она рассчитывала на вердикт, который снимет с подсудимых все обвинения. В этом случае можно вернуться в журналистику. Но с каждым днем работы в магазине Рома понимал, что ему больше не хочется появляться в высотке Дома печати. Не хочется брать интервью, стучать по клавишам «Ятрани» и коротать время в кафе на первом этаже. Тем более что о работе в паре с Андреем можно забыть. Рома не завидовал Гельману. Он уважал умение Бори делать деньги и оставаться при этом не жлобом, а кутилой, бабником и юмористом. На день рождения Боря полностью выкупил ресторан «Сените». Пригласил не только родню, близких и нужных людей, но и весь магазин. Травил анекдоты, выпив лишнего, неплохо пел со сцены, зажигательно танцевал. Увидев Зою, искренне обрадовался.
– Рома, я начинаю уважать тебя еще больше! Такая девушка не станет жить с плохим человеком. Я же встречался с ее подругой, а в душе был тайным воздыхателем Зойки.
– Боря, не надо басен. В подругу мою ты был по-настоящему влюблен.
– Был. И в нее, и в тебя. Но знал, что ты откажешь во взаимности маленькому, лысому еврею. И чтобы не быть униженным, даже попыток ухаживать не предпринимал. Но была и еще одна причина.
– Я слишком ярко красилась?
– Не-е-ет. Зоя, я человек свободный, взбалмошный. А с тобой не забалуешь. Ром, правильно я говорю?
– Ты сейчас вопрос задаешь или радуешься, что вместо тебя под каблуком оказался я?
Рома понимал, как рискует Гельман, занимаясь «леваком». Но такая жизнь ему нравилась больше. Да и сам Борис намекал, что в случае благоприятного исхода готов оставить Рому у себя, перевести в мебельный и дать возможность неплохо преуспеть в делах. Рома пытался говорить на эту тему с Зоей, но до решения суда она ни о чем слышать не хотела.
В мебельный Рома перевелся благодаря случаю. Утром вторника ребята позвали сыграть в карты. За стеклом входной двери косо висела табличка: «Магазин закрыт по техническим причинам». Обычно картонка появлялась в трех случаях. В те дни, когда коллектив мучился похмельем. Когда в зале не оставалось ничего, кроме образцов. И когда работать было попросту лень. Под водку, соленые огурцы и домашние бутерброды играли в «золу». Расстроенный проигрышем и скандалом с женой кассир Игорь Передеренко наливал себе вне очереди. Рома старался не частить. На стук в дверь игроки поначалу не отреагировали. Дробь, напоминающая барабанную, усилилась. Хлестко матернувшись, Игорь пошел открывать. Щурясь через толстые линзы очков, к стеклу льнул пожилой мужчина в твидовой кепке. С покупателями Игорь привык общаться без церемоний.
– Чего надо?
– У меня к вам вопрос. По каким причинам закрыт магазин?
– А на табличке что написано?
– Написано, что по техническим. Но у вас чуть ли каждую неделю технические причины.
– А вам какое дело? Вы из народного контроля?
– Нет, я не из народного контроля. Но я хочу удостовериться в технических причинах, чтобы не пришлось звонить в народный контроль.
– Сейчас, падла, удостоверишься!
Громко хлопнув дверью, Игорь быстрым шагом направился в подсобку. Достав с полки кувалду, зашел в туалет. Из нужника раздался грохот. Пенсионер терпеливо ждал.
– Идем, бл. дь! Идем смотреть на технические причины.
– А можно без мата?
– С такими как ты – нельзя.
У дверей сортира с удивленными глазами стояли работники магазина.
– Вот, бл. дь, жидовская морда! Вот тебе наша техническая причина.
– Что вы себе позволяете?! – взвизгнул пенсионер. – Моя фамилия Солоненко!
– А я у тебя фамилию не спрашивал. Солоненко, Х. енко… мне все одно.
– Товарищ антисемит, я не еврей!!!
– А я и не говорил, что ты еврей. Ты жид. А вот идет настоящий еврей, – с пьяной ухмылкой Игорь указал в сторону появившегося Бориса.
Взяв любопытствующего товарища под руку, Гельман повел его к выходу:
– Видите, как бывает, папаша, когда уровень культуры человека формирует неблагополучная семья.
– Вижу. Но меня удивляет другое. Это же как надо пользоваться унитазом, чтобы он разлетелся в мелкую крошку!
Вернувшись, Боря резко бросил:
– Игорь, пиши заявление по собственному. Достал ты, бл. дь.
– Арнольдыч, за что?!
– За пьянку, сломанный толчок и за твои антисемитские выходки.