Решив не дожидаться «особого приглашения», Генка на подрагивающих ногах двинулся к калитке.
— Ты-то куда, герой? — Валера остановил его движением руки.
— Так я вроде тоже… Без спросу.
— Проехали. Будто я не понял, как ты сюда попал.
— Я с Катюхой был, — принялся объяснять Генка, — а они налетели…
— Понятно. Кавалеры делят дам, и все такое.
— Да нет, мы просто гуляли…
— Делёж — это всегда самое простое, — прервал его Валера. — Пошли-ка лучше ко мне. Посидим, чайку попьем, там и расскажешь все в подробностях.
По случаю гостя Валера зажег сразу три свечи. Конечно, не шик, но разглядеть убранство его жилища стало возможным. Хотя особо и нечего было разглядывать, — голые стены, скудная мебель, и повсюду горы бутылок. В углах вместо икон — паутина, на окнах вместо штор — обрезки каких-то одеял, на расстеленных газетах — инструменты, гайки, шестеренки, провода. В общем, пахло тут совсем не так, как у бабушки Фени, — скорее уж, как в заводском цеху. Правда, и в цехах нынче свечей не жгут, — так что жилье Валеры больше напоминало пещеру неандертальца.
Рукомойник, по счастью, функционировал, и Генка терпеливо смыл следы недавнего поединка.
— Ну что, ополоснулся, боец? — Валера взял банку со свечой, шагнул ближе. — Да-a, похоже, синяка не избежать. Кто треснул-то? Степчик, небось?
— Он.
— Понятно… — протянул Валера. — Плачет по парню тюряга. Или армия, не знаю уж, что быстрее случится. Ну да я с ним еще потолкую. Совсем распоясался хлопец… Покажи-ка ручонку. Сейчас расцарапал?
— Ага, падал, зацепился за что-то. Да ерунда вроде…
— Верно, ерунда, — Валера глянул заодно на Генкины ногти. Довольно ухмыльнулся: — Под ногтями чернозем, значит, будешь агроном!
— Какой чернозем? Я вроде мыл…
— Не переживай, у нас тут у всех такой маникюр. Значит, становишься, паря, деревенским…
Шаркая сандалетами, он сунулся к печи, из темного зева достал закопченную кастрюлю, поставил на стол рядом с таким же закопченным чайником. Наблюдая за ним в призрачном свете мерцающих свечей, Генка в очередной раз усомнился во всем случившемся. Очень уж не походил Валера на супермена из киношных триллеров. Сутулая фигура, невысокий рост, и никакой тебе мускулатуры. На впалой груди — стиранная футболка, а видавшее виды трико заправлено прямо в носки. Покажи такого «богатыря» на экране, зрители за животики схватятся…
— Присаживайся, — Валера налил в кружки кипятку. — Сушки вон в кульке, а хочешь — картоху наворачивай.
— Спасибо, — Гена шмыгнул носом. — А почему кипяток коричневый?
— Потому что сразу с заваркой. Я ведь один живу, так что завариваю по-походному — прямо в чайнике.
— Логично… — Гена с опаской отхлебнул, но чай оказался вполне приличный. Даже попахивал какой-то травкой.
— Я туда мелиссу кладу и смородиновых листьев. Получается неплохо, — Валера кивнул в сторону вездесущих бутылок. — С больной головы очень даже лечит.
— А часто приходится лечиться?
— Случается… Катюха-то твоя где?
— Да она первая убежала! Как все началось, так и смылась.
— Хорошо, что не вторая, — Валера хмыкнул. — Или дуешься, что бросила?
Генка промолчал.
— Ладно, проехали, не бери в голову! Она ж девка, ее можно понять. Это мы кулаками рождены махать, а девки для другого созданы.
— Зачем тогда гулять звала?
— Затем и звала, что городской, — Валера шумно хлебнул из кружки, звонко цыкнул зубом. — Сам, небось, поглядел, что тут у нас за жизнь. Ни театров, ни магазинов, ничего. Разве что топиться есть где. Видел уже наш пруд?
Генка чуть было не поперхнулся чаем.
— Чего кашляешь-то?
— Да я чуть не утонул в пруду вашем!
— Скор же ты, братец! — Валера рассмеялся. — Да ты не тушуйся. Я сам там разиков пять тонул. Райское местечко! Так что для Катюхи ты, считай, свет в оконце.
— Какой еще свет?
— Ну как же! Вдруг да увезешь из этой дыры. Что она тут забыла? Живет с матерью, без отца. Ни будущего, ни прошлого, ничего. Всей молодежи — человек семь-восемь, считая сосунков вроде Юрашки. Вот и становится твой город предметом зависти. Какой-никакой, а шанс!
— Да какой там шанс? — усомнился Генка.
— Будто не знаешь! Деревушки всегда были легкой добычей. Город наступает, деревня отступает. И даже не отступает, а вымирает, — Валера поморщился. — Мы теперь даже не деревня, а сельское поселение. Так это сейчас называется. Да сам посмотри вокруг: Ольховка, Торлино, Николаевка, Северуха — все в запустении. Едешь среди изб, точно среди могил. Ни единого живого звука! А ведь тоже были когда-то села! И люди там жили, свадьбы справляли, стада пасли, лес заготавливали. В Красноселье у меня, знаешь, сколько друзей было! А теперь ни души. Или взять ту же Романовку! Мы же туда с кольями ездили — с местными хлопцами пластаться. Стенка на стенку! И где они теперь? Ни нас, ни их не стало.
— Зато появились Степчик с Мишаней.
— Да что там появилось-то! — Валера отмахнулся. — Алкашня малорослая!
— Это Степчик-то малорослый?
— Ты на загривок не смотри. Раньше народ худой был да жилистый! Оглоблями дрались — как щепками! Ты вот, к примеру, ее и не поднимешь — оглоблю-то. А дед твой, Жора, пожалуй, и о колено переломить мог.
Гена польщенно улыбнулся.
— Ты, значит, тогда и выучился драться? — поинтересовался он. — Когда в Романовку ездил?
— Да нет, драться я на войне научился. И гранаты, кстати, кидал лучше всех в роте.
— А зачем их кидать? Сейчас гранатометы есть, подствольники.
— Это сейчас, а тогда мы о подствольниках только от офицеров слышали. А гранаты кидали ручонками, — Валера нюхнул из кастрюльки, запустив туда пятерню, выудил картофелину. — Давай, худоба, рубай. Наш исконно российский продукт! Это тебе не чизбургер какой, не ананас американский!
Генка достал тепловатую картофелину, с удовольствием надкусил.
— Между прочим, картофель тоже когда-то завезли из Южной Америки, — заметил он. — Одно время даже силой заставляли сажать.
— Чего, чего?
— Ну да, при Николае Первом! Даже картофельные бунты случались. Крестьяне отказывались сажать картошку, и по деревням войска царские рассылали. На усмирение.
— Это ты точно знаешь? — Валера даже жевать перестал.
— Конечно. Это же история.
— А может, брехня?
— Но ведь в учебниках про это есть. И в книгах.
— В книгах много чего пишут. Да только историю приукрасить — плевое дело!
— Что же в картофельных бунтах приукрашивать? — удивился Генка.
Валера недоуменно шевельнул бровью, озадаченно поскреб челюсть.
— Тоже верно. Вроде и нечего.
— Вот я и говорю! Это же не героизм какой-нибудь, скорее наоборот.
— Ну, может, и впрямь было…
— Конечно, было, — самоуверенно заявил Генка. — Мы многого чего не знаем.
— Чего это, например?
— Да миллиона разных вещей! Вот взять хотя бы твою фамилию — Огородников…
— Ну и чего тебе — моя фамилия?
— Ты хоть в курсе, что она означает?
— А что она может означать? Огородников — и Огородников. Деды да бабки с утра до вечера в огороде копались, вот и получили прозвище.
— И ничего подобного! — рубанул Генка. Он был даже доволен, что после Валериной лекции о строительстве изб и горьковских автомашинах тоже в состоянии чем-то удивить. — Огородников, к твоему сведению, фамилия древняя и почетная. Это сейчас все к огороду свели, а раньше огородниками звали строителей крепостей, рвов и частоколов. Целая наука была — огораживать поселения! Потому что без конца приходилось отбивать атаки кочевников.
— Воевали, что ли?
— Конечно, воевали! В общем, без огораживания было никак… Помнишь, ты мне про цилиндрованные бревна рассказывал? Вот так и здесь. Для строительства стен и рвов настоящих мастеров нанимали. И чертежи были мудреные — с учетом рельефа, с ловушками и сотнями хитростей. Так что огородники в те времена были в авторитете. И фамилия появилась тогда же.
— Ловко! — Валера отер ладонью губы. — Я-то думал: я — лапоть уральский, а оказалось — гусак столичный! Хмм… А чего ты еще знаешь?
— Да много чего, — Генка пожал плечами. — В истории вообще интересно копаться. Такое находишь, что ни в каком сне не приснится. Про Аркаим, к примеру, Синь-Камень или наши уральские дольмены…
— Это еще что за звери такие?
— Ну, чаще всего это каменные кладки. Только не как в Египте или на острове Пасхи, а еще более древние. И находят такие кладки либо в лесах, либо на возвышенностях. А называются они по-разному. Есть менгиры или стоячие камни, а есть каменные столы, или, иначе говоря, — дольмены. А еще встречаются балбалы, кромлехи и целые каменные аллеи. В Англии, скажем, туристы стекаются в Стоунхендж. Хватает подобных мест в Мексике, в Перу, в других странах. Правда, получается как-то нечестно. То есть про Карнак с Баальбеком все знают, а про наши кладки никто слыхом не слыхал. Вот они и разрушаются потихоньку, мхом покрываются.
— Нашел чем поразить! — хмыкнул Валера. — Наших бед тоже никто не знает, и что с того?
— Правильно! Откуда узнаешь, если у вас ни телефона, ни электричества, — Генка разволновался. — Да вам и самим, похоже, ничего не нужно. Только и делаете, что пьете да деретесь.
— Ты такой бойкий оттого, что всего пару дней здесь, — Валера снисходительно улыбнулся. — А поживешь подольше, и тоже обрастешь мхом. Все равно как твой дольмен. Или сдернешь отсюда обратно к мамочке.
— Не сдерну! — буркнул Генка. — Кстати, мамочка меня сюда и сплавила.
— Набедокурил, небось?
Генка промолчал, и Валера усмешливо качнул головой.
— Набедокурил! Знаю я вашу породу, сам такой был. И обижался, и правду искал.
— А сейчас что? Не ищешь больше?
— Все уже, отыскался, хватит. Вон моя нынешняя жизнь — по углам стоит, мышей пугает.
— А может, стоит попробовать?
— Чего пробовать-то? — в голосе Валеры промелькнула тоскливая нотка. — А главное — ради кого?