Глафира помешивала кашу и злилась на себя. Она ведь тоже все знала. Почему не надоумила Бартенева убрать письмо и серьгу в надежное место? Она уж точно не столь наивна, как семидесятипятилетний профессор. И вот теперь случилось то, что исправить уже никак не получится.
Звонок телефона заставил обоих вздрогнуть.
– Кажется, у меня.
Шведов достал из заднего кармана сотовый.
– Здорово, Кимыч. Чего трезвонишь спозаранку? – веселым голосом спросил он, послушал бубнение в трубке и сказал ей уже другим тоном:
– Мне нужно отлучиться. Часа на два, думаю. Или чуть больше. Это важно. Справитесь?
– Конечно, – бодро ответила Глафира.
В самом деле, раньше как-то справлялись. Скоро проснется Бартенев, потом Стасик. Все будет как всегда.
Закрыв за Шведовым дверь, она взглянула на часы. Как минимум час свободного времени. Поработать с архивом или обедом заняться?
Ответить на этот вопрос она не успела.
Снова зазвенел телефон, на этот раз ее собственный.
– Глафира? – спросил сиплый голос. – Я сосед ваш по подъезду. Тут к вам «Скорая» приехала. Матрене вашей вроде плохо. Жена ваш телефон дала. Звони, говорит.
– «Скорая» уехала?
– Тут пока.
Не помня себя, Глафира заметалась по квартире.
Что делать?
Она кинулась в комнату Стасика и грубо растолкала его.
– Стасик, миленький, выручи! Мне нужно до дома добежать. Подежурь за меня. Профессор через час проснется. Скажи, что я ненадолго. Понял?
Стасик сонно потянулся и взъерошил волосы.
– Понял или нет?
– Да понял я. Чего орешь? Давай быстрей только.
– Постараюсь.
Глафира бежала изо всех сил, но «Скорой» во дворе уже не застала. Неужели Мотю увезли?
Лифт не работал. Ни жива ни мертва она пронеслась семь этажей, дрожащими руками открыла дверь, вбежала в прихожую и услышала тоненький голосок, напевающий «На тот большак, на перекресток».
Глафира кинулась на голос и увидела Мотю, раскатывающую скалкой тесто.
– Что случилось? – сказали они хором, уставившись друг на друга.
А потом снова хором спросили:
– Тебя не увезли? Ты чего примчалась?
И тут Глафиру обдало таким жаром, что она чуть не потеряла сознание. В один миг она взяла себя в руки, сказала что-то вроде «телефон забыла», развернулась и кинулась вон из дома.
Только бы успеть!
Она не слышала, что кричала вслед Мотя, и не видела дороги. Потом не могла вспомнить, как смогла добежать, не переломав ноги и не угодив под машину. Даже кусочки не мелькали в памяти. Просто белый туман, и все. Словно была без сознания.
Только бы успеть!
Но еще не добежав, она уже знала, что не успела.
Дверь особняка была приоткрыта. Кто-то в ее голове подумал, что так всегда показывают в кино. Наверное, следовало остановиться, помедлить, представить себе, что может ждать за этой полуоткрытой дверью, но Глафира с обреченным отчаянием рванула на себя ручку и ворвалась.
В доме было тихо. «Дежавю», – мелькнуло в голове. «Еще тихо или уже тихо?» – спросило сознание.
Не в силах осмыслить, что происходит, она пролетела лестничный проем и остановилась, словно наткнувшись на препятствие.
Кабинет выходил на юг, поэтому там всегда было много света, даже в пасмурный день. А сегодня светило солнце. Широкими теплыми полосами оно лежало на светлом полу, освещая опрокинутое инвалидное кресло. Сбоку с него криво свешивались ноги в теплых шерстяных носках, которые она всегда надевала профессору на ночь. А рядом, скрючившись, лежал Стасик, прижав руки к животу. Из-под его тела тоненьким ручейком текла и собиралась в маленькую лужицу кровь.
Глафира не смогла шагнуть дальше. Она осела и будто провалилась куда-то.
Письмо
Сознание вернулось не сразу. Сперва она как сквозь плотный слой ваты слышала какое-то бубнение, словно прерывистый гул. Постепенно гул раздробился на разные голоса, среди которых она узнала голос Сергея. Глафира даже вскинулась что-то ему сказать, но оказалось, тело ей не подчиняется. Оно вообще было каким-то странным – вроде совсем легким, но вместе с тем неуправляемым. Даже рука не поднималась, хоть Глафира несколько раз и пыталась. Было странное ощущение, будто она буквально бьется внутри своего тела, а оно этого не замечает. И пахло странно. Запах был знакомым, но она никак не могла понять, какой именно.
Почему-то она очень хотела встать, словно торопилась куда-то и боялась опоздать. Вот только куда? Вспомнить бы.
И тут прямо около уха она снова услышала голос Шведова, который назвал ее по имени, а потом поинтересовался, как она себя чувствует.
Глафира удивилась. Отлично она себя чувствует. А что случилось?
– Это после укола. Сейчас придет в себя, – сообщил равнодушный голос и грубо потянул вверх ее веки.
Глафира дернулась и открыла глаза.
Она лежала на диване в прихожей. Вокруг туда-сюда ходили люди, и ей вдруг стало ужасно стыдно. А вдруг у нее юбка задралась? Она с трудом скосила глаза и увидела, что прикрыта чьим-то плащом.
– Как ты?
Шведов склонился прямо к ее лицу. Она открыла глаза и очень близко увидела его заросшую темной щетиной щеку.
Он, кажется, о чем-то ее спросил?
Она открыла рот, чтобы ответить «хорошо», и вдруг все вспомнила.
Господи Боже! К ногам твоим припадаю!
Глафира затряслась и, наверное, снова потеряла бы сознание, но Сергей не дал. Он обхватил ее обеими руками, крепко и сильно сжал и стал шептать какие-то слова. Что-то вроде «тихо», «успокойся», «я с тобой»…
Она не понимала смысла, но его мягкий голос постепенно привел ее в чувство. Глафира заплакала.
– Так что, говорить она может? Показания нужно снять.
К ним подошел румяный Мишуткин и, наклонившись, предупредил:
– Мне некогда вообще-то.
Глафира оторвалась от Шведова и спросила:
– Они мертвые?
– Кто? – удивленно ответил ей Мишуткин.
Неужели Бартенев и Стас живы?
– Если вы о племяннике, или кто он там, то да. Мертв.
– А профессор? – костенея от ужаса, спросила она.
– Жив пока. Увезли в госпиталь.
– А что с ним?
– А вы не знаете?
Глафира покачала головой.
– Ударился об пол. Пока без сознания. Может, в коме.
– Он ранен?
– Нет. На теле повреждений не обнаружено. Кроме как от падения.
– А Стас?
– Ну… тут без вариантов.
– Без каких вариантов? – не поняла Глафира.
– Что непонятного? Убит ударом в живот. Предположительно, колющим предметом.
– Рана ножевая, – сказал вдруг Шведов и успел подхватить ее голову.
Снова адекватно воспринимать действительность она стала, когда Сергей приподнял ее повыше, усадив на диване, и принес горячего чаю.
Глафира пила вкусно пахнущий напиток и пыталась уложить в голове все, что произошло.
Сильно мешало то, что по дому, громко переговариваясь, ходили полицейские. Что-то трогали, открывали ящики шкафов, фотографировали.
Только когда они уехали, Глафира наконец обрела способность думать.
Итак, преступники вернулись. Сначала позвонили Сергею, потом ей. Когда они ушли, ворвались в дом и убили сначала Стаса, а потом хотели и профессора, но не стали. Просто толкнули инвалидную коляску, думая, что старик умрет сам. Забрали письмо. Как-то нашли.
– Ты знаешь, кто тебе звонил? – спросила она Шведова, который снова сел рядом.
– Кимыч. Врач из военного госпиталя. Нужно было срочно пройти МРТ. Вообще это не очень долго, я быстро управился.
– И что?
– Вернулся и… все увидел. Сначала подумал, что ты… и тебя… тоже.
– Я опоздала.
– А что случилось?
– Позвонил сосед. Сказал, что к Моте приехала «Скорая». Было только семь. Я Стаса разбудила, попросила за профессором приглядеть и побежала.
– А что с Мотей?
Глафира посмотрела ему в глаза.
– С Мотей все в порядке. Никакой «Скорой» не было.
Шведов поставил кружку на пол и повернулся к ней всем телом.
– Значит, тебя выманили, чтобы не мешала.
– Тебя тоже.
– Нет, звонок был настоящий.
Шведов задумался на минуту.
– Выходит, кто-то наблюдал за домом. Увидели, что я вышел, позвонили тебе…
– А Стасу? Ему тоже?
– Возможно. Его выманить не удалось, но ждать они не могли. Когда еще представится такой удобный случай!
– Бедный мальчик. Наверное, пытался защитить профессора. Или просто прибежал на крик. Олег Петрович, конечно, не мог сопротивляться, но мне почему-то кажется, что он до последнего не признавался, где спрятал письмо. Тогда они его… просто толкнули. От бессильной злобы.
– Подожди. Ты хочешь сказать, что письма они не нашли?
– Я… не знаю. Нет. Нашли. Иначе не ушли бы.
– А ты никого не видела, когда пришла?
Глафира закрыла глаза, восстанавливая в памяти события.
– Когда я пришла, дверь была открыта. В доме тихо. Нет. Никого не было уже. Значит, письмо все-таки у них. Как же они узнали, где тайник? А может, все-таки не нашли? Как узнать?
– Пошли со мной. Сможешь? – вдруг сказал Сергей и посмотрел встревоженно.
Нет, для человека, пережившего стресс, она выглядит неплохо. Бледненькая просто, но соображает уже хорошо. Если будет что-то делать, быстрей оклемается.
Глафира попробовала подняться. Голова немного кружилась, но тело перестало бастовать и слушалось.
– Осмотрим кабинет. Вдруг заметим то, что не увидела полиция.
– Это ты их вызвал?
– Да. Быстро, кстати, приехали. Как будто ожидали.
Они поднялись по лестнице, и первое, что увидела Глафира, – профессорское кресло.
– Не стали его забирать. Сказали, что в больнице не понадобится, – торопливо сказал Сергей, увидев, что у нее застыло лицо.
Она прошла, села на диван и стала смотреть. С виду вроде бы все на своих местах. Следов хаотичных поисков не видно. То ли письмо спрятано не в кабинете, то ли они точно знали, где оно лежит. Но как такое возможно?
А если профессор сам сказал? Сломался после убийства Стасика. Они достали из тайника письмо… но почему тогда оставили в живых Бартенева? Он же видел преступников? Или случайно жив остался? Кресло упало, он ударился головой и отключился. Они и решили, что старик умер. Проверять было некогда.