«И самолет разбился вместе с Константином», — сказала Доркас.
Джино кивнул: «Вместо меня. Боюсь, что для тебя это большое разочарование. Я еще не успел покинуть аэропорт, когда это стало известно. Я вышел и увидел, как эта злосчастная штуковина горит. Теперь уже не надо было делиться с партнером. Это натолкнуло меня на прекрасную мысль. Под покровом собственной смерти я смогу принять другое лицо и тем самым избежать некоторых скользких ситуаций, назревающих в Америке, и развязать себе руки. Единственное, что мне было нужно — это письмо от Совы. И на моем пути стояла ты, bellissima. Именно я обыскал нашу квартиру в тот первый раз. Мне казалось, что я знаю все места, куда его можно было деть».
«Затем ты нарисовал кружки мелом? Это был ты!»
Он выглядел довольным: «В первый раз это было не больше чем игра — чтобы ты поняла, чего я ищу, и отдала это. Но когда Фернанда рассказала мне, что случилось и как это тебя напугало, я решил продолжать. Фернанда, надо отдать ей должное, этого не одобряла, но ничего поделать не могла. Ради меня ей пришлось все скрывать и отпираться».
«А в ту ночь на Родосе, на балконе — это тоже был ты?»
Он кивнул, его глаза блестели: «Ты не поняла, ведь так? Да это я в ту ночь залез на твой балкон и смотрел на свою спящую дочь и на мать. Ты уткнулась головой в подушку, горло белело в темноте. Никакой любви у меня к тебе не было».
Доркас крепко сжала пальцы, ибо они непроизвольно потянулись к горлу.
«Я хотел порыться в вещах, но ты заворочалась во сне, и я вернулся на балкон и выждал. Когда ты вылезла из кровати, я ушел через комнату Фернанды».
«Кружки мелом в первую ночь на балконе, затем мылом на зеркале — это, конечно, тоже ты. Но зачем? Что за детские игры?»
«Ты была впечатлительным пугливым ребенком, — быстро ответил он. — Так эмоциональна, так неуверенна в себе. Я думал, что не составит труда подтолкнуть тебя к сумасшествию. Ты уже была близка».
Ей становилось дурно, пока она его слушала. Это было в его характере — наслаждаться таким мучительством. Но, спасибо Джонни, теперь она для него недостижима.
Он смотрел на нее со странным выражением, как будто она его слегка озадачила: «Что с тобой случилось, bellissima?»
Она не ответила, продолжая засыпать его вопросами, на которые он так охотно отвечал.
«Ты попросил Фернанду привезти сюда в тот день Бет, не так ли? Чтобы вновь ее увидеть?»
«По крайней мере, она меня не видела, — сказал Джино. — Это было хорошей находкой, что моя горничная дала ребенку для тебя монету. Хотя мне пришлось расстаться с надеждой запугать тебя этим маленьким напоминанием о Сове. Боюсь, что Фернанда была раздражена. Она почувствовала, что я зашел слишком далеко. И она постаралась вернуть мне монету».
«Ты все время ее использовал, вел себя нечестно, обманывал», — сказала Доркас.
«У меня не было выбора. Мне надо было, чтобы ты приехала на Родос. Мне нужно было понять, что тебе известно, есть ли у тебя информация. Не мог же я рассказать ей о письме, о том, что я ищу. У моей дорогой Фернанды порою бывают странные взгляды на мораль. В ее глазах все мои мотивы всегда благородны, и я предпочитаю, чтобы это оставалось так. Ты сама помогла мне ее убедить, что не способна заботиться о Бет — что, кстати говоря, правда, bellissima. Когда умер Константин, не осталось другого пути добраться до головы— только через тебя. Теперь она найдена и потеряна вновь. Нам надо свести счеты».
Он неожиданно подошел к ней, и на мгновение ей показалось, что он способен в ярости ударить ее по лицу, как он не раз поступал в прошлом. Она сидела, выпрямившись, не мигая и не отводя глаз.
«Я видела вчера в деревне миссис Димитриус», — сказала она.
Эти слова его остановили. Его глаза горели стальным, холодным блеском. Он ждал.
«Она рассказала мне то, что я хотела знать, — продолжала Доркас. — Она подтвердила то, что я уже знала».
Он отошел от нее.
«Мы даром теряем время. Какое это все может иметь значение?»
«Возможно, полиции покажется, что это может много чего означать», — сказала Доркас.
«Я никогда не любил, чтобы мне угрожали. Пора бы тебе это знать. К тому же, ты не в той ситуации, чтобы мне угрожать».
Внезапно его гнев прошел, он подумал о чем-то, что его порадовало.
«Я, конечно, найду голову. Теперь она уже отрыта. И я знаю, где Бет. Так что все карты у меня».
Она испугалась больше, чем когда он ей физически угрожал: «Что ты хочешь этим сказать?»
«Безусловно, как только голова будет у меня, я покину страну. Возможно, я заберу с собой обоих: мраморное сокровище и мою дочь. В таком случае ты никогда ее больше не увидишь. Конечно, если ты будешь так глупа, что отправишься в полицию, возможно, что я повременю с головой и вывезу сначала дочь. Ты теперь уже больше не ребенок, bellissima. Придется тебе обо всем подумать».
В ней готова была подняться знакомая волна парализующего ужаса, и Доркас старалась сидеть очень спокойно.
«Верно и то, — спокойно продолжал он, — что ты можешь остаться в очень неприятном положении. Нельзя развестись с человеком, который мертв. Ты не сможешь доказать, что я жив. Боюсь, что ситуация тупиковая. Особенно теперь, когда ты положила глаз на этого рыжего. По-моему, это забавно».
Она не могла больше здесь оставаться. Теперь ему не надо поднимать на нее руку — зачем, если он может мучить ее более изощренно.
«У тебя ничего не выйдет», — сказала она и встала со стула.
Она спокойно прошла по ковру, и он кинулся открывать ей дверь с издевательски галантным жестом.
«Какая жалость, — произнес он. — Какая из тебя могла бы получиться женщина. Скажи-ка— ты все еще плачешь по Аполлону?»
Его пальцы потянулись к ней в знакомой ласке, она оттолкнула его руку и вышла из комнаты вниз по ступенькам. Пробегая под аркой, она услышала, что он смеется ей вслед. Снаружи на Улице Рыцарей пешеходы все так же спешили по своим делам, а туристы не отлипали от видоискателей своих фотоаппаратов.
Она выпала из этой обыденной нормальной жизни. Ее засосала тьма. Она выбежала из ворот и устремилась в новый город. На остановке она взяла такси. Когда водитель обернулся, чтобы узнать адрес, она заколебалась. Только не в отель. Оттуда она помощи не дождется. Джонни ранен, а Фернанда ей враг. Она могла обратиться к единственному человеку — только он ей может помочь. Она дала водителю адрес улицы, на которой жил Константин Каталонас.
Глава 14
По дороге в такси с ней случилась странная вещь. Как будто, при всем ее безграничном отчаянии, у нее стало пробуждаться второе дыхание. Может быть, и не без причин. Она выстояла перед Джино. Не сломалась — как это было всегда. Она ему ответила, повернулась спиной и вышла. Наверное, Джонни Орион передал ей частицу своей жизнестойкости. Когда оказывают давление, надо напрягаться, а не разваливаться на части. Надо себя держать так, как ей это удалось сейчас. Не устраивать истерику, не впадать в панику, а действовать со спокойной решимостью. Джонни помог бы ей, если бы был в форме. Но Джонни временно вышел из игры, и ей придется полагаться только на себя. Она не проиграла и не проиграет. На карту поставлена Бет и вся будущая жизнь.
Перед глазами у нее стоял образ Бет, наполняя ее болью. Как она смеется, как она спит. Ее руки помнили мягкое тепло этого маленького доверчивого тельца, и потеря отдавалась в ней болью.
Перед домом Каталонаса стояла еще одна машина — Фернанды.
У Доркас не было ни малейшего желания встречаться с Фернандой, но она внутренне собралась перед встречей.
Ее впустила горничная гречанка, и, по крайней мере, ее не застало врасплох, когда она вошла в гостиную и увидела Фернанду, стоящую перед портретом Константина Каталонаса.
Фернанда оглянулась без тени недовольства на лице.
«Вот это сюрприз! А я думала, куда ты делась».
«Я ездила встречаться с Джино», — напрямик сказала Доркас.
Фернанда сморгнула, но разговора не поддержала. Она отошла в угол, где стоял большой турецкий мангал — медная жаровня из серии тех, какими в холода отапливали старинные турецкие дома. Его боковины были выполнены в виде изогнутых лепестков лотоса и покрыты изящной чеканкой.
«Прелестная вещь, как ты думаешь? — сказала Фернанда. — Мне бы хотелось найти такую же, чтобы послать домой, для моей гостиной».
Доркас смотрела на нее с изумлением. Ее всегда поражал талант Фернанды отрешаться.
Фернанда тяжело опустилась на колени и занялась матерчатым узлом, который находился внутри жаровни.
«Я так любопытна, не могла удержаться, чтобы не взглянуть. Посмотри, что я нашла, Доркас!»
Она размотала мягкую ткань, и Доркас увидела лицо мраморного мальчика. Она увидела, что это оригинал, та самая голова, которую они с Джонни нашли утром на Филеримосе.
«Видишь — с триумфом произнесла Фернанда. — Я знала, что Джино не мог стоять за этим нападением на Джонни. Ты рассказала такую дикость, дорогая. Не годится так наскакивать на людей». Она прикрыла голову и с невинным видом отошла от жаровни.
«Послушай, — сказала Доркас. — Перестань мешать в одну кучу реальность и вымысел. Константин Каталонас был партнером Джино. Он украл голову из музея по подстрекательству Джино. Теперь Джино хочет ее получить. Он — соучастник преступления. Константин мертв, и Джино хочет вывезти эту голову и Бет из страны. Если ему это удастся, мы никогда его больше не увидим. Равно как и Бет, и мраморную голову. Взгляни на этот раз в лицо фактам, Фернанда. Перестань обманывать себя в отношении Джино».
Фернанда посмотрела на нее с пренебрежением: «Надеюсь, что все эти свои дикие фантазии ты оставишь при себе. Мадам Ксения вернет голову в музей, и все утрясется. В конце концов, Бет в моих руках. Остынь, дорогая, горничная идет».
Девушка, запинаясь, передала им извинения мадам. Она плохо себя чувствует и в данный момент никого не может видеть. Пусть они ее простят. Как-нибудь в другой раз…