— У меня тоже не самые радостные новости, как понимаешь. Все идет к тому, что она не приедет. Думаю, она боится нас.
— Мы что, чудовища какие-нибудь? Или она забыла, как жила и чем занималась? Она же погибнет там!
— Знаешь, я устал ездить и уговаривать ее. Не мог же я насильно взять ее в охапку и повезти в аэропорт.
— Да, понимаю.
Савва. Я пустила корни в этого мужчину. Доверилась ему, хотя это против моих правил. Сколько у меня было мужчин — все оказывались предателями. Правда, расставалась я с ними легко, должно быть, не любила.
С Саввой все по-другому. Пожалуй, я была бы с ним счастлива, если бы не думала постоянно, что и он когда-нибудь предаст меня, променяет на другую. Ревность и подозрительность отравляли жизнь, не давали сполна насладиться любовью и счастьем.
Савва сделан из того же материала, что и я. Мы с ним читаем мысли друг друга, понимаем без слов. И еще он единственный мужчина, рядом с которым я позволяю себе расслабиться. Именно так — позволяю себе побыть слабой женщиной. Где раздобыть, где купить драгоценные гарантии его преданности и любви? Какой нужно быть, как себя вести, чтобы не потерять его? Сколько лет мне отпущено быть рядом с ним, как это узнать? Как быть готовой к тому, что однажды он уйдет?
— Думаю, она будет молчать, — сказала я. — Ты дал ей денег?
— Само собой. Только мы оба знаем, на что они пойдут. Она сопьется и умрет.
— Получается, она обречена, как ее сестра?
— Но я же не мог не дать ей ничего!
Я рассказала все, о чем узнала от Вали. Что Федор раскопал пещеру и водит туда редких туристов.
— Знаю, Анисимович проболтался. Но Федор скоро уедет к сыну в Сочи, думаю, уже уехал: я подкинул ему деньжат. Правда, те двое, что знают о пещере, наверняка продолжат дело и без Федора.
— Продолжат, если дураки. Вдруг органы пронюхают, тогда пускай они и отвечают за труп. Если мозгов нет.
— Так что с Валентиной?
— Она видела тебя там. Она же отправилась туда, чтобы найти меня.
Я рассказывала Савве о сестре, и сердце сжималось от боли и страха за нее.
— Она совсем другая, понимаешь? Идеалистка! И ей слишком мало нужно. Вот увидишь, будет до старости работать в этой своей кондитерской.
— А ты купи ее, и пусть она будет там хозяйкой.
— Да не нужно ей это. Она не сможет. Растеряется, ее обманут. Потеряет и кондитерскую, и себя. Ей бы, по-хорошему, замуж выйти. Только где она найдет мужа по себе?
— Не понимаю, почему она не подошла ко мне там, в Р.
— Не была уверена, что ты на моей стороне, так она выразилась. Знаешь, по большому счету, она все сделала правильно. Она же ничего о тебе не знает.
— А я говорил тебе: напрасно ты так резко с ней порвала.
— Да ничего я не рвала! Просто хотела, чтобы она сама начала шевелиться.
— Чтобы быстрее разносила свои подносы с кофе? Сама же говоришь: она из другого теста, она поняла твое исчезновение как предательство. Ты ее ранила, да-да, не спорь! Мало того что она живет в Москве одна, без близких, без семьи, крутится как может, снимает квартиру, так еще ты решила потуже закрутить гайки и оставить ее без помощи? А если бы она заболела, как бы ты об этом узнала?
— Она в любой момент могла приехать в Питер.
— Ты уже успела забыть, что сама запретила ей приезжать? У нас же тогда такое творилось — сами с трудом выкарабкались.
— Значит, я ошиблась. Но поверь, я хотела как лучше.
— Получается, ты совсем не знаешь собственную сестру. А теперь еще вы поссорились. Я лично ее понимаю. Наш сибирский проект — опасное предприятие. Сам до сих пор удивляюсь, как мы могли продержаться целых пять месяцев!
— Сам же говорил — фарт!
— Вовремя уехали.
— Как там Кира?
— У нее любовь, но отель не бросает. Чисто, хорошо — она за всем следит, сама убирает.
— Но он же пустой.
— Не скажи. Там сейчас группа ученых или геологов, я так и не понял. Вроде серебро ищут. Серьезная организация, хорошо платят, еду им привозят из Кемерова. Кира говорит, мужики не бедствуют.
— Ого. Тебе это не показалось подозрительным?
— Еще как. Ясно, не серебро они ищут, а что-то другое. Может, эти ребята и из спецслужб, похоже на то. Работают тихо, ни с кем из местных в контакт не вступают. Кажется, москвичи. Ладно, бог с ними. Как вы здесь? Как Таня?
— Только что ушла. Все в порядке. Еще пару месяцев поработаем, а потом надо бы перебираться в Москву. Займись, пожалуйста, поиском помещения. Чтобы в самом центре на какой-нибудь тихой улочке. Желательно рядом с театрами. Продюсера мы нашли, вот только кто будет писать сценарий фильма — ума не приложу. Человек-то должен быть свой.
— Подумаем. Может, сами напишем.
Дверь салона отворилась, вошла посетительница — дама в возрасте. На ней было длинное черное бархатное платье и белый плащ, на голове — высокая прическа с накладными локонами. Сухое бледное лицо сильно напудрено, на тонких губах ярко-розовая помада. От посетительницы пахло нафталином и горькими духами.
— Добрый вечер, — обратилась она ко мне, и я успела пожалеть, что вовремя не закрыла салон.
— Добрый вечер, сударыня. К сожалению, мы закрываемся.
— Я хотела бы взглянуть на свою прапрапрабабку графиню Лопухину. — В ее словах были одновременно гордость и гнев.
Неприятный холодок кольнул в сердце. Знакомое ощущение — так бывает в самые опасные минуты жизни.
Савва подошел к даме и поцеловал ей руку.
— Неужели вы прапраправнучка самой графини Лопухиной?
— А вы… Боже мой! Савелий Беркутов, я не ошиблась? Постойте, я достану очки.
Я улыбнулась.
Александра
С вином и закуской я явилась на склад к Матвею. Без слов он усадил меня за стол и запер дверь, чтобы нам никто не мешал.
— Он звонил? Он приедет? — спросила я сразу, с порога.
— Приедет через час-полтора. А ты что так нервничаешь, первый раз, что ли, меняешь работу? Рассказывай-ка, что случилось.
— Оля меня ударила, — призналась я и, держась за щеку, разрыдалась.
— За дело?
Я кивнула. Немного успокоившись, стала рассказывать. Матвей разлил вино, помыл яблоки, открыл коробку с конфетами — все это внимательно меня слушая. Стоило мне закончить, как он вздохнул.
— Вроде как не твоя это история, честное слово. — Он развел руками. Невысокого роста, худой, жилистый, с аккуратно подстриженными седыми волосами, в черной футболке и старых джинсах, он сидел напротив, смотрел на меня своими маленькими темными глазами и, казалось, не знал, что и сказать.
— Ты считаешь меня преступницей?
— Я тебе так скажу, Саша. Если бы я не знал тебя, не видел, как ты умеешь работать и что ты за человек, тогда, может, и в самом деле подумал бы, что ты преступница. Но ты какая-то непоследовательная преступница. Вроде ждешь, когда этот Караваев помрет, а сама тут же его лечишь. Запуталась ты, я вижу. Сама-то понимаешь, чего хочешь от жизни?
От такого вопроса я поначалу даже растерялась. Подумала, выпила вина, закусила конфетой.
— Покоя хочу. Устала я, Матвей. Вот как лошадь впряглась в эту жизнь и тащу, тащу на себе все. Боюсь оказаться на улице, а ведь сама-то уже почти на улице. Не могу я оставаться у Караваева, не имею права. Он теперь с Валентиной, вместе живут. Не как муж с женой, но все к этому идет, я же чувствую. Он вроде и простил меня. А она, Валя?
— Надо уходить оттуда, Саша, здесь ты права. Понимаю, конечно, ты привыкла к Караваеву, но после всего, что случилось, он не сможет относиться к тебе по-прежнему. Как бы сам ни хотел, все равно не получится. Да ты и сама это знаешь, иначе зачем просила организовать вам с Жорой встречу?
— Запуталась я. Такое чувство, как будто окончательно все растеряла. Сначала мужа и дом, потом работу у Караваева и, самое главное, Олю. Вроде не убила никого, всем только добро делала…
— Олю ты подставила крепко, это да. Может, ей поначалу и трудно было жить под одной крышей с незнакомым человеком, но она же наверняка не хотела тебя ослушаться. А потом, только она привязалась к этой Валентине — все-таки вместе в Сибири были, многое повидали, пережили, такое случилось. Думаешь, ей не больно?
— Да я уже устала просить у нее прощения. Телефон она не берет, живет у Кати. Эсэмэски ей шлю, письма на электронную почту отправляю — никакого ответа, молчит. Знаю, что переживает. И что в конечном счете получилось? Если Жора меня не возьмет, куда я пойду? А с Олей что будет? Да, я тебе не сказала: у нее там, в Сибири, роман нарисовался. С женатым, так я думаю. Он ее до самой Москвы провожал, в купе, значит, всю дорогу любились. Вижу, что она страдает. Наверняка же поиграл с моей дочкой и бросил ее. Мне бы ее пожалеть, прижать к груди, но как? Она меня видеть не хочет! Что делать, Матвей?
— Не раскисать, Александра. Сама знаешь: Москва слезам не верит! Дождись Жору и иди работать к нему. Он, знаешь, звонит время от времени, рассказывает о делах. Просит найти ему то кухарку, то посудомойку, он теперь еще и кормит своих постояльцев, то уборщицу. Но где я ему найду? Нужны люди проверенные, а я всех знакомых уже устроил. Жена ему пирожки пекла неделю, а потом отказалась. Хлопотно это, возраст уже не тот.
Когда в дверь постучали, меня как током ударило. Я вся была как на иголках, даже вино не помогло, наоборот, еще тревожнее стало.
Матвей открыл дверь, и я увидела Жору. Так изменился! Похудел, помолодел. Матвей вроде намекал, что у Жоры ко мне были какие-то чувства? Я усмехнулась про себя. На что я ему?
В летнем светлом костюме и коричневых туфлях, весь праздничный, сияющий, Жора протянул мне букет гладиолусов.
— Привет, Александра! — Он бросился меня обнимать. — Ох, как я рад тебя видеть! Помолодела, похорошела, такая неотразимая дама. — Он повернулся к Матвею: — Привет, старина! Как дела?
— Порядок, — ответил Матвей и тут же засуетился: — Мне надо склад обойти, там у меня в будке сука ощенилась, пойду ее покормлю.
Он взял миску с косточками и вышел, оставил нас одних.