- О да, весь зал аплодировал бы стоя, - поддел Кошкин.
А Варя неожиданно обиделась:
- Злой ты, Стёпа! Вот сбегу я от вас, подамся в Москву, в театр, а когда мне сам император станет медаль вручать - вот тогда и посмотрим…
- Хворостиной ты пониже спины получишь, а не медаль от императора. Пьесу лучше смотри!
Варя надулась и лишь буркнула:
- Да что там смотреть - ее задушили уже почти…
- Молодые люди, будьте любезны - чуточку потише! Такой драматичный момент… - шикнули на них с задних рядов, и брат с сестрой вынуждены были замолчать.
Подперев рукою голову, Кошкин какое-то время наблюдал, как душат несчастную Дездемону, но вскоре, поморщившись, отвернулся. Что на службе, что в театре - одно и то же… Всюду какие-то страсти, какие-то нелепые принципы и обиды, ради которых люди - вполне вменяемые с виду - находили возможным убивать друг друга. Ломая собственные жизни и жизни своих родных, не говоря уж о жертвах. Кошкин не считал себя великим гуманистом, но глядеть на это еще и в театре ему было тошно.
Мысли плавно перетекли на графиню Раскатову и ее покойного мужа. Все-таки Шекспир воистину был знатоком человеческих душ и тысячу раз прав: ежели найден труп, то первым делом следует обратить внимание на супруга или супругу покойного. Однако в Горках эта схема, похоже, дала сбой. Графиня и впрямь вела себя странно, но, чем более Кошкин думал об этом деле, тем более убеждался, что графа убил князь Боровской. Тот добивался расположения графини - безуспешно, скорее всего, - потому обманом поселился в ее доме; когда же нежданно-негаданно туда явился законный муж Раскатовой, то юный князь сам же затеял с ним ссору, в результате которой граф был застрелен. Дело казалось Кошкину до омерзения простым, обыденным и не требующим никаких умственных усилий.
Закончив сегодня в Горках, он тотчас вернулся в Петербург, дождался аудиенции и доложил о ходе следствия лично графу Шувалову. Тот во всем его поддержал и санкционировал допрос юного Боровского - а если понадобится, то и немедленный арест. Проблема была лишь в том, что по постоянным адресам найти Леонида Боровского пока не удалось. Но статус и общественное положение молодого князя были не те, чтобы пуститься в бега по всей Руси. И гордость опять же - аристократов всегда подводит гордость. Наверняка он затаился где-то неподалеку от места преступления, и не сегодня так завтра его найдут.
Лучше, конечно, чтоб сегодня. Для того Кошкин и оставил в Горках патруль из трех человек: устроившись в укромном месте, те должны были наблюдать за домом художника. Потому что, как бы ни старался младший Рейнер обаять следователей, наиболее вероятным Кошкину все же виделось, что Боровской, убив графа, подался в дом своего приятеля, где и укрылся.
Дездемону благополучно задушили, пьеса кончилась, и Кошкин поспешил присоединиться к бурным аплодисментам. Еще минуту спустя Варя отстала, встретив подругу, Кошкин же начал пробираться за кулисы.
Эти коридоры, где всегда царила суета, толкотня, переполох и неразбериха, Кошкин давно знал, как свои пять пальцев. Перед каждым спектаклем, когда переполох и неразбериха достигали своего апогея, казалось, что в этот-то раз постановка точно с треском провалится, потому как у режиссера истерика, директор глотает сердечные капли, а реквизиторы угрожают уволиться, но все равно дошивают костюм прямо на артистке. А все оттого, что у ведущего актера запой, а ведущая актриса опять хочет сбежать с любовником (иногда, впрочем, бывало наоборот). Удивительное дело, но и при таком раскладе спектакли почти всегда проходили сносно, а иногда и блестяще. Как так получалось? Кошкину никогда не понять…
Дверь в реквизиторскую, где начальствовала матушка Кошкина, была приоткрыта, потому он вошел туда, ни минуты не раздумывая. И первым делом увидел светило Александрийской сцены в одном корсете и панталонах, наклонившееся, чтобы собрать с пола наряд Дездемоны.
- Простите, Зоя Марковна… - смутился Кошкин и немедленно ретировался.
- Да полно вам, Степан Егорыч, чего вы здесь не видели, - усмехнулась та и озабоченно спросила: - Переигрывала я сегодня, да?
- Мне так вовсе не показалось, - отозвался Кошкин из-за двери.
- Ах, Степан Егорыч, что вы делаете с моим бедным сердцем… - разомлела Ясенева, приняв его слова за комплимент. И снова наклонилась.
Слава Богу, что уже появилась матушка Кошкина, выходя к нему в коридор - как всегда оживленная, суетящаяся и опять перешивающая что-то на ходу.
- Стёпушка, сынок, как же славно, что ты зашел… - матушка привычно потрепала его по волосам, когда он наклонился, чтобы поцеловать ей руку. Но, хорошо зная сына, она тотчас спросила, предвидя недоброе: - А ты отчего сюда, а не домой, к ужину, как уговор был?
- Я лишь бороду отдать, матушка… и извиниться, что не приеду. Дел невпроворот. Но в другой раз непременно буду!
Избегая смотреть матери в глаза, он отдал сверток с бородой Стеньки, одолженную когда-то в театре. Кошкину действительно было стыдно - изо дня в день он обещал приехать «в следующий раз». Кажется, он больше месяца не бывал дома. Но сегодня ему нужно обязательно вернуться в Горки: если Боровской надумает покинуть Рейнеров, то непременно сделает это ночью. Как можно в таком деле полностью полагаться на подчиненных?
- Как же, Стёпушка?! - расстроилась больше обычного матушка и даже перестала шить. - Сегодня ведь Матрена Власьевна будет, ведь столько ждали-то ее…
- Сегодня?! - изумился Кошкин и от отчаяния ругнулся про себя.
Матрена Власьевна была свахой, одной из самых именитых в Петербурге. Со столь внушительным «послужным списком», что заинтересованные семьи по несколько месяцев порой ждали своей очереди, чтобы пригласить ее к ужину. И матушка действительно об этом говорила - не ехать сегодня на ужин было бы свинством…
Получив первый же свой гонорар на службе у Шувалова, Кошкин забрал мать с сестрицей из плохонького домишки на окраине Пскова и увез в Петербург, где арендовал для них хорошую квартиру. Нанял горничную, экономку, а позже и учителей для Вари. Подумывал теперь о том, чтобы отыскать для сестрицы гувернантку - он понятия не имел, на что она ей, но знал, что у барышни должна быть гувернантка.
С тех пор, как Кошкин поступил под начало графа Шувалова, материальное его положение существенно улучшилось. Да и расследуемые дела стали не в пример интересней, чем те вероломные похищения кур и чудовищные кражи белья с веревок, которыми он занимался в провинциальном Пскове. В родном своем городке Кошкин начинал когда-то в полицейском управлении в чине младшего унтер-офицера с месячным жалованием в двадцать рублей. И быть бы ему в этом чине до конца жизни, подобно батюшке своему, если бы случай не свел его с графом Шуваловым Платоном Алексеевичем.
Кошкин отлично понимал, как ему повезло. Понимал, что такой шанс выпадает одному из сотни, если не реже. Только благодаря тому матушка и может хоть сегодня уволиться из театра, а Варя, единственная из всех подруг, будет воспитана как барышня. И ждет ее судьба барышни - Кошкин намеревался хоть из-под себя выпрыгнуть, но обеспечить это сестре.
Промотать этот шанс, этот подарок судьбы, было бы непростительной глупостью. И пускай коллеги считают его карьеристом, если им угодно…
Кошкин пока что не числился официально в Генеральном штабе, но, хотя прямым его начальником и был совершенно другой человек, подчинялся целиком и сиюминутно он одному лишь Платону Алексеевичу. Его считал он своим патроном и покровителем, хорошо сознавая, что его благосостояние - а значит и благосостояние его родных - целиком зависит от воли Шувалова. Потому советы его, не говоря уже о приказах, выполнялись беспрекословно.
А одним из таких советов было непременно обзавестись женою.
- Есть у моего старинного приятеля крестница. Сиротка, - поделился как-то однажды Платон Алексеевич, а Кошкин с жадностью внимал, потому как решил сперва, что речь идет об очередном задании. - Добрая, милая, славная девчушка. Красавица. Только без приданого, к сожалению. Зато роду хорошего. Очень уж хочется мне и доброе дело сделать, и приятелю помочь, вот я и подумал… вы ведь не женаты до сих пор, Степан Егорыч?
- Никак нет, - настороженно ответил тот, еще не до конца веря, что правильно понял Шувалова.
Кошкин ничуть не сомневался, что о его неженатом положении граф осведомлен превосходно, но у Шувалова была странная привычка - задавать вопросы, на которые он и так знал ответы.
Граф ничего не сказал больше и ничего не спросил - лишь передвинул ему по столу заранее приготовленную визитную карточку Матрены Власьевны и сказал, что эта дама все устроит.
Возвращаясь в тот раз от Шувалова, Кошкин размышлял, что, выходит, у графа на него большие планы, ежели он лично хлопочет о его женитьбе. Да не на ком-то, а на девице «хорошего роду». Кошкин, правда, не сразу понял, к чему эти формальности со свахой, но вскоре сообразил, что, разумеется, он не того полета птица, чтобы граф Шувалов лично вводил его в дом этой сиротки и представлял его, как своего приятеля.
…Матушка для приготовления ужина наняла повара из кофейни на соседней улице, а Варя надела платье, которое дарил Кошкин. Платье было с огромными буфами на рукавах по последней моде, но, ежели честно, казалось Кошину несколько глупым; да и Варя наотрез отказывалась его надевать - пришлось ставить ей ультиматум. Зато за столом сестра и впрямь выглядела совсем взрослой девушкой и настоящей барышней.
Матрена Власьевна женщиной оказалась добродушной, совсем не чопорной и, спустя четверть часа, они с матушкой уже болтали как старинные подруги. Разговор, правда, так и не касался сути - Кошкин знал, что в светских беседах к делу переходят в самую последнюю очередь.
Это чрезвычайно нервировало его и заставляло то и дело поглядывать на серебряный «Лонжин» [10]