- В этой же комнате вчера ночью вы убили вашего мужа и любовника. Побойтесь Бога, Светлана Дмитриевна.
Сказать, что Раскатова была удивлена таким поворотом дел - это ничего не сказать. Она растерянно хлопала ресницами и все не могла найтись, что ответить. Но Кошкин и не собирался дожидаться: ему теперь все было ясно о ней. Более чем ясно. Не оглянувшись ни разу, он покинул дом через ту же террасу.
Однако он и сам отдавал себе отчет, что спокоен лишь внешне. Ярость клокотала в нем, мешала ясно думать и была столь сильна, что он едва сдерживался, чтобы не произносить вслух все те ругательствами, которыми крыл Раскатову про себя.
Она все-таки провела его! Подумать только - пару часов назад он был о ней такого высокого мнения, что не допускал всерьез ее причастности к убийству. А теперь… она сама фактически призналась. И доказала, что пойдет на все, на любые мерзости и ухищрения, лишь бы избежать правосудия.
«Так ведь нужно арестовать ее немедля!» - Кошкин остановился, осененный этой мыслью.
Возвращаться в библиотеку ему не хотелось - по правде сказать, он не был уверен, что устоит перед нею во второй раз. Да и доказательств нет… она призналась только что, да, но кто ему, Кошкину, поверит на слово? Напротив, Раскатова непременно станет уверять всех, что ничего подобного не говорила.
Нет, здесь нужно действовать иначе… сперва заручиться поддержкой Шувалова, а потом можно и арестовывать.
Решив так, Кошкин подозвал к себе старшего из своих людей, которые, проводив экипаж с Девятовым, теперь бездельничали, и отдал распоряжение:
- Взять все выходы из дома под охрану и глаз не спускать с Раскатовой! - Кошкин поймал себя на мысли, что приказ прозвучал излишне жестко. Однако допустив на мгновение, что Раскатова попытается пустить свои чары и против этого полицейского, Кошкин рассвирепел еще более. Договорил он тихо, но столь зловеще, что человек его бледнел на глазах: - Если хоть что-нибудь случится из ряда вон выходящее… шкуру спущу лично с тебя!
Полицейский мелко затряс головой, кивая, и даже не решился ничего уточнить. Потом козырнул и помчался отдавать распоряжение подчиненным.
А Кошкина черт дернул обернуться еще раз на дом.
Сквозь распахнутую дверь террасы ему хорошо было видно Раскатову, спрятавшую лицо на подлокотнике все того же кресла. Спина ее дрожала: она плакала навзрыд, в том не могло быть сомнений. На мгновение у Кошкина шевельнулась мысль - даже не мысль, а надежда, - что он просто понял ее как-то не так?… Впрочем, гоня сомнения, он снова нахмурился и отправился искать своего кучера.
Глава XII
Светлана не помнила, когда в последний она раз рыдала вот так - не помня себя, до головной боли, до озноба во всем теле. Порой, казалось, она выплакала уже все и сумела взять себя в руки, но, стоило вспомнить эту отвратительную сцену, это презрение в его взгляде, эти обидные колкие слова… и снова она не видела ничего, кроме пелены слез перед глазами.
Что он теперь думает о ней? Он считает ее убийцей, это понятно, и с минуты на минуту непременно вернется, чтобы заковать ее в кандалы, как преступницу. Но это еще можно пережить, а вот то, что он думает о ней как о последней шлюхе… Впрочем, шлюха она и есть.
Светлана вполне отдавала себе отчет, что, ежели б на месте этого сыщика был кто-то другой, даже менее привлекательный, она бы сделала все то же самое. У нее не было выбора! Если есть хоть малейший шанс избежать наказания и не ставить на будущем Нади крест, сделав ее сестрой каторжанки - она обязана этот шанс использовать. Не имела никакого права не использовать!
Потому Светлана, хоть и чувствовала омерзение к самое себе, иного пути не видела. С ней кончено, и нет смысла разыгрывать из себя невинную гимназистку. Не нужно ждать чуда, его не будет.
Но она сглупила, понадеявшись провернуть этот трюк с Кошкиным. Ведь показалось же ей в какой-то момент, что он не из тех, кто воспользовался бы столь низкой женщиной. И он действительно не воспользовался. Вероятно, он даже думал о ней лучше, чем она есть на самом деле. Но теперь уж…
И очередной приступ рыданий лишил ее способности думать хоть сколько-нибудь трезво.
Светлана не заметила, когда именно в библиотеке появилась Василиса, но та тотчас принялась суетиться вокруг, уговаривать то умыться, то лечь в постель, в конце концов, экономке даже удалось заставить ее выпить отвар из ромашки и мяты. Неизвестно, что она еще туда добавляла, но на Светлану это варево всегда действовало успокаивающе.
Помогло и в этот раз. Слезы еще продолжали водопадом катиться из глаз, но она, по крайней мере, больше не тряслась от рыданий. Да и мучительное чувство стыда как будто притупилось.
- Пойдем, золотая моя, - Василиса завела Светланину руку себе за шею и настойчиво повела ее куда-то. Светлане не хотелось идти, да и полицейский ведь сейчас вернется, чтобы арестовать ее - но она даже Василисе сопротивляться не могла. А та по пути продолжала увещевать: - Пойдем, золотая, рассвет уж скоро, но ты поспи - я Аленке скажу, чтоб не шумела и тебя не будила.
Светлана не помнила, как Василиса раздела ее и уложила в постель, как опустила портьеры, чтобы утренние лучи не пробивались в комнату, и прикрыла дверь за собою.
Потом она, кажется, уснула. Сон был легким, словно прозрачная вуаль, готовым оборваться в любой момент, от любого шороха. Потому, когда дверь, тихонько щелкнув, отворилась - Светлана тотчас подняла голову с подушек.
Это был Серж.
- Ты еще спишь, моя соня? - Не раздеваясь, он забрался к ней на кровать, сходу целуя Светлану в пересохшие губы. - Вокруг дома столько полиции - никак тебя охраняют? Но меня не видели…
Упоминание полиции снова кольнуло Светлану, теперь безучастную ко всему. Она поморщилась и уперла ладони в плечи Сержа, пытаясь оттолкнуть его:
- Ах, оставь! Серж, прошу, не сегодня…
Тот покорно шепнул:
- Ты переволновалась вчера, я понимаю. Я просто побуду рядом.
Однако ж губы его все еще мягко касались ее лица - вероятно, он считал, что таким образом успокаивает ее.
- Нет, уходи, - Светлана слабо пыталась увернуться, зная, чем заканчиваются все его «просто побуду рядом». И, наконец, выкрикнула, плохо отдавая себе отчет: - Серж, пойми ты, это должно прекратиться! Я не люблю тебя!
Сказала и сама испугалась. Хотя и раньше она не клялась ему в любви особенно горячо, но то, что она его любит, считалось меж ними само собою разумеющимся. Должно быть, Серж ей просто не поверит теперь.
А он, впервые услышав опровержение своих мыслей - да еще и столь экспрессивное - и впрямь замер. С полминуты, наверное, думал, что ответить, и, наконец, нашелся:
- Верно, ты чувствуешь вину перед Раскатовым, потому так говоришь. - Догадка эта стала для него спасительной, Серж действительно отказывался ей верить. - Но пойми, mon cœur, ты ни в чем не виновата. Что же в этом плохого, ежели двое любят друг друга?!
И, сказав так, Серж снова принялся искать ее губы, а Светлана лишь со стоном вздохнула, уже и не пытаясь увернуться. Она не знала, какие еще слова отыскать, чтобы он понял: ее муж не имеет к этому ровным счетом не никакого отношения…
Ей снился душистый яблоневый сад, что цвел здесь, пока Горки были поместьем Холиных. Серж, темноволосый, с трогательным юношеским пушком над верхней губой, заглядывал ей в глаза и спрашивал:
- Ты всегда будешь любить меня? До конца жизни?
Он крепко держал руку Светланы в своей и смотрел в ее глаза так, будто от ответа зависела вся его жизнь. Светлане было лишь семнадцать, но даже в свои неопытные годы она поостереглась давать подобные обещания:
- Откуда ж я знаю, что будет через десять лет, или даже через год, глупенький? - Она попыталась свести все к шутке: - Может, я стану страшной, толстой, как повариха Холиных, и ты первый же меня разлюбишь.
Но Серж слабо улыбнулся, отвечая более чем серьезно:
- Я буду любить тебя всегда, Светлана, до самого последнего вздоха.
Светлана ему не поверила, рассмеялась. Кажется, уже тогда она знала в глубине души, что пожениться им не позволят. А раз так, - полагала она, - то и о клятвах своих Серж забудет очень скоро. Потому легко сказала то, что он хотел услышать:
- И я буду любить тебя всегда-всегда, глупенький. До самого последнего вздоха.
Ох, сколько раз потом Светлана жалела об этом обещании… И тогда, после откровенного разговора с Алиной, когда он в первый раз вот так же точно явился незваным в ее спальню. Он напоминал ей те слова, а на все доводы Светланы с искренней наивной верой отвечал: «Ведь ты же клялась тогда! Я видел по твоим глазам, что ты не лгала. И, что бы ты ни говорила теперь, я знаю, что ты всегда будешь меня любить».
Тогда Светлана уступила ему в первый раз. Отчасти потому что клятвы следовало соблюдать, а отчасти, потому что надеялась, что прежняя детская любовь и впрямь вернется. Не вернулась. Хотя Светлана все еще ждала ее - до этой ночи. Сегодня она особенно ясно осознала, насколько отвратительна ее связь с Сержем - для названия подобной связи в русском просторечном языке есть вульгарное, но зато очень емкое слово, прекрасно характеризующее их с Сержем отношения.
Не брак Алины уничтожала она, позволяя Сержу целовать себя, а собственную свою жизнь.
Портьеры уже не спасали от лучей солнца: за окном был день, когда она очнулась во второй раз. И сразу поняла, что это снова пришло.
Прошлой ночью, когда она убила Павла, все было так же. Не сон, не явь, а что-то среднее. Полусон. Тело казалось тяжелым, будто пудовыми цепями прикованным к кровати, мысли же как в нервной лихорадке метались в голове, не позволяя ни на чем сосредоточиться. Светлана теперь до замирания души, до оторопи во всем теле боялось, что все повторится.
Подняться с постели было неимоверно трудно, но еще несноснее было лежать подле спящего Сержа… Светлана с трудом, будто пьяная, цепляясь за стены и спинку кровати, поднялась на ноги. Все плыло перед глазами и шаталось - или это саму Светлану качало из стороны в сторону. Яркие, почти живые образы то и дело возникали перед глазами: вот Павел смотрит на нее из угла с молчаливым укором, вот Леон кричит и беснуется, вот Серж требует, чтобы она клялась ему в любви. Была здесь и Надя, которая, перемежая слова слезами, твердила ей, что никогда не простит…