К тому же после объяснения Девятова Кошкин несколько успокоился: стреляли - это не убили. Может, Гриневский как раз и стрелял, может, он и есть тот, кого они ищут. Но почему в доме Раскатовой?… Нельзя было вчера покидать Горки, как чувствовал он! Ежели она не убийца, а жертва, виноват в ее смерти будет только Кошкин…
- Стёп, женись на ней, а?
- Чего?… - погруженный в свои мысли, он не сразу понял вопрос Вари.
- На Дашеньке. Я б ее сестрицей называла, платья бы свои подарила. Она ведь там не выживет. Генеральша эта… да она ведь хуже, чем Кабаниха у Островского!
Кошкин не ответил - просто не знал, что сказать, а матушка мягко, но вполне однозначно велела:
- Помолчала б ты, Варюша. Братец твой и сам разберется.
По лицу матушки, однако, невозможно было понять, что она обо всем этом думает - хотя Кошкин, жадно вглядываясь в ее глаза, и пытался. Как ему вести себя с этой невестой? Стоит ли искать следующей встречи? Он бы прямо спросил у матери, но пока что ему мешало присутствие Девятова.
Не помня себя, не разбирая дороги, Надя бежала, путаясь в юбках, но желая оказаться как можно дальше от этого дома, где не видела ничего, кроме горя и слез. Но ей ведь и податься некуда - во всем огромном мире у Нади не было ни единого угла, который он могла назвать своим. Раньше хоть озеро было, а теперь… Не выдержав, Надя ухватилась рукой за ствол ближайшего дерева, прижалась лбом к шершавой коре и, совсем обессилив, разрыдалась.
И тут ее окликнули:
- Надин?! Что с вами? Что-то стряслось?…
Разумеется, это был Рейнер. Краем глаза Надя отметила, как он положил что-то в карман и бросился к ней. Он точно преследует ее! Стоило бы пожаловаться сестре… если б это имело хоть какой-то смысл. Светлана только отмахнется как обычно и скажет, что она все выдумывает.
Но эта мысль лишь мельком посетила Надю, как и сожаление, что ей вечно недостает сдержанности и умения держать лицо. Наде и в голову не пришло утереть слезы при появлении Рейнера, напротив, она как будто рада была возможности выговориться:
- Это ужасно, Григорий Романович! Моя сестра… она точно сошла с ума, теперь уж я в этом не сомневаюсь! - Каждое слово Надя выкрикивала гневно, сквозь слезы - она и впрямь ненавидела сейчас Светлану. - Я, представьте себе, находилась в своих комнатах, когда услышала за стенкой выстрел! Да не один, а два или три… у меня даже штукатурка осыпалась, и картина покачнулась! А за стеной находится спальня Светланы - разумеется, я тотчас бросилась туда… что же еще мне было делать?! А там… а там…
Надя и не знала, как на словах передать всю ту мерзость, что она там увидела. Да и надо ли? Рейнер им совершенно посторонний, чужой, и незачем ему знать столь отвратительные подробности о ее сестре.
А увидела Надя следующее: в спальне, прямо в дверях, стояла Светлана, крепко сжимая в руке револьвер - тот еще дымился. Сестра дрожала, словно от холода, зажимала себе рот и сама до смерти была напугана тем, что натворила. А в ее постели, на залитых красным простынях, сидел Сергей Андреевич. Полуобнаженный, в распахнутой сорочке, весь в крови. Он зажимал рану на плече и корчился от боли.
Надя, ахнув, так и приросла к полу, не зная, чему больше поразиться: то ли постороннему мужчине в спальне сестры, то ли такому количеству крови. А Гриневский, заметив ее, даже о своей ране как будто позабыл:
- Надя… - вскрикнул он в испуге, - все не так! Это не Светлана стреляла, это я сам!
Гриневский потянулся, было, к ней, но Надя отпрянула, будто от прокаженного, и бросилась вон из комнаты.
- Света! Останови ее! - снова услышала она за спиной голос Гриневского, и ей-Богу в какой-то момент Наде показалось, что ее сумасшедшая сестра станет в нее стрелять.
Наде и раньше приходила мысль, что Светлану с Гриневским связывает не только дружба… но она всегда гнала эту мысль прочь - чего-чего, но распущенности за своей сестрой она не замечала. И до чего же горько было убедиться в обратном.
Нет, рассказать об этом Рейнеру решительно невозможно! По крайней мере, говорить стоит не все.
- Моя сестра стреляла в Сергея Андреевича. В Гриневского.
Голос Нади прозвучал на удивление твердо и холодно. И тотчас она подняла требовательный взгляд на Рейнера: Надя ждала, что он сейчас же предпримет какие-то действия. Ей так хотелось, чтобы хоть кто-то, хоть Рейнер, поддержал ее и был бы на ее стороне.
Надя силилась понять, о чем думает Рейнер сейчас, глядя на нее, и, к разочарованию своему, читала в его взгляде недоверие. Выдержав паузу, он крайне осторожно спросил:
- Надин, вы уверены в том, что говорите? Это очень серьезные обвинения, а вы крайне взволнованы и явно не в себе. Быть может, вам лишь показалось?
Надя судорожно, сквозь слезы, вздохнула - у нее руки опустились от этих слов.
Боже, ну что же у нее за судьба такая? Никто ей не верит, никто не принимает всерьез! Кажется, убей Светлана кого-то хоть прямо здесь, среди бела дня и на глазах у всего поселка - и то люди примутся убеждать Надю, что ей показалось, и все совсем не так…
Что же еще нужно, чтобы он поверил?!
И снова ее разум затмила выжигающая душу злость на Светлану. Это она внушила всем вокруг, что ее младшая сестра - дурочка, глупышка и капризная выдумщица! Что ее вовсе не стоит принимать всерьез!
Ярость всецело владела сейчас Надей, и хотелось ей одного-единственного - изничтожить Светлану! Стереть ее, как корень всех бед человеческих! Распущенную, лживую, недостойную женщину, которую ей отныне и сестрой-то называть стыдно! Всегда, всегда Надя была у сестры на пятом, на десятом месте - далеко позади этого глупца Гриневского! Всегда она предпочитала его, ей, своей родной сестре!…
- Григорий Романович, - Надя как будто со стороны услышала собственный голос - холодно чеканящий каждое слово, - я прошу вас сделать для меня одну вещь: позовите за полицией.
- Хорошо, - к удивлению, не стал спорить Рейнер, - Надин, разумеется, я всегда на вашей стороне, и, если вы считаете это необходимым, то я тотчас телеграфирую господину Кошкину, только… Светлана ведь ваша сестра. Подумайте, что станет с нею… да и с вами тоже.
Надя теперь и на Рейнера злилась - с каждым его словом все больше и больше. Потому как что-то похожее на угрызения совести кольнуло Надю, когда она представила, как ее красавица-сестра, привыкшая к модным платьям, к дорогим аксессуарам, так тщательно оберегающая свою кожу от солнца, ветра и холода - и попадет куда-нибудь в глухую Сибирь. Где вечно идет снег, и трещат морозы. И ее там заставят работать…
- Она заслужила это! - твердо, желая убедить то ли Рейнера, то ли саму себя, возразила Надя. - Она убила двух ни в чем не виновных людей.
«Она отобрала у меня Леона», - добавила Надя про себя и даже сумела признаться, что именно этот факт переполнил чашу терпения.
- А как же вы, Надин? - хмуро продолжал допытываться Рейнер. - Что станете вы делать без Светланы? У вас есть родственники?
Надя растерялась: она и впрямь не подумала, что родственников, способных приютить ее у себя хоть на некоторое время, просто не существует. Но тотчас решила, что станет решать проблемы по мере их поступления. Сейчас ей о другом нужно думать. В конце концов, - Надя вспомнила английский роман про Джейн Эйр, - она всегда может устроиться гувернанткой.
И где-то в глубине души Надя даже ждала с трепетом того момента, когда избавится от тиранической заботы своей сестры и сможет, наконец, доказать им всем, что она и сама чего-то стоит.
Но отвечать на каверзный вопрос Надя не стала, вместо этого она подняла на Рейнера строгий взгляд и с вызовом спросила:
- Я видела, как вы спрятали что-то в карман. Что вы нашли здесь?
Рейнер смешался. Кажется, он предпочел бы скрыть это. Однако все же запустил руку в карман и протянул Наде женское украшение - кулон. Это был небольшой шар из червленого серебра с искусною резьбой, подвешенный на длинной разорванной цепочке.
- Я всю ночь думал о том, что случилось в вашем доме, не мог уснуть… - заговорил Рейнер. - И решил, что убийца обязательно оставил бы какие-то следы, пока возился здесь, на берегу в полной темноте. А полиция ведь толком не искала - ночь была - вот я и решил посмотреть сам. Словом, я нашел это здесь, возле самой воды. Вы узнаете это украшение?
- Узнаю… - едва ворочая шеей, кивнула Надя. - Это всегда носит Светлана.
На озере было тихо в этот час, словно вымерло вокруг все живое. В мирок Нади, укрытый со всех сторон где валунами, где соснами, не доносилось ни звука и, казалось, единственное, что было здесь живым, так это туман, который не спеша плыл над водою. Все оттого, что к вечеру резко похолодало, но Надя и озноба не чувствовала. Кажется, она больше вовсе не способна была что-то чувствовать. Со смертью Леона и в ней что-то умерло, оборвалось, и она была уверена, что прежней никогда уже не станет.
Надя видела, разумеется, что Леон интересуется лишь ее сестрой, но она могла надеяться, по крайней мере, что когда-нибудь он обратит внимание и на нее, Надю. Ведь случается же такое в жизни!… А в романах так и вовсе герой всегда сперва увлечен красивой, но злобной женщиной, прежде чем разглядеть неброскую прелесть главной героини. До прошлой ночи Надя жила мечтой, что так случится и с нею…
Она не понимала, за что Светлана так поступает? Вольно или невольно, но сестра отбирала у нее все, что было Наде дорого… отбирала настоящее, главное и полагала почему-то, что Надя должна быть благодарна за те фальшивые проявления сестринской любви: щедрые подарки, вроде ставших ненужными Светлане кукол и книжек - раньше, или модные платья да побрякушки - теперь.
И обижалась еще, что Надя не хочет сидеть с нею вечерами и любоваться на закат. Да какой может быть закат, если рядом со Светланой Надю изводил единственный вопрос: «За что?…». Вопрос, заданный со слезами, с болью. Вопрос, который разъедал все существо Нади и уже много лет не позволял ей спокойно жить…