Надя действительно сидела на берегу и, судя по всему, уже давно: маленькая, хрупкая, сжавшая в комок от холода, она обхватила себя руками и дрожала всем телом.
- Надюша… - робко позвала Светлана, не решившись сделать больше и шага. Все чувства в ней затмевала сейчас жалость и стыд оттого, что она, старшая сестра, довела девочку до подобного. Родители никогда бы ей этого не простили. - Надюша, пойдем в дом, ты простудишься…
Надя, расслышав голос, метнула в нее взгляд, полный уже не ненависти, как сегодня утром, а отчаяния. Должно быть, она и впрямь чувствовала себя словно в клетке, из которой и лететь ей некуда, и взаперти сидеть нет более сил.
- Ну и пусть простужусь - с тобою я не пойду! - услышала Светлана сквозь шум дождя. А после сестра, цепляясь за каменные выступы, поднялась на ноги.
Теперь уже было заметно, что Надю не просто трясет от холода - ее била крупная дрожь. Кажется, она едва стояла на ногах, но все равно начала забираться дальше, меж огромных валунов над озером, желая сбежать от Светланы.
Светлана чувствовала себя совершенно беспомощной, знала, что сестра не послушает, и лишь просила - слабо, ни на что не надеясь:
- Не ходи, Надюша, ты поскользнешься, упадешь… И… там ведь змеи…
- Да, здесь полно змей! - оглянувшись, жестоко подтвердила Надя. - Поэтому, надеюсь, ты оставишь меня в покое!
Дождь, усиливаясь, все больнее хлестал по щекам; полицейские, застыв где-то позади Светланы, не решались лезть в семейную ссору - и совершенно верно. А Светлана беззвучно плакала, смешивая собственные слезы с потоками дождя, и отлично знала, что наказать ее больше, чем уже наказала сестра, не сумеет ни один полицейский, ни один самый суровый в мире суд.
А ежели с Надей что-то случится - если она сорвется с камней, или ее и впрямь укусит змея… ад на земле, родившийся из чувства вины, не прекратится для Светланы никогда.
Вместе с этой мыслью ее будто толкнуло что-то вперед, к валунам - на окрики полицейских она внимания по-прежнему не обращала. Камни, намокшие под дождем, и впрямь были очень скользкими, а мелкая галька под подошвой туфель то и дело перекатывалась, не давая Светлане твердо стоять на ногах. По правую руку расстилалась настоящая пропасть - пусть и не глубокая, но вполне достаточная для того, чтобы, упав с высоты в воды озера, разбить себе голову.
С трудом нащупывая тропинку из более-менее устойчивых камней, Светлана вскоре догнала сестру: в летнем своем платье с открытыми руками она сидела на камне и пустыми от безысходности глазами следила, как приближается Светлана. Бежать ей больше было некуда - дальше только бездна.
- Пойдем домой, Надюша, - снова позвала Светлана, - ты, верно, уже больна.
- Ты ведь боишься змей! - с какой-то истеричной насмешкой сказала Надя. - А они здесь повсюду - так и кишат вокруг!
И снова ее посиневшие губы затряслись - то ли от холода, то ли от сильных переживаний.
- Дурочка моя, - без сил покачала головой Светлана, - я не змей боюсь - я тебя боюсь потерять. Давай руку, ты озябла совсем.
И снова на лице Нади отразилась растерянность, как будто ждала она от Светланы чего-то другого. Впрочем, тоже ненадолго: упрямица сдвинула брови, явно собираясь одарить сестру новой колкостью - да не успела.
Вынырнув откуда-то из-за спины Светланы, следователь Кошкин грубо, но крепко ухватил Надю за руку - но та и не сопротивлялась вовсе. Светлана только сейчас поняла, насколько девочка ослабла: она, повиснув на руках Кошкина, почти лишилась чувств. Только посиневшие Надины губы слабо шевелились - лишь Светлана да Кошкин могли расслышать ее голос:
- Все равно не прощу. Никогда не прощу тебе этого. Никогда. Никогда…
Слова эти еще долго звучали в голове Светланы, пока она, спрятав лицо в ладонях, сидела у постели больной сестры.
Василиса с Аленой переодели ее в сухое, но девочка все равно успела простудиться. Несмотря на мертвенную бледность кожи, лоб ее горел. Она сперва бредила, то вспоминая папу, то своих подруг-смолянок, то обращаясь к Светлане и обвиняя ее - без конца обвиняя в том, из-за чего Светлана и так не могла найти себе места. Неужто Надя и впрямь успела столь сильно влюбиться в Боровского?… Пользы от присутствия Светланы в комнате не было - стоило бы уйти… но Светлана не смела двинуться с места, закрывая сухие глаза ладонями, и слушала, слушала… Это ее наказание. Она заслужила это, вполне заслужила.
Потом Надя затихла, уснула и лишь тяжело дышала, иногда вздрагивая во сне. Алена, а следом и Василиса, попросили разрешения уйти спать, потому как было уже за полночь - а Светлана снова осталась.
Еще спустя какое-то время в дверь постучали и, дождавшись ее позволения, вошли. Кошкин. Очень серьезный, как всегда, с нахмуренными бровями. Светлана подумала, что он клянет ее, должно быть, последними словами. И себя заодно - что поддался уговорам и позволил ей дождаться похорон.
«А что, если он передумал?» - испугалась Светлана и с беспокойством заглянула ему в лицо. Нет, ей сейчас оставить Надю решительно невозможно!
- Я зашел сказать, что послал своих людей к Гриневским. - Вопреки серьезному своему виду, говорил он неуверенно, должно быть сомневался, прилично ли ему заглядывать в девичью спальню. Потому жался на пороге и не знал, куда деть глаза. - Вечером к ним должен был заехать доктор… возможно, он еще у них. Его привезут осмотреть Надежду Дмитриевну. Надеюсь, к утру ей станет лучше.
Горки находились в некотором уединении от прочих деревень их уезда, и единственный на всю округу врач, Иван Дмитриевич, который служил здесь еще когда Светлана была ребенком, добирался к ним не меньше чем за три часа - и то ежели других больных не было.
- Спасибо вам, - искренне поблагодарила Светлана. В суматохе она и впрямь позабыла о докторе, понадеявшись на снадобья Василисы.
Он все-таки поднял глаза на Светлану и кивнул.
- Степан Егорович, - остановила она его, когда тот хотел вновь скрыться за дверью, - я прошу простить нас за эту сцену на озере… должно быть, у вас ни с кем не бывало столько неприятностей, сколько со мною. Простите, мне действительно неловко.
А Кошкин, не дослушав, усмехнулся как будто своим каким-то мыслям и охотно ответил:
- Да скажете тоже… вот с полмесяца назад малинник на Сенной площади брали, так двоих наших ранили, с одним совсем плохо… девица их мне щеку до крови разодрала, а мазурик один особенно ушлый так и вовсе пообещал, что, как вернется, найдет меня и, понимаете ли, зарежет. Вот с ними действительно были неприятности! - В какой-то момент лицо его даже просветлело, но после Кошкин снова смешался, нахмурился и счел нужным уточнить: - «Малинник» - это они так воровские притоны свои называют.
Светлана же, и впрямь потрясенная, не знала, что и сказать:
- А что же будет, если этот… мазурик… - фамилия, что ли, такая чудная малоросская? - и впрямь угрозу выполнит, когда вернется?
Но Кошкин вновь улыбнулся снисходительно и поправил ее:
- Если вернется. - Он вошел в комнату полностью, намереваясь, кажется, сполна посвятить Светлану в тонкости воровского жития: - Да с его-то норовом мазурика этого, боюсь, свои же порешат, не дав ему и до первой пересылки дойти. - И снова пояснил: - «Порешат» - это убьют, значит.
- Какая у вас занимательная служба, Степан Егорович… - отозвалась Светлана, невольно поежившись.
Надюша вздрогнула во сне, и Светлана, вспомнив, где она и с кем, поспешила охладить ее лоб влажным полотенцем.
- Не прощу… никогда не прощу… - снова зашептала она во сне.
Пока Светлана утирала Надино лицо и гладила волосы, Кошкин молчал - но и не уходил, чему Светлана была даже рада.
- А у вас есть младшие братья или сестры, Степан Егорович?
- Есть, - нехотя отозвался он. - Сестрица года на два младше Надежды Дмитриевны. Варенька.
- Стало быть, Вареньке пятнадцать? - не оборачиваясь, улыбнулась Светлана. - В пятнадцать Надюша была паинькой. Почти и не капризничала… только умоляла меня забрать ее из Смольного. Может, и впрямь стоило забрать: Бог с ним с образованием этим, кому оно, по большому счету, нужно.
- У Вари домашние учителя, - заметил Кошкин, - но все равно она недовольна. Верно, возраст такой, что им всегда что-то не так. Варенька, представьте себе, хочет в Москву податься и поступить в какое-то там драматическое училище, в студию к Немировичу-Данченко [19]…
- А Немирович-Данченко набирает учеников? - оживленно переспросила Светлана. - Что ж, весьма похвально желание вашей сестры. Я читала его критику, смотрела несколько пьес: по-моему, он прекрасный драматург и весьма талантлив. А вы что же - против?
Но что Кошкин даже хохотнул в голос:
- Чтобы Варя актриской стала?!
- Не актриской, а актрисой! - отчего-то обидевшись за весь женский род и за актрис в частности, возразила Светлана. - Что же плохого в том, чтобы учиться актерскому ремеслу, если девочка и впрямь талантлива? Представьте, если Саре Бернар [20] брат запретил бы идти в профессию?!
- Нет у Сары Бернар брата, и позвольте мне не называть, кем была ее матушка! - резко заметил Кошкин.
Светлана умолкла: и впрямь, зачем она вмешивается? Ей ли раздавать советы по воспитанию барышень? Кошкин тоже теперь молчал и хмурился, пока Светлана лихорадочно выдумывала, что бы еще спросить - хотелось хоть немного сгладить впечатление о себе.
Однако Кошкин заговорил сам.
- Светлана Дмитриевна, - сказал он как будто через силу, - вспомните, прошу вас, когда вы в последний раз видели этот ваш кулон? Может, вы отдали его кому-то или потеряли достаточно давно?
Светлана так и не повернулась к нему, но ясно слышала в голосе сочувствие. Неужто ее маневры увенчались успехом, и Кошкин даже после всего, что она вытворяла, хочет ей помочь?
«Все же он очень мил», - подумала Светлана и невольно улыбнулась.