Выбравшись на крыльцо, она всей грудью глубоко вздохнула и - кажется, ей стало чуточку легче.
Что уж… в ее положении деньги это меньшее, что ее должно волновать. Но как же Надюша? Получается, она получит только наследство отца - жалкие крохи, отданные когда-то в банк под проценты. Сколько там теперь, интересно? Приличную квартиру хоть будет на что снять? Да и те крохи она ведь сама, своею рукою поделила меж Надей и монастырским приютом…
А хуже всего было, что приданое Нади - то приданое, которое она пообещала уже Грегору - резко сокращалась до суммы, что назначил ей отец. И ни копейкой больше. Нет, в Грегоре Светлана не сомневалась: она достаточно его знала, чтобы быть уверенной - теперь-то он женится наверняка. Из чувства долга.
Но вот Надюша не смеет более рассчитывать ни на кого, кроме Грегора… Как сказать об этом сестре?
- Что же мне теперь делать? - вслух спросила Светлана, в полной растерянности остановившись посредине дорожки, ведущей к воротам.
«И где же Степан Егорович? - спросила она уже про себя. - Ведь восьмой час времени… он обещал…»
И тут она услышала, что ее окликнули.
- Светлана Дмитриевна! Вам нехорошо? Быть может, за доктором послать?
Это был Володя, вышедший на крыльцо следом за ней. Володя Раскатов, младший брат ее покойного мужа и сын того самого «беспутного батюшки». Незаконный сын. Павел разыскал его через какое-то время после смерти родителя и с тех пор всячески опекал, а шесть лет назад даже отправил учиться за границу, потому как Володя делал огромные успехи в арифметике.
Он был ровесником Светланы - забавно, но они даже родились в один день, и те несколько лет до отъезда Володи справляли двадцать пятого февраля двойной праздник.
…Светлана, повернувшись к нему, услышала, что к воротам подъехала коляска.
«Быть может, Степан Егорович, наконец!» - подумала она.
Но Володя снова заговорил, не дав ей отвлечься:
- Просто когда вы вышли от Викторова, - смутился он, убедившись, что ей не нужен врач, - на вас лица не было. Что-то случилось? Викторов сказал… вам что-то?
Володя совершенно не был похож на старшего брата: зеленые близорукие глаза за стеклами очков, вздернутый нос, мягкое лицо - да и сам он был каким-то мягким, рыхлым и уютным. Как плюшевый медвежонок. Потому, наверное, Светлана никогда и не относилась к нему серьезно, а лишь как милому ребенку, не по годам разумному.
Но иногда Медвежонок ее удивлял - необыкновенной своей проницательностью. Вот и теперь этой заминкой в последней фразе с головою выдал, что догадывается, о чем именно говорил Викторов. А сопоставив некоторые факты, Светлана вдруг осознала, что Викторов просто не мог не осчастливить его новостью о свалившемся наследстве.
- Викторов и вам сказал, ведь так? - уточнила она. - О завещании.
Тот понуро опустил голову:
- Не Викторов. Павел обсуждал это со мною… он клялся, что и вас обеспечит вполне, и я никак не думал, что… что он погибнет так скоро. Я потому только согласился - из надежды, что он успеет тысячу раз передумать. Ну, какой из меня граф, Светлана Дмитриевна?!
Голос его дрожал под конец речи, Володя сдвинул очки и торопливо вытер заблестевшие глаза.
- Из вас получится отличный граф, Володя, - Светлана улыбнулась, дивясь его простосердечности, и ласково погладила по щеке. - Я мало встречала таких хороших людей, как вы - и вы заслужили все, что вам назначен Павел. Так и знайте.
Повторив эти слова в уме, Светлана осознала вдруг, что ее муж и впрямь поступил правильно. Сама она, подобно «беспутному батюшке», за пару лет спустила бы наследство на наряды да путешествия. А ее сестрица управилась бы с деньгами и того скорее…
- Вам ведь совершенно не досталось родительского тепла, Володя, - продолжала убеждать его Светлана, - но Павел любил вас как никто - он сделал это от чистого сердца. Вы заслужили это наследство гораздо больше меня - по правде сказать, я была плохой женой.
- Ах, не говорите так, Светлана Дмитриевна! Вы… вы необыкновенная!
Светлана, улыбнувшись с почти материнской нежностью, попыталась отнять руку от его щеки, но Володя, ухватив ее крепче, прижал к своей груди и заговорил торопливо и сбивчиво:
- Светлана Дмитриевна, послушайте меня и не перебивайте, ради Бога! Если я не скажу вам этого сейчас, то не решусь уже никогда… Послушайте, я все рассчитал! Вы остались без средств к существованию, меня, без сомнения, вскоре вынудят жениться, и, кроме того, я… я бесконечно люблю вас с того самого дня, как впервые увидел! Но вы и так это знали… Ведь знали же?
- Догадывалась.
Светлана, не находя теперь, куда деть глаза, с усилием вытянула свою ладонь из его и уточнила:
- Володя, вы что же - делаете мне предложение?
Тот смотрел на нее подобострастным взглядом, и больше всего Светлана боялась, что сейчас он опустится на колени. Но тот, нервно поправив очки, лишь продолжил, сбиваясь то и дело и заикаясь от волнения:
- Клянусь, прежде я никогда бы не посмел, Светлана Дмитриевна! Но сейчас… это наследство… не отказывайте мне прямо сейчас, я прошу вас, умоляю… позвольте мне хотя бы надеяться…
Светлане было двадцать восемь лет. Два раза в жизни ей делали предложение, и в обоих случаях она отвечала согласием, не раздумывая и минуты. Потому понятия не имела, как нужно отказывать. Не уйдешь ведь молча прочь, обдав его холодным взглядом - как с Леоном, в ответ на его мерзкое предложение.
Кроме того, ничего более нелепого, чем стать женой Володи - Володи-Медвежонка - Светлана себе представить не могла. Даже в своей отчаянной ситуации.
Меж тем, от ворот, щурясь заходящему солнцу, прямо к ним шагал Степан Егорович - это и впрямь его коляска подъехала только что. До чего же хотелось Светлане поскорее отделаться от Володи…
И совершенно некстати она вспомнился сегодняшний сон. Не тот, что был ночью - другой, который привиделся ей, когда Светлана задремала в поезде под мерный стук колес. Ей снилось тогда, что Степан Егорович с чувством рассказывает ей что-то душещипательное про Мазурика, а она, набравшись смелости, вдруг велела ему замолчать и поцеловала. Сама. Ужасно глупый сон. Но сейчас, глядя через плечо Володи на Кошкина, она, кажется, даже помнила вкус его губ.
С Володей надо было заканчивать как можно скорее.
- Володенька, дружочек, послушайте теперь вы меня… - Светлана обратила к нему ласковую улыбку - но сказать он ей не дал.
- Нет-нет, Светлана Дмитриевна, только не отказывайте мне сейчас! Подумайте над моим предложением хоть немного, умоляю!
Светлана улыбнулась еще теплее:
- Я обещаю вам подумать, Володенька.
И смущенно улыбнулась в ответ на учтивый поклон Степана Егоровича.
Глава XXVI
Она стояла на дорожке, ведущей к дому, и весьма мило беседовала с этим толстяком в золоченых очочках! А потом погладила его по щеке - ласково, почти любовно. Кошкина взбесила эта картина, чего он от себя никак не ожидал: ладони непроизвольно сжались в кулаки, и он даже прибавил шагу, чтобы немедленно предстать перед ними.
«Вот-вот! - подленько усмехнулся в голове голос Девятова, - а я предупреждал, что так и будет, предупреждал ведь!»
И Кошкин нецензурной бранью - мысленно, правда - со смаком обложил и Девятова за его предупреждения, и себя, и ее. Толстяку тоже досталось.
Но потом она заметила его. Лицо Светланы немедленно расцвело, и - Кошкин был уверен - даже глаза ее как будто стали ярче. Не в силах ничего с собою поделать, и он в ответ расплылся в глупой улыбке. Поклонился ей и остался, где стоял, ожидая, что она сама сделает дальше.
А она просто отослала своего толстяка в дом - тот еще жалко оглядывался, но Кошкину уж было на него наплевать.
Он глядел на Светлану, спешащую к нему со смущенной улыбкой на губах, и как никогда был уверен, что станет жалеть обо всем… Очень жалеть. И когда-нибудь проклянет и этот день, и эти ее в ложной скромности опущенные глаза - но потом. А сейчас для него было очевидным, что ему нужна эта женщина и ее любовь. И он на что угодно пойдет, лишь бы ее добиться.
«Если ее осудят за убийство, - вполне трезво подумал Кошкин, - я сделаю так, чтобы вместо ссылки она попала туда, куда мне нужно. Найму дом - не в Карелии, нет, а где-нибудь, где ее никто не знает. И тогда никаких Гриневских, никаких толстяков, никаких титулов - она будет только моею».
- Я так рада видеть вас, Степан Егорович. Должно быть, поезд задержали - я ждала вас к шести, - сказала Светлана весьма несдержанно. И подала ему руку без перчатки, которую Кошкин осторожно поцеловал и так и не отпустил более.
Глаза ее были не менее красноречивы, чем слова - она и правда была рада ему, Кошкин не сомневался.
- Да, поезд… простите за опоздание, - ответил он. И не мог не спросить: - С кем вы сейчас разговаривали?
Спросил небрежно, самым обыденным тоном, чтобы и мысли не возникло, будто это не по служебной надобности вопрос.
- Ах, это… - Светлана снова смутилась, опустив глаза, - это всего лишь один мой знакомый Медвежонок.
У Кошкина, признаться, отлегло от сердца. Ему не приходилось слышать, чтобы женщины называли Медвежонком хоть сколько-нибудь интересного им мужчину. Толстяку и впрямь подходило это прозвище - большой нелепый медведь.
«Должно быть, какой-то многоюродный кузен», - решил он про себя и успокоился окончательно.
- Вы долго собираетесь пробыть здесь? - спросил, желая переменить тему. - Понимаю, вы хозяйка и не можете уйти сейчас - вас хватятся, но нам надобно поговорить.
- Я не хозяйка здесь, увы, - ответила она, несколько мрачнея. - Мой супруг оставил все своему брату и любовнице, а обо мне забыл - символично, правда? Так что могу уйти хоть сейчас - искать меня точно не станут.
- Вот как?…
Кошкин изо всех сил постарался не выдать голосом радостного своего воодушевления. И тотчас себя одернул: нехорошо радоваться таким вещам. Каково ей сейчас? Всего лишиться в одночасье и быть прилюдно поставленной на второе место после любовницы. Понимая это, он испытывал к Светлане острую жалость и еще большее желание защитить ее ото всех… Но новость эта столь многое меняла в его судьбе! И в ее тоже! Причем в лучшую сторону - ежели глаза ее не лгут, и она правда хоть сколько-нибудь рада его видеть.