аясь веером, сообщила она. - Вы пошли бы, отнесли.
Тот запнулся, обескураженный такой поспешностью, но все-таки кивнул. Право, сколько еще можно сюда ездить? Лучше покончить с этим поскорее. Он отдал официанту бокал, к которому так и не притронулся, вздохнул, собираясь с мыслями, и направился в лоджию.
Дашенька стояла спиной к нему, одетая в красивое нежно-голубое платье с открытыми плечами, а завитые темные локоны осторожно касались точеной ее шейки.
Кошкину пришлось даже зажмуриться, чтобы наваждение - будто перед ним Светлана - отошло прочь.
«Господи, ну отчего ей не быть хотя бы блондинкой?…» - В груди у него мучительно заныло, и виски здесь был бессилен.
Дашенька же, вероятно услышав шаги, обернулась, и, уж чего Кошкин никак не ожидал, глаза ее были заплаканными.
- Я… вам, должно быть, холодно, Дашенька, я принес вашу накидку.
- Благодарю, вы так добры…
Она наклонила голову, тайком утирая слезы. Кошкин хотел бы не спрашивать, да, наверное, это было бы неприлично:
- Отчего вы плачете?
- Просто ветер… соринка в глаз попала. Простите меня.
- Вам не за что извиняться. - Ей-Богу, лучше б ему пришлось жениться на самой генеральше - у той хоть не нужно выпытывать, отчего она плачет. - Дашенька, смею ли я просить вас уделить мне минуту времени?
- Да?…
Она с мольбою подняла на Кошкина свои заплаканные темные глаза. Такие темные и такие непохожие на глаза Светланы. Но и от осознания их непохожести Кошкину не становилось легче.
«Что она сейчас делает, интересно? Ч-ч-черт, и Гриневский ведь тоже вернулся в Горки! Должно быть, это он ее к кокаину и пристрастил…»
И вдруг, видя перед глазами лишь строгое лицо Светланы, Кошкин сбился, отвел взгляд и торопливо сказал неожиданно даже для самого себя:
- Позвольте мне отвести вас в бальную залу… ваша тетя волнуется.
Когда он набрался смелости в следующий раз взглянуть в ее глаза - в них уже была не мольба, а потушенный свет. Без сомнений она ждала от него вполне определенных слов.
Слов, которые, - Кошкин внезапно понял это, - он уж теперь не произнесет. Черт с нею, с этой карьерой, пропади она пропадом! Он возненавидит когда-нибудь эту несчастную Дашеньку, если женится на ней! Он сейчас-то с трудом ее терпит.
- Я понимаю вас, Степан Егорович, - она выдавила улыбку. - Скажите тете, что я сию минуту вернусь. Немного только побуду здесь.
У Кошкина уже был приготовлен запас вежливых оправданий, которые следовало говорить, прежде чем уехать внезапно (а именно это сделать сейчас он и собирался), но они были бы лишними. Пусть Дашенька и запугана настолько, что боится сказать слово, но, очевидно, что она девица понятливая, и сейчас тоже поняла все правильно…
Лишь стоя в прихожей, он торопливо нацарапал на листке пару извинительных слов для нее: просил прощения, клялся, что не хотел ее обидеть и желал всяческого счастья. Дай Бог, чтобы она и впрямь нашла кого-то достойного ее, кто смог бы защитить от тетки.
Но, уходя, Кошкин снова чувствовал себя последним ничтожеством: плакала где-то там, позади, несостоявшаяся невеста, а он, не прощаясь ни с кем, бежал из этого дома. И, главное, сам не понимал толком куда бежит. Уж не в Горки точно. Не к ней, которая сперва подарила надежду, а потом ее растоптала! Впрочем, о чем он: Светлана ровным счетом ничего ему не обещала. Томные взгляды, случайные прикосновения - и не на то пойдет практичная женщина, чтобы избежать тюрьмы.
«К черту все, - решил он. - Завтра же откажусь от дела: пускай Девятов ее арестовывает, он так этого хотел. И он-то всегда видел, что она из себя представляет!».
А на дворе стояла теперь глубокая ночь. Извозчика удалось сыскать с большим трудом, и Кошкин долго еще не мог решиться, какой адрес назвать. Если бы не давешний разговор с матерью, вероятно он поехал бы к Зое, она звала… Но он отправился домой, на Офицерскую.
Швейцар спал мертвецким сном на своем посту, а отперев квартиру, Кошкине сразу понял, что что-то не в порядке… Дверь была закрыта на один оборот, а не на два, как делал всегда он. Кошкин похолодел. Его давешний ночной кошмар: вернуться домой и обнаружить там засаду. Или еще чего похуже…
Машинально Кошкин расстегнул кобуру и отвел тугой курок нагана. Потом толкнул дверь, которая с протяжным скрипом уплыла, пуская в нутро квартиры полоску света. Кошкин еще немного постоял на пороге, вслушиваясь: все тихо - мертвенно тихо. Пока привыкший к темноте глаз не приметил вдруг шелохнувшуюся тень у входа в гостиную. Кошкин вынул наган и, направляя его на тень, сделал неслышный шаг на мягкий ковер в прихожей. Следовало бы спуститься вниз и растолкать швейцара, но не в этот раз.
Глава XXXI
- Не стреляйте, Степан Егорыч, я ничего у вас не украла. - Снисходительный с усмешкой голос.
- Откуда мне знать? Сейчас отведу вас в полицию - там разберутся. Держите руки на виду и выйдите на свет.
- Степан Егорыч, я ведь уже просила вас не бояться меня.
Светлана показалась из тени, скромно расправляя складки на юбке. Она была без шляпки и без верхней одежды - судя по всему, давно уже сидела здесь, в темноте. На губах таилась улыбка, и, кажется, происходящее ее забавляло.
- Вы мои духи узнали, да?
Кошкин не хотел отводить дуло револьвера, потому как это позволило бы ей чувствовать себя еще свободней, но и целиться в нее не мог, просто не мог. Он опустил наган.
- Как вы сюда вошли? - вместо ответа спросил он.
- Ваш швейцар принял меня за некую Зою Марковну и без разговоров дал запасной ключ. Я была под вуалью. Кто такая Зоя Марковна?
- Талантливая актриса, как и вы. Зачем вы явились?
Светлана улыбнулась такой непонятливости и, подойдя ближе, попыталась коснуться его щеки - но Кошкин грубо перехватил ее запястье и сжал.
- Зачем вы явились?!
Наверное, слишком сильно сжал: улыбка на лице Светланы дрогнула, а в глазах мелькнул страх.
- По-вашему есть много причин, по которым женщина может прийти ночью к мужчине? - ответила она.
- Я сейчас отведу вас в департамент полиции - и вы там расскажете об этих причинах. Говорите правду!
Светлана растеряно молчала. Кажется, она не верила, что он способен на подобное. Напрасно. Кошкин шагнул обратно к двери, силой ведя Светлану за собой - она сопротивлялась и пыталась вырваться:
- Перестаньте… не делайте этого! Хорошо, я признаюсь: я пришла за протоколами, которые подписала в поезде. Не забрать их, нет… Я хотела лишь исправить кое-что.
Кошкин остановился и вновь посмотрел на нее. Он с тоскою слушал, не перебивая, и чувствовал, будто с каждым ее словом ему в сердце глубже забивают кол.
«Размечтался, идиот, - уныло думал он. - За протоколами она пришла - и ничего личного».
А Светлана продолжала, надеясь, наверное, хоть как-то его умаслить:
- Вы были правы, что меня опаивают. Но ведь сути это не меняет: это я стреляла из револьвера! Я их убила! Так к чему лишние детали? Пусть в протоколах не будет ничего о том, что меня опоили, прошу вас…
- Неужели вы считаете, что такие документы я держу в квартире, адрес которой есть на всех моих визитках? Они в моем кабинете, в запертом сейфе.
А потом, будучи словно под гипнозом ее глаз, Кошкин добавил:
- Вот ключи. И ключ от черной лестницы в здание полиции тоже в связке. А если воспользуетесь этим… - он вложил в ее руку свой наган, - сейчас! То вас даже заложить будет некому. Убийство повесят, вероятно, на неведомую вам Зою Марковну.
Право, после того, как отдал ей ключи, это, пожалуй, было бы лучшим выходом до Кошкина. Ибо он просто не знал, что ему делать дальше, и как жить в шкуре предателя и пособника убийцы. А умереть не на руках, так хоть от руки любимой женщины… тоже неплохо, в конце концов.
- Ну же?! Разве вам впервой!
Не отпуская ее взгляда, проникая в ее душу, в ее мысли, он до боли упер холодную сталь нагана себе в грудь. И сжимал ее руку, держащую револьвер. Касался ее пальца, застывшего на спусковом крючке.
Но нет - она не собиралась стрелять. К сожалению.
- Убирайтесь к черту, - устало заключил он, отталкивая ее руку и уходя вглубь комнат. - Ваше дело будет вести Девятов, а от него поблажек не ждите. И от меня более тоже.
Признаться, и уходя, Кошкин ждал (надеялся?), что она выстрелит. И когда без сил упал в кресло, тоже ждал. А потом за своей спиной услышал шаги. Однако прежде чем успел повернуть голову, Светлана приблизилась, села ему на колени и накрепко обернула его шею руками.
Ее поцелуй был соленым от слез и отчаянным, словно Светлана боялась, что он опять ее прогонит. Кошкин действительно не хотел ей отвечать, понимая, что и это все игра, притворство. Но соблазн поверить был столь велик… или хоть сделать вид, что поверил. В первый раз он вошел в нее здесь же, в кресле - и началось безумие. Едва ли он был достаточно нежен со Светланой, но она горячо обнимала его, осыпала лицо поцелуями и с тихими стонами выгибалась навстречу.
Потом она прятала лицо у него на груди, плакала и клялась, что ни к кому раньше подобного не чувствовала, обещала, что, коли он у нее не первый, то уж точно последний и единственный. Кошкин не верил, но, кажется, ему было все равно.
Безумие кончилось в спальне, до которой они все-таки добрались. Кошкин пришел в себя и прежде всего увидел лицо Светланы. Губы ее нервно подрагивали, а меж сомкнутых ресниц стекала блестящая дорожка слез. Кошкин осторожно коснулся уголка ее глаз, слизывая влагу, а после устало поцеловал в губы. В кои-то веки на душе у него было спокойно.
Не хотелось думать, чем все это закончится - хотелось сказать Светлане что-то нежное, ласковое, чего он раньше ей не говорил. Но вместо этого вдруг спросил:
- Откуда это имя - Светлана? Признаться, в жизни не слышал, чтобы так кого-то называли.
Она так и не открыла глаз, но губы ее растянулись в довольной улыбке:
- Вы что же, Степан Егорыч, Жуковского не читали?
- Читал, Светлана Дмитриевна, но всегда думал, что это как Золушка у Перро. Или Баба Яга. Еще, знаю, пароход по Волге ходит - «Светлана» называется. Но чтоб живого человека так?…