В мой руке, овитой браслетом с крошечными бирюзовыми кристаллами, пульсировала боль. Сила Зверя рвалась на волю, но я не могла ей доверять: я не знала, как поведет себя необузданная, освобожденная от оков Стихия – отбросит в сторону сероглазую женщину или же вынудит ее лишь крепче затянуть серебряные путы на моей шее.
Сомнение читалось и во взгляде Ария, но оно быстро уступило место решимости. Я не заметила, как он спустил курок, не услышала выстрела, но отчетливо увидела сияющий сгусток энергии, вырвавшийся из дула и устремившийся в мою сторону. Серебряные нити исчезли, и женщина толкнула меня вперед, навстречу искрящейся Силе.
Это стало ее ошибкой.
Энергетический заряд коснулся моей кожи, но я ощутила лишь легкое прикосновение ветерка. Сгусток, словно сотканный из грозовых туч, растаял в воздухе.
Иллюзия.
Сероглазая зарычала от ярости, поняв, что ее обманули.
«Пригнись!»
Я припала к земле. Над головой, рассекая воздух, просвистели серебряные нити. В этот самый момент из темных зарослей вылетел крупный рыжий пес. Эспер впился клыками в рукав сероглазой – клыки сомкнулись в опасной близости от бледной кожи. По саду разнесся злой крик. Мимо меня пронесся Арий, в его руке блеснула сталь – на этот раз настоящая, – и острый нож, тот самый, который Шеонна взяла на кухне, вонзился женщине в живот.
Все произошло так быстро, что я не успела опомниться.
– Мне не нужны звериные когти, когда есть человеческая сталь, – с яростью прошипел тамиру в лицо незнакомке.
Арий хищно оскалился и вогнал острое лезвие глубже. Из горла сероглазой вырвался булькающий хрип. Покачнувшись, женщина упала на колени и схватилась ослабевшими руками за деревянную рукоять, торчавшую из живота.
Внезапно небо озарила яркая вспышка – словно над городом зажглось полуденное солнце. Следом за ней по улицам прокатился оглушительный взрыв, земля содрогнулась. В центре города к звездному небу взмыло белое пламя.
– Где она?!
Эспер первым пришел в себя и заметался по дорожке, обнюхивая кровавое пятно у ног брата. Незнакомка исчезла. Тамиру нырнул в кусты, злость в его душе смешалась с отчаянием от бессилия: он не мог взять след.
Я не могла оторвать взгляда от пламени, пляшущего над городом: казалось, его голодный треск доносился даже до окраины. Улица за высокой стеной особняка наполнилась звуками: десятки ног мчались по мощеной мостовой, испуганно кричали женщины, плакали дети.
– Памятник Велоры уничтожен, – раздался за спиной дрожащий голос Эльи.
Я обернулась. Одной рукой служанка опиралась на плечо Шеонны, а вторую прижимала к груди, печально глядя на пламя, лижущее крыши в центре города. А вот огонь, который еще недавно бушевал в доме, погас, окрасив стены вокруг окон гостиной черной копотью.
– Как ты? – спросила подруга, когда наши взгляды встретились.
– В порядке, – мрачно кивнула я. – Но она сбежала.
– С дыркой в брюхе далеко не уйдет, – фыркнул Арий.
– Твой отец… – начала я, но мой голос оборвался.
Шеонна покачала головой.
И вновь по городу прокатился взрыв, на этот раз он прогремел со стороны замка, и еще один столп пламени взмыл к небу.
– Скорее идите в дом, – поторопила нас Элья, вцепившись в рукав Шеонны.
Но я не сдвинулась с места.
Я смотрела в спины поднимавшихся на крыльцо женщин, за несколько месяцев ставших для меня семьей – одна заменила мне мать, а вторая стала сестрой, которой у меня никогда не было, – и понимала, что больше не могу оставаться в этом доме.
Господин Омьен держал меня в качестве приманки. Я давно это знала. Но так отчаянно хотела верить в своего благодетеля, надеялась, что однажды он все же сумеет узнать правду о моей семье и алом кристалле, и поэтому не заметила, насколько в действительности господин Омьен был слабым человеком. Его чары с легкостью пали перед чужаком, а белокаменный особняк вовсе не был неприступной крепостью, какой всегда мне казался. Моя слепая вера и безрассудство мужчины стоили ему жизни. И я не хотела, чтобы это случилось с остальными.
Если я останусь – пострадают все, кто мне дорог. Теперь я убедилась, что за кристаллом, жадно цепляющимся за мою шею, идет охота. И она не прекратится, пока я не найду способ его снять.
Эспер терпеливо ждал неподалеку. Он закрылся от моего разума, не позволяя своим мыслям определять мои решения. Если я сделаю неправильный выбор, то буду винить только саму себя, а не зверя, подсказавшего неверный путь. Он поддержит любое решение и защитит меня, но выбрать я должна сама.
– Алесса!
Я встретилась с взглядом с Шеонной.
– Алесса, идем домой!
Во взгляде подруги сквозило беспокойство, словно она понимала, какие чувства в этот момент раздирали мою душу.
Я сделала шаг назад. Еще один. И еще.
И с каждым новым шагом меня наполняла уверенность: это правильный путь. Набрав полную грудь воздуха, словно перед прыжком в бездну, я сжала кулаки и, развернувшись, бросилась прочь.
Как и несколько месяцев назад, когда передо мной распахнулись Двери Гехейна, мне всё еще ничего не было известно об этом мире, кроме нескольких древних сказок. Я была беззащитна перед тайнами и опасностями, которые ждали за стенами города, но теперь я была не одна. Лапы Эспера мягко касались мостовой, зверь нагонял меня, и его присутствие придавало решимости.
Мальчик, который разрушил оковы
200 год со дня Разлома
2-й день седьмого звена
Дочь ведьмы, отрекшейся от своих сестер, променявшей власть и Силу, дарованные Эсмерой, на ничтожную жизнь в захудалом поселении наравне с людьми, – она должна была умереть еще в младенчестве. В тот день, когда болотные духи, вскормленные кровью ведьм, стерли позор их рода, утянув отступницу на зыбкое дно и окутав туманом память людей, которые еще хранили ее образ в своем сердце, ей была уготована смерть в материнских объятиях, ее последний крик должен был утонуть в зловонной тине.
Но Болота никогда не отнимали детских жизней: не топили детей в своих темных водах, не отравляли их хрупкие тела ядовитыми парами, не подпускали к ним озлобленных духов и голодных хищников. И они не потакали мстительности ведьм. Поэтому несколькими днями позже ведьмы нашли ее в костях Эсмеры – живую, розовощекую, молчаливую, с удивительно ясным взором.
Ее вырастили на мерзлой земле Лейтерина, нарекли ведьмовским именем, но она так и не сумела стать достойной и любимой сестрой. Сила, которой ее одарили Болота и которую она на протяжении нескольких дней вдыхала среди костей Эсмеры, убаюканная безмолвной тишиной гробницы, отгородила ее от ведьм неприступной стеной зависти, пренебрежения и недоверия.
Она овладела даром предвидения раньше, чем научилась сплетать слова. Ее всегда сопровождал колючий ветер, даже когда кругом царил штиль. Ветер путался в каштановых волосах, развевал полы юбки и нашептывал о будущем – далеком и недоступном никому из сестер. Ведьма видела и знала всё, что уготовано Гехейну, его жителям и богам, – даже после того, как ветер развеет ее прах над Спящим морем. Но когда на ее руки впервые легла приятная тяжесть новой жизни, когда взгляд коснулся младенца с изумрудными глазами, женщина ослепла – и ветер смолк у плеча: будущее сына таяло во мраке.
Поэтому ведьма никогда не видела эту ночь и не знала, на что сподвигнет ребенка волчья душа, выпитая с кровью.
Она шла по дороге, проложенной сыном. Мягкий мох под босыми ногами сочился темной, будто кровь, затхлой водой. Руки нежно касались тонких стеблей рогоза: они льнули к ее ладоням, проскальзывали сквозь пальцы – и болезненные изломы на их листьях затягивались. Но этого было мало – мир вокруг отчаянно стенал и взывал о помощи.
Мальчик не умел общаться с Болотами, как это делали ведьмы. Он не понимал их речи, не просил их о помощи, не искал благосклонности, не испытывал сочувствия к земле, чью боль не ощущал. Он принуждал Болота к повиновению, и они бессильно подчинялись его воле: изломанная тропа стелилась у детских ног, древесные корни, не успев спрятаться под мягким мхом, рассыпались в щепки, освобождая путь, колючие кустарники и высокие травы до хруста гнули свои листья, избегая прикосновения его рук. Эта дорога зияла раной на теле Болот.
Деревья расступились, выпуская ведьму на широкую круглую поляну. И в этот момент она поняла, что опоздала: слишком поздно заметила отсутствие сына, слишком долго шла по его следам, пытаясь заглушить крики Болот.
Мальчик стоял в кругу камней, и заключенная в них Сила медленно оживала: в нишах, выточенных временем в могучих монолитах, один за другим вспыхнули изумрудные огни. Пробудившееся от многовекового сна пламя извивалось, отбрасывая на землю кривые тени: они наливались серебром, змеями копошились в мокрой траве, неуверенно поднимались с земли. И вот уже сотни призраков, сотни древних заклятий, пропетых в этом каменном кругу, вихрились возле ребенка и волка, лежащего у его ног. Впалые бока зверя слабо вздымались, каждый вдох мог стать последним.
Сердце ведьмы затрепетало от страха и восхищения. Монолиты спали десятки лет, и их сон могла потревожить лишь Сила дюжины сестер, но в эту ночь древняя магия откликнулась на волю пятилетнего ребенка. Воздух дрожал, словно в предвестии грозы, черные тучи заволокли небо, и по округе разнесся горестный вопль призраков. Они кружились возле мальчика, стенали в агонии, молили о свободе, пытались коснуться детских рук, пройти сквозь его хрупкое тело, но неведомая Сила держала их на расстоянии. И мальчик будто не замечал их отчаянных попыток.
Он слушал и ждал.
Ждал появления лишь одного заклятия – того, что в данный момент убивало черного волка.
Мальчик вскинул руку, схватил юркую тень – и мир вокруг замер. Тишина заволокла топкие земли, и время прекратило свой бег, опавший осиновый лист застыл над головой ведьмы, не достигнув земли.
Ребенок вглядывался в размытый безликий призрак, трепещущий в предвкушении свободы, и прошлое, закл