юченное среди камней, обретало очертания. Двенадцать ведьм пели над скованными цепями мужчинами: один облачен в волчий мех, второй закутан в белый саван – по земле растекалась кровь, окрашивая в алый босые ступни женщин. И пока звучала их песня, первый мужчина извивался на земле, пытаясь сбросить с себя черную шкуру, которая иголками впивалась в кожу, его кости трещали, ломаясь, и липкий хруст отражался от серых камней. Он кричал до тех пор, пока его голос не оборвался волчьим воем. Второй мужчина наблюдал за ним, его лицо не выражало ни сочувствия, ни страха. Он жался спиной к холодному монолиту и покорно ждал своей участи. Как только смолкла ведьмовская песнь, ночь прорезал ослепительный солнечный свет. Колючие лучи упали на мужчину в саване – кожа почернела, как опаленный пергамент, и вскоре ветер развеял его прах среди деревьев.
– Шинда! – ахнула ведьма. – Только не эти оковы!
Она бросилась к сыну, но невидимая стена преградила ей путь. Женщина отчаянно ударила по ней руками – воздух дрогнул в мелодичном звоне, но мальчик не услышал материнского крика.
Он крепче сжал пальцы – призрак затрепетал и, утратив свою форму, заклубился, словно грозовое облако, и его нутро озарилось всполохами бирюзового света. На миг яркая вспышка ослепила ведьму – и в мир медленно вернулась привычная ночная тьма, тревожно застрекотали сверчки и гневно хлестнул по траве пробудившийся ветер.
Женщина растерянно огляделась. Стена больше не преграждала ей путь, но ведьма не спешила к сыну, склонившемуся над волком. Ее взгляд выхватил из полумрака скрюченный силуэт Старухи, наблюдавшей за мальчиком. Ведьма подняла с земли камень и бросила его в незваную гостью. Она знала, что не причинит ей вреда, – камень обратился в пыль, едва преодолев полпути, – но смогла привлечь внимание.
– Убирайся, Саит! Сегодня никто не уйдет с тобой!
Старуха оскалилась.
– Никто… – эхом повторила она.
От ее голоса – звонкого и молодого – по рукам ведьмы пробежали морозные мурашки.
– Сегодня не заберу. – Старуха подошла ближе, зловещая улыбка не сходила с ее тонких обветренных губ. – Сегодня этот ребенок сломал очень древние оковы – щедрый подарок. Совсем скоро я выпью сотни невинных душ, которые падут от рук, клыков и когтей озлобленных и отныне свободных существ.
Старуха блаженно прикрыла глаза и потянула горбатым носом затхлый воздух болот:
– Он даже подарил мне всех детей Эрии. Но стоил ли один-единственный зверь этой кровавой дани?
Саит вытянула руку, и с ее ладони осыпался черный песок.
– Я не заберу ребенка ни этой ночью, ни следующей. Я подарю ему еще несколько лет рядом с этим зверем. Но каждый раз, когда твой сын будет смотреть в его глаза, он будет видеть лишь души тех, чьими жизнями пожертвовал и чьими однажды пожертвуешь ты. Не бойся, он никогда не возненавидит тебя, но скорбь разъест его сердце быстрее, чем кровь Эсмеры.
Ведьма хранила молчание, внимая пророчеству Смерти. Повисла тяжелая тишина. Старуха криво улыбнулась и обратила свой взгляд к ребенку – тот посмотрел на нее в ответ, бесстрашно и сердито.
– Больше всего в этом мире Эсмера любила людей и отчаяннее всего мечтала о сыновьях, – задумчиво произнесла Старуха. – Поэтому они такие: всемогущие, как она, но слабые телом, как ее некогда любимые люди.
Саит глухо усмехнулась:
– Они такие, потому что я никогда не позволю ее мечтам осуществиться.
Часть II. Ксаафания
За недолгую жизнь в Гехейне мне довелось повидать немало удивительных земель: я пересекла весь Дархэльм, узнала Ксаафанийские болота такими, какими их знали лишь ведьмы, нежилась в мягком свете амев среди хрупких лачуг Даг-Шедона, карабкалась по ветвям исполинского хоарта и созерцала с его высоты джунгли Клаэрии.
Но, оглядываясь назад, я не нахожу в этом повода для хвастовства или гордости. Чем дальше в Гехейн меня уводила дорога, чем больше секретов открывалось на моем пути, тем темнее становилось солнце над головой, и в полумраке было трудно разглядеть очарование окружающего мира. Мне бы хотелось впитать в себя ароматы леса, прислушаться к мелодичному журчанию рек или насладиться величием гор на горизонте, но я разучилась видеть красоту в тот самый день, когда мы покинули Эллор.
Глава 16
Шеонна часто вспоминает этот день – несмотря на жуткие события, которые ему предшествовали, и пугающую ночь, которая его сменила. Она говорит, что утро, в которое начались наш долгий путь и новая жизнь, было сказочно красивым. Гехейн встретил нас теплом восходящего солнца: лучи золотили листву над головой и играли на бурлящей поверхности каменистого ручья, разгоняя серый предрассветный туман. Но я этого не запомнила.
Не запомнила ни теплого приветливого солнца, ни освежающей прохлады ручья. Все, что я запомнила, – кровь, которая медленно вымывалась из обрывка ткани и окутывала мои руки мутно-розовым облаком.
– Не стоило нападать на тех людей, – мой голос прозвучал обвиняюще.
Я приложила мокрую ткань к ране Ария. Он недовольно заскрипел зубами. Струйки речной воды, смешанной с необычайно темной кровью, заскользили по его груди, очерчивая линии мышц. Тамиру восстанавливался быстрее обычного человека – глубокая колотая рана под ключицей уже начала затягиваться, – но потребуется еще несколько дней, чтобы он смог безболезненно двигать рукой.
– Это единственное, что тебя сейчас волнует? – раздраженно поинтересовался Арий.
Конечно нет. Мысли о недавних событиях отзывались дрожью в теле: я до сих пор ощущала на шее удушающее прикосновение серебряных нитей и вздрагивала, когда перед глазами всплывал образ сероглазой женщины; я помнила смерть господина Омьена и то, как мы едва не угодили в руки стражников, прежде чем Эспер вывел нас из города через тайный лаз в городской стене. Но чаще всего я вспоминала об истерзанных телах на мостовой – именно с них начались кошмары минувшей ночи.
– Ты меня теперь ненавидишь? – С губ Ария сорвался горький смешок, когда молчание затянулось.
– Они это заслужили, – мой ответ прозвучал на удивление бесстрастно.
Стоило словам вырваться на свободу, как по телу разлилась необычайная легкость.
Я не испытывала к убитым мужчинам ничего, кроме ненависти. Я навсегда запомнила безумный блеск их глаз, смотревших на рыдавшую женщину и свернувшуюся в клубок под дулом револьвера куницу. Эти люди не сжалились ни над слепой девочкой, ни над ее отцом и избили того до полусмерти на потеху публике. Так почему же я должна была жалеть этих чудовищ, а того, кто принес праведную месть, – ненавидеть?
– Заслужили… – отрешенно повторил Арий. – Конечно, заслужили, ведь они были такими же тамиру, как убитый ими детеныш.
Я округлила глаза. Эспер, растянувшийся на противоположном берегу, вскинул голову и навострил уши – рыжие кисточки на их кончиках задорно вздрогнули. Тамиру сменил облик, как только вокруг нас сомкнулся густой лес: из рыжего пса он перевоплотился в матерого волка, выше меня на две головы, с заостренной мордой, лоснящейся светло-бурой шерстью и пушистым длинным хвостом. Неизменными остались лишь глаза – пронзительно-зеленые с вертикальными зрачками. Было непривычно вновь видеть друга в волчьей шкуре, но его острые, как клинки, клыки и когти вселяли спокойствие: рядом с ним я могла не бояться призраков ни прошлого, ни будущего.
– Как ты узнал? – спросил Эспер.
– Догадался, когда выпотрошил их тела, – оскалился Арий. – Вообще-то я не планировал мстить. По крайней мере, не таким образом, устраивая кровавую резню на городской улице. Эти трое сами выследили меня, и я понял, что имею дело с Охотниками, только когда они выпустили когти.
Эспер тяжело вздохнул:
– Иногда я думаю, что ведьмы были правы, отравив для нас человеческую кровь. А теперь, когда проклятие спало и мы вновь обращаемся в людей, оказалось, что мы не способны распознать собственных сородичей в городской толпе. Они ведь даже мертвые пахли как обычные люди. Это похоже на очень злую шутку Саит.
– Это не божественная шутка, – фыркнул Арий, – а всего лишь ведьмовская ткань, из которой была сшита их одежда. Как и моя, между прочим.
Неожиданно рядом возникла Шеонна и протянула мне овальную металлическую коробочку – одну из тех, в которых Элья хранила собственноручно приготовленные мази.
– Держи.
Я уставилась на подругу, все еще не в силах поверить, что она действительно была рядом – спокойная, собранная, без тени злости или ненависти во взгляде.
Она нагнала нас незадолго до того, как первые солнечные лучи коснулись неба и растопили черноту ночи, залив мир серым светом, в котором все казалось черно-белым. Не обращая внимания на угрожающее рычание Эспера, Шеонна выбралась из колючих зарослей и возмущенно бросила к моим ногам сумку с припасами, а сверху – грубо вытесанный лук и колчан.
Своим появлением подруга подчеркнула все изъяны моего необдуманного решения, которое оба тамиру безоговорочно поддержали: мы сбежали, не имея ни еды, ни лекарств, ни хоть ничтожно продуманного плана. Никто из нас даже не умел разводить костер. Кроме Шеонны, разумеется, – что она первым делом и продемонстрировала, запалив охапку веток.
– Держи, – повторила она, настойчиво протягивая коробочку. – Только не накладывай слишком много.
Я робко приняла лекарство и поспешила отвести взгляд: в присутствии подруги меня терзала неясная тревога. Ее спокойствие казалось напускным, хорошо отрепетированным, но вряд ли оно было вечным – вскоре нам придется обсудить мою дружбу с тамиру и смерть господина Омьена, а также раскрыть многие секреты, которые к этому привели. И этот разговор страшил.
Зачерпнув темно-серую мазь пальцем, я осторожно нанесла ее на покрасневшую кожу по краям раны. Арий резко отстранился, но тут же взял себя в руки и настороженно замер. Не знаю, что было для него неприятнее: морозное покалывание, вызванное лекарством, или же мои прикосновения. Жесткий предостерегающий взгляд, сжатые кулаки и желваки, проступившие на скулах, красноречиво говорили о его внутренней борьбе – он прикладывал немало усилий, чтобы сдержаться и не оттолкнуть меня. Продолжая наносить мазь, я делала вид, что ничего не замечаю.