Пылающие взгляды брата и сестры скрестились: казалось, воздух затрещал от повисшего между ними напряжения.
Шейн открыл рот, чтобы возразить, но Шеонна не позволила ему заговорить, яростно выпалив:
– Неужели ты действительно не понимаешь? Я не хочу возвращаться в Эллор. Меня наконец-то ничего не держит в этом городе. Велизар не был мне настоящим отцом, он растил меня и заботился лишь потому, что я напоминала ему мою мать. Для него я была лишь красивой декорацией в интерьере его проклятого дома, а не дочерью. Теперь я наконец-то свободна. И я не вернусь с тобой в Эллор, потому что ты, как и отец, будешь держать меня в клетке.
Шейн вздрогнул, словно от болезненной пощечины. Но, мгновенно вернув себе уверенность, уже в следующую секунду шагнул к сестре, намереваясь схватить ее за руку. Эспер сорвался с места и преградил парню дорогу, зло оскалившись.
– Не прикасайся, – предупредил он. – Твоя сестра сделала выбор.
Шеонна умоляюще посмотрела на брата. От ее пылкой ярости остались лишь тлеющие угольки – теперь она сожалела о резких словах, ранивших Шейна.
– Тебя ведь тоже ничего не держит в Эллоре. Ты не обязан возвращаться и продолжать жить так, как хотел отец, – миролюбиво добавила девушка. – Да и сможешь ли ты вернуться и спать спокойно, зная, что здесь происходит?
Шейн раздосадованно сжал челюсти и ничего не ответил.
Иногда мне казалось, что тишина была шестой в нашей маленькой разрозненной команде: она так часто составляла нам компанию, сидя с нами за одним костром или столом, что я физически ощущала ее присутствие.
Так было и сейчас.
Гнетущая тишина давила на уши, заключала в свои колючие объятия, вынуждая нас держаться друг от друга на расстоянии – только так мы чувствовали себя более спокойными и менее уязвимыми.
Арий дремал в нескольких шагах от нас с Эспером, опершись спиной о мшистый дубовый ствол. Шеонна забралась по колено в бурный ручей, пересекавший прогалину, и пыталась голыми руками поймать незадачливых рыбешек. Шейн расположился дальше всех, почти скрывшись в тени деревьев, и что-то стругал из ветки. А я, прижавшись к теплому боку Эспера, задумчиво разглядывала повязки на ладонях. Золотой узор истерся, кое-где распустились нити, но сильнее всего меня огорчали бурые пятна крови, въевшиеся в темно-синюю ткань, – отмыть их будет невозможно. Ленты придется выбросить, и мысль об этом отзывалась в душе сожалением и тоской: мне не хотелось расставаться со столь красивой вещью, напоминавшей об Элье.
– Странная девчонка, – голос Ария вырвал меня из задумчивости.
Я удивленно обернулась. Тамиру все так же сидел под деревом, вытянув ноги. Его взгляд был прикован к резвящейся Шеонне.
– О чем ты? – не поняла я.
– Ты действительно ничего не замечаешь? – Тамиру изумленно поднял бровь. – Суток не прошло с тех пор, как ты на ее глазах зарезала человека. А еще несколько дней назад на руках твоей подруги истек кровью ее хоть и не совсем любимый, но все же отец. Даже мне, с моей неприязнью к людям, жаль их.
Теперь Арий внимательно разглядывал мое лицо, но я лишь непонимающе хлопала глазами.
– Шеонна не чувствует чужой смерти, – пояснил за брата Эспер. – Она безразлична к мертвым. Не испытывает к ним ни жалости, ни сочувствия – словно не осознает, что эти люди ушли насовсем.
– Почему? – потрясенно спросила я.
Арий небрежно пожал плечами и вновь закрыл глаза.
Я озадаченно посмотрела на подругу.
Прежде я считала ее холодную сдержанность проявлением силы характера. Думала, что Шеонна умело скрывает свои чувства от окружающих. Но оказалось: ей просто нечего скрывать.
В чем-то я даже завидовала Шеонне: чужая смерть не тяготит ее, она никогда не будет вспоминать кровь на своих руках и не будет просыпаться в ночи от кошмаров. Конечно, меня они тоже не побеспокоят: Эспер защитит мой сон и отнимет боль. Но как бы мне хотелось научиться обходиться без его помощи, ведь впереди нас ждала очень долгая и тернистая дорога, к которой я была не готова.
Казалось, Гехейн жаждал познакомить нас, заблудших путников, со всеми своими тайнами, стремясь открыть нам свои самые темные стороны, пока мы вновь не спрятались от него за толстыми городскими стенами. Он, будто игривый щенок, радовался новым гостям, но показывал клыки, если кто-то пытался пригладить его всклокоченную шерсть.
Стоило воспользоваться данной нам передышкой, пока на кроны деревьев не опустилась ночь, пока не обрели плоть Тени и не стянулись разбуженные светом костра кракты. Но как бы ни гудела от усталости голова, я не могла сомкнуть глаз: слишком заливисто пели птицы над головой, слишком ярко светило солнце, наполняя лес жизнью, и с этим не хотелось расставаться.
Вскоре мне наскучило сидеть рядом с тамиру. Я побрела вдоль берега, наблюдая, как пенные барашки протискиваются между склизкими валунами, мшистые шапки которых выглядывали из воды. На одном из камней сидела упитанная жаба, с любопытством глядя на незваную гостью – на меня.
Умиротворяющее спокойствие длилось недолго. За моей спиной разгорелась новая ссора, зачинщиком которой на этот раз был Арий.
Он сидел рядом с братом и, энергично размахивая руками, горячо спорил с ним. Я находилась слишком далеко, чтобы уловить суть их перепалки, а Эспер не позволил мне использовать свои уши. Меня кольнула обида: несмотря на все, что мы пережили, тамиру все еще отказывался подпускать меня к своим тайнам и семье.
Что ж, хотя бы мой собственный слух он не мог отнять.
Я упрямо зашагала в сторону братьев.
– Это что, передалось тебе с его кровью? – донесся до меня гневный возглас Ария. – Как и он, получаешь удовольствие, подавляя и извращая чужое сознание?
Эспер демонстративно отвернулся и недовольно прянул ушами. Внешне зверь казался спокойным, но подергивающийся кончик хвоста выдавал кипящую в тамиру злость.
Возмущенный столь пренебрежительным молчанием, Арий сердито ткнул Эспера в бок. Он хотел добиться внимания брата и преуспел в своем стремлении, но вместо ответа рыжий пес молниеносно повернулся и свирепо клацнул зубами перед носом Ария.
Парень повалился на спину и рефлекторно закрыл лицо руками. Эспер уперся лапами ему в грудь и еще раз предостерегающе щелкнул пастью. Затем победоносно взмахнул хвостом и отошел в сторону, оставив поверженного брата лежать на траве. Арий обессиленно раскинул руки и устремил оскорбленный взгляд к небу, будто именно его голубизна и комья облаков были причиной разногласий с братом.
Эспер, сев в отдалении, обвил лапы пушистым хвостом и уперся в меня задумчивым взглядом. Он смотрел так пронзительно, не моргая, что мне стало не по себе. Еще сильнее тревожила замкнутость друга: я не понимала, какие мысли беспокоят его в данный момент.
«У тебя кровь на щеке», – заметил тамиру, и я облегченно вздохнула, ощутив его спокойный голос.
Я присела на камни и зачерпнула прозрачную воду, вместе с ней в мои ладони угодили крошечные солнечные блики. Когда холодная вода коснулась лица, смывая запекшуюся кровь, меня пробрал легкий озноб.
Вновь подставив руки речному потоку, я вдруг замерла, охваченная странным чувством. Мир вокруг будто утратил краски, стал неприветливым и обманчивым. Я отрешенно наблюдала, как вода, мягко обволакивая мои ладони, вымывает кровь из темно-синих лент – будто алые клочки предрассветного тумана отделялись от повязок и тут же таяли. Оцепенение, сковавшее разум прошлым вечером, плавно отступало, и на задворках сознания зажужжала ужасающая мысль: я убила человека.
Перед моими глазами застыла жуткая картина: испуганный обвиняющий взгляд старика и кровь, сочащаяся сквозь его дрожащие пальцы и пятнающая ворот рубахи. Я вспомнила, как холодное лезвие кинжала пронзило плоть – медленно, сопротивляясь, будто не желая отнимать чужую жизнь, но ему пришлось подчиниться моему ослепляющему страху. Меня передернуло от этих воспоминаний.
Скрипя зубами и пытаясь задушить рвущийся наружу крик, трясущимися пальцами я размотала окровавленные повязки. Тревожные мысли бешено кружились в голове, словно стая испуганных ворон: галдели, сжимали виски, будоражили воспоминания. Я заново переживала тот кошмар, но одно упорно ускользало: чья кровь была на лентах – моя или Фрэна? От одного ее вида к горлу подступал горький комок.
Я окунула повязки в воду и принялась неистово тереть их о каменистое дно, надеясь вернуть ткани прежнюю чистоту. Это лишенное смысла занятие в тот момент казалось мне самым разумным. Сдерживая слезы и игнорируя боль в пальцах, содранных об острые камни, я прилагала все больше усилий, будто от этого зависела моя жизнь, будто, отмыв кровь с золотой вышивки, вместе с ней я сотру и воспоминания об умершем от моей руки старике.
Внезапно правую кисть пронзила резкая боль: Сила Зверя откликнулась на мое горе, и браслет со Слезами Эрии пытался ее усмирить. От неожиданности я выпустила одну из повязок – течение тут же подхватило ее и унесло в глубь леса.
– Алесса! – раздался над ухом обеспокоенный голос Шейна. – Ты в порядке?
Легко коснувшись моего локтя, парень помог мне подняться на ноги.
– Фрэн умер, – дрожащим голосом ответила я, крепко сжимая уцелевшую повязку.
Шейн всматривался в мое лицо. Не знаю, что именно он пытался разглядеть, но от того, что я увидела в его глазах, стало тошно.
Жалость и сочувствие.
Так на меня смотрела Терри в тот день, когда пропали родители, – и все последующие десять лет. Но я никогда не нуждалась в жалости. Я хотела, чтобы меня обвиняли и ненавидели, чтобы на меня злились и кричали лишь за то, что я выжила. Особенно сейчас, когда мои руки были запятнаны кровью.
Я стиснула зубы, сдерживая подступающие слезы, не желая давать больше поводов для жалости.
– Ты ни в чем не виновата, – успокаивающе произнес Шейн, вымученно улыбнувшись.
Он ласково отвел русую прядь, упавшую мне на глаза, – жест настолько нежный, что никак не сочетался с неприязнью, которая исходила от Шейна с того самого дня, как мы покинули Эллор. Я подняла на него удивленный взгляд, и с моих губ сорвался горький смешок.