Желтый колеблющийся свет обтекал в полумраке ее тонкий силуэт. В открытой ладони девочки покоилась тяжелая монета, не принадлежавшая Гехейну, – с отверстием посередине, отлитая из белой стали и испещренная едва различимыми письменами.
Служанка не знала мира, где была выкована эта монета, и не знала женщины, вложившей ее в пеленку младенца вместе с короткой запиской, прежде чем оставить ребенка у чужого порога. А девочка не знала ее материнской любви. Она не помнила ни цвета материнских глаз, ни запаха ее волос, ни теплоты рук, но отчаянно скучала по жизни, которую не могла получить.
Но следом за тоской в израненное одиночеством сердце девочки ворвалась злость – яростная, жгучая, всепоглощающая, как пламя камина. И эту злость девочка направляла на саму себя.
– Может, я как Отреченная ведьмовская дочь – лишенная Силы, бесполезная и потому брошенная за ненадобностью? – однажды поделилась своими переживаниями девочка и кротко посмотрела на прожженную дыру в скатерти. – Или, наоборот, наделенная страшным проклятием. Потому-то и бросили меня не у отцовского порога, а на крыльце чужого человека.
Тогда служанка не нашлась с ответом и лишь порывисто обняла девочку. В последнее время она все чаще задумывалась над тем, чтобы поведать ей правду: мать оставила ее не потому, что не испытывала любви, а потому, что хотела защитить от того, от кого понесла. А не возвращалась она лишь потому, что из царства Саит нет обратного пути. Без сомнений, истина бы успокоила девочку, ведь с недавних пор она разучилась скорбеть и скучать по мертвым.
Но служанка тут же одернула себя и заперла эти мысли в подвалах своего разума под тяжелыми навесными замками. Она не имела права забирать у девочки ее тоску. Уж лучше пусть сердце болит об ушедших, чем забудет о мертвых.
Женщина подошла ближе и опустилась на мягкий ковер. На мгновение отвела взгляд, сделав вид, будто отвлеклась на треск поленьев и не заметила крупную слезинку, скатившуюся по детской щеке. Девочка тихо шмыгнула носом и глубоко втянула воздух, возвращая себе контроль над эмоциями, – огонь в камине стих до едва теплящихся искр.
– Пора спать, милая, – ласково произнесла служанка. – Отец скоро вернется, и он будет очень недоволен, если застанет тебя здесь в такой поздний час.
– А ты расскажешь мне историю перед сном? – Девочка улыбнулась, и ее глаза лукаво сверкнули, будто в них никогда не было слез.
– Разве ты не выросла из моих историй? – спросила женщина.
– Я никогда из них не вырасту!
Девочка растянулась на ковре и склонила голову на колени служанки прежде, чем та успела встать.
– И о чем же тебе рассказать? – улыбнулась женщина, убрав с детского личика непослушные рыжие пряди. – Хочешь услышать историю о том, как Анж самоотверженно бросил вызов собственной семье, отправился на юг за возлюбленной Велорой и выстоял против сотни воинов, вставших на его пути?
– Глупые сказки! – фыркнула девочка. – Даже я знаю, что Анж никогда не любил Велору, но обручился с ней, чтобы объединить империю и занять престол.
– Тогда о чем же мне рассказать?
– О том, что находится за стенами города, – мечтательно предложила девочка. Она задумчиво подняла руку, теплый свет камина лизнул бледную кожу и отбросил на стену тонкую тень. – Расскажи мне о Тенях.
Служанка тихо усмехнулась:
– Что ж, это очень короткая история, и я успею отправить тебя в постель до возвращения отца.
Женщина устремила взгляд к затухающему камину и, придав голосу таинственности, начала рассказ:
– Две сотни лет назад, когда невиданная прежде Сила ворвалась в Гехейн, разрушила Джарэм, похоронив под его руинами всех жителей, и сотрясла континент, разломив его надвое, тысячи людей лишились самого дорогого – семей, друзей и возлюбленных. Каждый переживал потерю по-своему: скорбел до конца своих дней, искал забвения на дне пивной бочки или, не в силах справиться с утратой, отправлялся вслед за любимыми в царство Саит. Но были и те, кто пытался бороться с судьбой. И история Теней начинается именно с такого человека.
– Пусть его зовут Лейв, – перебила девочка.
– Нет, милая, – служанка отрицательно покачала головой и снисходительно улыбнулась. – Этого человека звали Климин, и его имя навсегда останется неизменным.
Девочка насупилась, но не стала перечить, позволив женщине продолжить рассказ.
– В тот роковой день, когда пал Джарэм, Климин отсутствовал в столице. Покидая город на рассвете, он ощущал неясную тревогу, но не мог даже вообразить, что к закату в одночасье лишится и родного дома, и невесты. Когда земля перестала дрожать в агонии, мужчина вернулся в город, но обнаружил на его месте лишь руины и кровь. Будто одержимый, он днями бродил среди разрушенных домов и, заглядывая под каждый камень, искал любимую. Ее тело нашлось спустя неделю – изломанное, окровавленное и едва узнаваемое. Климин отнес возлюбленную туда, где прежде стоял их дом, возложил ее на кровать, а точнее, на то, что от нее осталось, и вновь ушел. Он не смел похоронить невесту, не смел посмотреть в ее безжизненные глаза и не желал мириться с утратой.
Климин продолжал скитаться по руинам Джарэма, надеясь отыскать в них душу своей невесты и вернуть ее в тело. И вот однажды ветер принес к его ногам обрывок ветхой страницы, вырванной из книги, которая веками томилась под землей. Эта книга была полна темной необузданной Силы, с которой невозможно было совладать ни человеку, ни богу, а тайны, сокрытые в ней, принадлежали нездешним существам.
Климин, ослепленный собственным горем, не задумываясь воззвал к Силе, что скрывалась в кровавых письменах. Но прежде чем его голос, читающий заклинание, стих, слова успели достигнуть острого слуха Саит.
Она была в ярости. Не так давно из-за людской алчности и тщеславия ее царство в одно мгновение пополнилось тысячами невинных душ, и вот очередной глупец вновь обратился к темным Силам, которые был неспособен понять и обуздать. Саит вознамерилась проучить человека, показать Гехейну, насколько опасна игра в богов. Она открыла двери своего царства и выпустила в мир Бездонных, или, как их порой кличут, Теней.
За десятки веков, проведенных в холоде и темноте, слуги Саит изголодались по живым телам и ярким эмоциям, напоминающим о прежней жизни. А что может гореть ярче, чем боль, отчаяние и одиночество? Именно это и стало излюбленной пищей Бездонных.
Первая Тень, явившаяся в наш мир, завладела телом Климина и жадно впилась в его истерзанную болью душу. Поговаривают, что отчаяние и одиночество мужчины были столь сильны, что Бездонный и по сей день не испил их до конца. И где-то там, среди руин, которые выжженным пятном омрачают наши карты, лежит его иссохшее тело, в котором в страшных муках сражается с Тенью его изломанная душа.
А остальные Бездонные по велению Саит расползлись по Гехейну и затаились близ кладбищ, не позволяя таким же отчаянным людям, как Климин, тревожить покой мертвых.
– И чему же учит эта история? – спросила девочка. Сев рядом со служанкой, она с трудом подавила сонный зевок. – Тому, что не стоит поднимать загадочные свитки с костей Джарэма?
– Эта история учит тому, что прошлое нужно отпускать.
Глава 20
Солнце медленно клонилось к горизонту. Тающие в сером небе лучи провожали к трактиру все больше новых посетителей, напоследок тепло касаясь их спин. В конце тяжелого трудового дня мужчины и женщины собрались за кружкой освежающего пряного эля и обменивались последними новостями.
Мы расположились за самым дальним столом и в напряженном молчании поглощали галеты с печеными помидорами, кукурузой и козьим сыром. Тусклый свет свечей, устроившихся в бронзовых канделябрах, будто нарочно не спешил освещать занятый нами угол, скрывая наши хмурые лица в полумраке, чтобы не нагонять их видом тоску на веселящихся посетителей.
Когда сил на слезы не осталось и соленые дорожки подсохли на моих щеках, друзья сбивчиво рассказали о том, как им удалось отбить нападение Охотников, как они нашли меня в поле без сознания и двое суток Эспер нес меня на спине до самого Перепутья. Но я практически не слышала их слов и отрешенно разглядывала темное пятно на испещренной трещинами столешнице, не ощущая ничего, кроме опустошения.
Голоса друзей стихли. Вскоре зал заполнили оживленные беседы горожан и глухой стук глиняных кружек.
Вокруг только и слышались недавно дошедшие до Перепутья слухи о загадочных бандитах, осмелившихся напасть на самое сердце Эллора, а также нелепые байки об опасных хищниках, тамиру, подстерегающих людей на торговых трактах. За бокалом крепкой настойки мужчины обменивались байками о страшных монстрах, с которыми столкнулся какой-нибудь их друг или дальний родственник и, конечно же, вышел победителем, обезглавив чудовище. Вот только доказательств этому противостоянию не существовало, ибо, как уверяли рассказчики, после смерти проклятая голова развеивалась на ветру черным прахом.
– Если тамиру действительно захотят крови, то перегрызут им глотки во сне в их собственных кроватях, а не будут охотиться на дорогах, – проворчал Арий, скрестив руки на груди.
Прислушиваясь к нелепым россказням, я с трудом сдерживала подступающую к горлу тошноту: живот крутило от волнения. Каждый раз, когда за одним из столов взрывался громкий ликующий смех, я невольно вздрагивала и крепче прижимала к себе тряпичную сумку, в которой спал рыжий кот. Арий не одобрял решения брата, но подготовился, соорудив для тамиру удобную переноску, не привлекавшую лишнего внимания. Хотя откуда нам было знать, удобно ли рыжему коту, – там, где раньше я ощущала разум Эспера, теперь зияла бездонная пропасть.
Эсса с жадным любопытством рассматривала людей, ловила каждое оброненное слово и недовольно кривилась, замечая на себе похотливые взгляды. Когда один из подвыпивших мужчин заигрывающе подмигнул девушке, сопроводив это непристойным жестом, она обворожительно улыбнулась в ответ и с размаху вонзила острый нож в столешницу. Арий обернулся, смерив пьянчугу угрожающим взглядом, и тот сжался.