– А жрецы? Что стало с ними?
Старик почесал бороду:
– Миро больше никто не видел, сразу после Ухода слухи по Велимиру шли, что подался в отшельники, вроде как снизошло озарение, и направился он в края дальние грех искупать. А Китар остался у власти. Только душа его злобой была разъедена, совсем черная. Бродят его соглядатаи по землям, ведьм высматривают. А тех и след простыл.
– Зачем ему ведьмы?
Тихон пожал плечами:
– Кто его знает. Мстить? Али Мерку ищет? Оскорбленный в любви мужчина – гадкое зрелище, а уж оскорбленный жрец тьмы…
– Потому и нас Килла отправила подальше?
Тихон кивнул.
Аглая поежилась:
– Страшная история.
– Страшная. И все мы за нее крест несем.
– Неужели нельзя проклятие снять?
– Может, и можно. – Тихон пожал плечами. – Да разве нам, простым, это ведомо, когда сами жрецы между собой согласия не нашли, нам-то как? Бояре спорят – с холопов шапки летят… Осталось только ждать. Авось придет время, народятся новые жрецы. Спадут проклятие и бремя с народа Велимира. Упокоятся тогда мертвые, лягут обратно в могилы, навьи перестанут бродить. Мавки прекратят злобствовать.
Глаза Аглаи загорелись:
– Килла сказала, что Тимир жрец!
– Жрец? – Домовой сокрушенно покачал головой и перешел на шепот: – Нет, он силой темной одарен. А до жреца ему надобно силу ту устаканить благословением. А благословение он только от ведьмы получить может. А иначе ходить ему сумеречным.
Аглая покосилась на Тимира:
– Значит, если и мы не ведьмы?..
– Не быть ему жрецом, – тихо проговорил Тихон и тут же вскочил. Начал поправлять на Аглае плащ. – Почитай, месяц уж верно в зените, а ты все сказки мои слушаешь. Глаз не сомкнула.
Соглашаясь, зевнул во всю мордочку хорек и начал тыкаться влажным носом в шею Аглаи. Она легла на бок, приноровила руку под голову.
– Тихон, а если найдется в нас сила ведовская, Тимир станет жрецом, он сможет снять проклятие?
Тихон вздохнул:
– Заклятие на крови, на смерти сотворенное, равновесием затворенное. Когда война между жрецами началась, погас Трисвет. Нечему стало оберегать земли. Потому и поглотило проклятие земли наши. – Тихон погладил Аглаю по волосам. – Да ты о том не думай, вам домой вернуться нужно, вот и грезь о доме. А о делах велимирских не тебе сокрушаться.
«О доме. – Аглая крепче прижала к себе зверька, тот ткнулся мокрым носом в плечо. – Я буду думать о доме. Мы вернемся и забудем этот мир и его горести. А Велимир… останется с темным озлобленным жрецом во главе. И им будет все равно? Точно будет».
– Спи! – далекий, успокаивающий голос Тихона. Хорек вытянулся в руках. И через ночь, через лесные шорохи послышался далекий ласковый напев бабушки, уносящий в успокоительный морфеевский мир:
То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит —
То мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит…
Ника изо всех сил делала вид, что спит. С трудом сдерживала переживания, слишком громкий стук сердца, чересчур частое дыхание. Вслушивалась в тихий разговор Аглаи с Тихоном и ничего не слышала. Не могла слышать, в ушах стоял звон. Яростно сжимала кулаки, утыкалась в ставшую усилиями Тихона пушистой траву, кусала ее в бессилии, а грудь рвало безмолвное рыдание. «Бросил! – Кровь выступила на искусанных губах. – Сволочь, Стас, какая же ты сволочь!» И судорожный сдерживаемый выдох. Со страхом, не услышал ли кто. Пульсирующий стук в висках. Слеза, застывшая в уголке глаза. Дрожащая от боли собственной хозяйки, не выкатившаяся, но раздирающая душу и сердце.
Ника сжималась под плащом. Дрожала, как от озноба. Завыть в голос так, чтобы глотку рвало. Чтобы душа лопнула и не скребла, не мутила.
Шорохи тревожные – зверье – подстегивали колотящееся сердце.
– Ника! – шепот донесся сквозь звон в ушах и шорохи, осел в голове и всколыхнулся в сердце новым болезненным ударом.
Почудилось?
Это ветер колышет ветви.
– Ника!
Она напряглась. Сердце, останови свой бой. Дай услышать. Голос… близкий, дорогой ей. Из-за кустов, из темноты за деревьями, оттуда, где раскинулся можжевельник, испуганно трясущий лапами.
– Ника! – жалостливо.
Она приподнялась. Тень куста прикрывала ее. Стихли голоса позади.
– Спи, – донесся голос Тихона.
– Ника! – тоскливо.
«Стас!» – боем в сердце. Еле сдержалась, чтобы не закричать.
– Мне холодно!
– Стас! – не повышая враз осипшего голоса. Боясь, что услышат, Ника бросила взгляд на костер. Тихон сидел, обрезая мелкие ветви и бросая их в пламя. Остальные спали. Тихо дышала Аглая, попискивал в ее руках хорь. У соседнего дерева притулился Тимир. Не знала бы, что он там, так решила бы – просто куча вещей набросана.
Придерживая плащ, Ника осторожно отползла во тьму.
– Подожди, Стас, я сейчас. – Торчащий корень распорол руку. Ника поморщилась, но уверенно проползла несколько шагов. И только попав во тьму, поднялась, накинула плащ.
– Стас, – глухим шепотом.
– Мне холодно.
Ника вгляделась в темноту. Одинокий силуэт, облокотившийся о дерево рядом с можжевельником. В лунном свете силуэт черный и безжизненный. Он не поднимал глаз, трясся всем телом. Но ей и не нужно было видеть его лица, она узнала фигуру, голос, русые волосы отсвечивали серым в лунном свете.
– Стас! – рванула к силуэту. И тут же была откинута назад. Крепкие руки схватили за плечи, притянули к себе.
– Даже не смей! – прошипели в самое ухо.
Ника всхлипнула, начала вырываться из объятий Тимира. И откуда только взялся! Он не смотрел на нее, взгляд устремился на одинокий силуэт.
– Надоело жить?
– Это… это же Стас!
В ответ Тимир так сжал ей плечо, что Ника невольно вскрикнула.
– Стас? – продолжил шипение. – Тут уж как ни назови, суть одна – нежить…
– Нет, – остолбенела Ника, всматриваясь в силуэт. Чуть сутулые плечи. Сцепленные руки. – Ты врешь! Стас жив! Вот же он! Посмотри!
– Хочешь проверить? – Тимир рывком повернул ее к себе и заглянул в глаза. Пугающая усмешка исказила бледное лицо.
Ника схватилась за его руку, попыталась скинуть ее с плеча:
– Врешь! Врешь!
– Так и иди к нему! – с силой оттолкнул ее. Ника не удержалась и упала. Вскочила, бросилась навстречу одинокой фигуре… Та протянула ей навстречу руки.
Ника остановилась, не добежав:
– Стас?
– Ника, – дыхнуло сорвавшимся невесть откуда ледяным ветерком.
– Почему ты стоишь в темноте? – Как же больно сердцу, и хочется закричать, зареветь оттого, что после слов Тимира нет веры тому, что видишь. И ветви можжевельника чернеют, осыпаются прахом от прикосновения стоящего рядом. И кора дерева темнеет.
– Стас, идем со мной. Там костер и еда… ты отогреешься…
– Холодно, – скупое согласие. Он не шевельнулся. – Иди ко мне! – Пальцы нетерпеливо сжимаются в кулак. Слишком бледные, иссиня-серые.
Слезы побежали по щекам. Ника не вытирала. Глотала их, глядя на темный силуэт.
– Посмотри на меня, Стас! Скажи, что ты жив!
Он молчал. Опустил руку.
– Посмотри на меня, Стас! – она кричала, уже не боясь, что кто-то услышит. Улавливая по шороху листьев, как приближается Тимир. – Скажи мне!
Силуэт поднял голову. Ника зажала рот руками. Всхлип вышел булькающий, и шаг назад в объятия Тимира.
Стас смотрел мертвыми, пустыми белками. Губы кривились:
– Идем со мной!
Тимир встал перед Никой, прикрывая, взметнулась бледная рука.
– Нет! – Ника вцепилась в его руку. – Не тронь! – глотая слезы, понимая, что не может видеть смерть… нежити… Стаса.
– Он уже мертв!
– Не тронь! – дрожащие губы шептали, а по венам вспыхнуло, и ладони запылали. И в голове зашептало, прося: «Выпусти! Не бойся! Я помогу!»
Тимир оттолкнул Нику. Бросил на нее быстрый взгляд, перевел на пылающие чернью руки. Усмехнулся нехорошо:
– Обладай ты сто раз любой из великих сил, ты не смогла бы сделать его живым. Он мертв! Он нежить, и ею останется…
Ника не слушала, не смотрела на Тимира, она смотрела на Стаса. Тот облизнулся.
– Неужели не помнишь? Ты же в любви клялся! Ты же жениться обещал! Всю жизнь рядом! Стас! – От костра к ним уже приближались разбуженная Аглая и встревоженный Тихон. – Ты обещал навсегда рядом! – голос срывался.
Лицо нежити исказилось. Мертвяк содрогнулся. На лице отразилась дикая мука.
– Ника! – Аглая бежала, натыкаясь во тьме на ветви.
Мертвый Стас отступил, запрокинул голову, взвыл горько, выплескивая небывалую боль. И рванул в лес, цепляясь остатками одежды за кусты.
– Ника! – Аглая подбежала в тот момент, когда Ника рухнула на колени, уронила лицо в ладони и зарыдала.
– Ты ей не поможешь, – тихо сказал Тимир, подхватил Нику на руки и понес к костру.
Аглая осталась стоять, растерянно смотря им вслед.
– Нежить был здесь! – указал в сторону умчавшегося Стаса Тихон.
Прижимаясь к груди Аглаи, пищал хорек, показывая тьме кулак. Она оглянулась, всматриваясь в чащу. Далекие слова. Грустный напев бабушки, так внезапно прерванный, все еще стоял в ушах.
На ветке почерневшего дикого куста остался клочок материи, оставленный убежавшим упырем.
Аглая подошла и сняла его, всмотрелась. В лунном свете узнала клок выдранной джинсы. И так больно стало за Нику и за себя, за тех, кто тогда ушел с болота.
– Здесь был Стас! – со страхом проговорила она, а у самой екнуло сердце: «Игнат! Где ты?»
Аглая стояла по плечи в воде. Едва пробивающиеся из-за туч солнечные лучи не грели. Тонкая рябь реки тянула пронизывающим холодом. Но даже лежи она сейчас в теплом джакузи, не могла бы сдержать ту дрожь, что била тело. Но это и не нужно. Пусть вытрясет боль и страх. Пусть стылыми водами смоет всю ночь, горе Ники, увидевшей мертвого Стаса. Как же ей больно! Она уснула только под утро, убаюкиваемая Тимиром и Тихоном. Кто бы мог подумать. Тимир, насмешливый, даже грубый, в эту страшную ночь он нашел слова. А Ника все шептала и всхлипывала, уткнувшись в его плечо. Аглая сидела у костра, но огонь не грел, ее трясло, словно в ознобе. Трясло от мыслей о Нике, о себе, от переживаний за Игната. А если и он… Выйдет однажды к ней… неживой. Тихон вздыхал тяжело. Аглая сжимала в руках теплый пищащий шерстяной комок и безмолвно кричала в трещащий костер: «Игнат! Ты жив? Ты должен быть жив! Или ходишь нежитью по лесам, где-то рядом со Стасом?» Взлетали в ночь огненные искры, шелестели густые ветви дремучих деревьев, но не было ответа. Только жгучая боль с придыханием. Слезы не бежали. Да и как, если дышать – и то невмочь.