Ее кавалер, высокий светловолосый юноша, завидев появившиеся на щеках леди пятна румянца, не смог сдержать улыбки.
– Вы впервые танцуете под руководством мадам Шарель? – поинтересовался он.
– Прежде не доводилось, – пробурчала юная Аверлин, – и, надеюсь, больше не доведется.
Ее колкий ответ нисколько не смутил юношу.
– Я бы на это не слишком рассчитывал. Мадам поручено готовить всех учеников к осеннему балу. Она может показаться излишне категоричной, но это ее работа. К тому же вы племянница хозяйки, для мадам честь готовить вас к выходу в свет.
– А вы, как я погляжу, немало наслышаны, – изогнула бровь Николь.
– Она не первый год дает мне уроки танцев. Не поверите, но я раньше и двух шагов ступить не мог, чтобы не споткнуться о собственные ноги.
– Больно было падать?
– Невероятно, – подыграл ей юноша. – Но мадам смогла сделать даже из такого кривоногого птенца, как я, хорошего танцора, а вас, с вашим талантом, она превратит в звезду вечера.
– Льстить вы мастер, мистер…? Простите, нас ведь уже представляли друг другу, но вы так закружили меня в танце, что я совершенно не могу вспомнить ваше имя.
– Вероятно, одного представления было мало, чтобы заполучить место в вашей памяти. Льюис Дэвидсон.
Он сделал шаг назад и легким движением склонился в поклоне. Губы коснулись кружева ее перчатки, и от нежности его прикосновений в груди Николь затанцевали бабочки. Но воспитание и манеры не дали ей этого показать. Она тактично вынула руку и скрыла волнение за вежливой улыбкой.
– Позволите? – поинтересовался мистер Дэвидсон и подал руку, чтобы продолжить танец.
Николь вложила ладонь в его пальцы и почувствовала, как другая его рука с нежностью легла на ее спину чуть пониже лопаток. Он вел ее аккуратно, но уверенно. Прямой взгляд смотрел с неподдельной заинтересованностью, и все же Николь бросало от него в жар, словно от скрытого и непотребного. А может, таковыми были лишь ее мысли?
Она и думать забыла о том, что свидетелями этой картины были не только они. Танец показался ей порханием по мягким облакам, а надоедливая скрипка на фоне взыграла ангельской трелью.
– Браво! Браво! – захлопала в ладоши мадам Шарель, когда музыка закончилась. – Это было так прекрасно! Льюис, твои движения с каждым годом становятся все грациознее, а леди Аверлин… Ох, моя птичка, ты, наконец, раскрыла свои нежные крылья, чтобы воспарить на ветрах чарующей музыки!
– Мне очень льстят ваши слова, мадам, но что поистине прекрасно, так это моя партнерша, – улыбнулся Льюис и подвел Николь ближе. – Ее талант неоспорим.
– Верно, – подтвердила мадам Шарель, – но нам еще есть над чем работать. Николетта, ты скованна, шаги недостаточно точны, и нам следует поработать над твоей осанкой. Подбородок нужно держать выше, а спину ровнее.
– Да, мадам, – согласно кивнула девушка, но в глубине души заскрежетала зубами от негодования.
– На сегодня мы закончили, – объявила преподаватель. – Вы можете отдохнуть, а после отправляйтесь на занятия, как и положено.
Закончив с прощанием, Николь тут же бросилась к двери, надеясь поскорее исчезнуть из бального зала. Если бы не сковывающие правила пансиона, она бы побежала со всех ног, перепрыгивая ступени и крича во все горло, что, наконец, освободилась. Но далеко уйти ей не удалось… У парадной двери ее догнал Льюис.
– А вы быстры, леди Аверлин, – улыбнулся он сквозь тяжелое дыхание. – За вами захочешь, не угонишься.
– Предполагаю, что стоит уметь оценивать свои возможности, прежде чем пытаться кого-то догнать, иначе вас может не порадовать конечный результат, – вздернула подбородок Николь.
– И все же я рискну спросить, не желаете ли вы прогуляться со мной в саду в оставшееся нам время?
Николь подумала, что ослышалась. Ее лицо застыло в такой непонимающей гримасе, что юноша опешил и тут же потерял всю свою прежнюю уверенность.
– Впрочем, я не хочу вам докучать, если вы желаете побыть наедине с собой. – Он сделал шаг назад и смущенно уставился в пол.
– Нет! Что вы! – взволнованно отозвалась Николь. – Я совершенно не против. Ваша компания нисколько не будет тяготить, и даже напротив, меня порадует, если такой интеллигентный человек, как вы, разбавит скуку занимательной беседой.
Ее ответ произвел впечатление. Юноша просветлел и тут же бросился открывать даме дверь. Легкий разговор довел их до сада, где они устроились на затерянных в кустах лавках подальше от любопытных глаз. Льюис рассказывал о своей семье, о родительском бизнесе, и, хотя подобные разговоры довольно быстро утомляли Николь, сейчас она не могла не внимать теплоте голоса юноши. Сердце печалило лишь то, что этот год становился для Льюиса последним в пансионе. Он с мечтательностью делился с юной леди своими целями и надеждами возглавить судостроительную компанию отца и построить самый большой и крепкий пароход в истории.
Николь взволнованно хлопала ресницами и кивала, но на самом же деле не переставала любоваться красотой говорящего. Его светлые гладкие волосы походили на тонкие шелковые нити, а глаза… Ах, какие прекрасные глаза! Словно крупные аквамарины в огранке из золотых ресниц.
– А чего желаете вы, леди Аверлин? – поинтересовался юноша, заметив ее увлеченность.
– Я? Прежде никто не спрашивал меня об этом, – задумалась Николь. – Предназначение любой девушки – это выйти замуж и хранить семейный очаг.
– Это то, в чем вас уверяют здесь, но какова ваша истинная мечта?
– Раньше я хотела стать певицей. Моя покойная матушка часто играла мне на пианино и просила петь для нее. Она говорила, что у меня прекрасный голос, но он никогда не найдет свободы в музыке нашего общества. Когда же она почила, то тетушка и мадам Тулле не одобрили моего увлечения. Даме моего положения не подходит демонстрировать свои таланты на публике.
– А если на мгновение забыть про положение, про окружающих вас людей, про завистливые взгляды и разговоры, смогли бы вы с уверенностью заявить, что желаете этого всем сердцем? – Льюис улыбнулся и принял расслабленную позу, забросив ногу на лавочку, словно городской мальчишка.
Этот небольшой, но широкий жест помог Николь почувствовать глоток свободы.
– Тогда бы я пела на самой большой сцене Англии, а люди аплодировали мне стоя, бросали алые розы и молили о еще одной песне. Плакаты с моим лицом висели бы на каждой улице, и каждый, богатый и бедный, мог бы попасть на концерт, – восторженно заявила Николь и, вскочив с лавки, закружилась, поддаваясь моменту.
– У вас благие цели и чистые намерения, леди Аверлин, – похлопал в ладони Льюис, приветствуя начинавшийся танец.
– Вы правда так считаете?
– Правда, и нисколько не согласен с мыслями вашей тетушки. Жизнь у нас одна, так почему бы нам не прожить ее так, как мы сами того пожелаем?
– Тогда станцуйте со мной, а то я выгляжу нелепо, отплясывая одна, – рассмеялась девушка и, подхватив Льюиса под руку, закружила того в вальсе.
Под звуки их смеха и ударяющие по ушам порывы ветра Николь не заметила, что у их баловства был еще один зритель. За высокими кустами притаился Викери. Он ненамеренно стал свидетелем. Сердце его болезненно стенало от увиденного, но он не смел тревожить Николь своими чувствами. Если таков ее выбор, то он будет счастлив за нее. Именно так должен поступить верный друг.
Усмирив опечаленный разум, он через силу улыбнулся и неспешно ушел прочь, сокрыв эту тайну еще глубже в собственном сердце.
Вечером, когда всем ученикам было велено готовиться ко сну, Николь вместе с другими ученицами отправилась принять ванну.
Признаться, это было не самым приятным занятием, несмотря на всеобщее мнение. На мытье отводилось не более пары минут, после чего юные леди обязаны были покинуть ванную комнату, уступив места другим ученицам. И чем дальше ты оказывался в очереди, тем холоднее становилась вода. Водонагреватель работал медленно, а бедные служанки просто-напросто не успевали наносить горячей воды из кухни в спальное крыло учеников. Вот и приходилось леденеть в холодной воде и быстро натягивать ночную сорочку на продрогшее тело. Согреться после такого можно было только под одеялом.
И все же сегодня Николь повезло. Леди Констанция не могла позволить, чтобы ее племянница заболела перед балом, а потому распорядилась отправить ее одной из первых.
Мадам Тулле завела девушек в небольшое помещение с десятком закрытых ширмами чугунных ванн, раковинами и одним маленьким окошком под самым потолком, через которое можно было увидеть тусклые звезды на ночном небе. Разговоры в этой комнате считались недопустимым расточительством времени, и провинившихся тут же отправляли в постель, не давая возможности смыть с себя пыль прошедшего дня. Поэтому наученные опытом пансионерки тут же молча направились за ширмы и стали спешно снимать белые ученические платья, а педантичная мадам Тулле присела на табурет в углу комнаты и засекла время на своих стареньких часах. «Не дай бог они задержатся на минуту, тогда до конца жизни будут предаваться удовольствиям, позабыв о времени!» – думала она, следя за тикающей стрелкой.
Со строгостью управляющей все были знакомы не понаслышке. Даже Николь, несмотря на свою строптивость, не смела забывать о времени в ее присутствии. Она стягивала платье с натренированной быстротой, попутно считая секунды в мыслях, бросала его на табурет и тут же забиралась в ванну, поворачивая вентили душа еще до того, как ее вторая нога оказывалась внутри.
Душ можно было назвать еще одним наказанием. Периодически случалось, что вода из него прямо в процессе могла стать ледяной или, наоборот, обжигающе горячей. Поэтому вскрики из-за соседних ширм не вызывали ни в ком удивления. Только иногда проскакивало: «Еще одной бедняжке не повезло».
Запах мыла и пара становился настолько удушающим, что хотелось осесть на пол, но лишь вбитая в голову мысль о времени заставляла переступать через себя.
Когда таймер в мыслях сработал в очередной раз, Николь тут же вылезла из ванны. Она спешно натянула сорочку, вытерла золотые локоны полотенцем и направилась к раковинам у соседней стены. Умыться там можно было только холодной водой, но, как говорила тетушка, именно она дарит коже молодость и здоровый румянец.