Леон остался наедине с изваяниями. От вида «живых» статуй накатывали странные ощущения. Он обходил их раз за разом, дивясь тонкой работе. Такой тяжелый материал, как камень, в руках Джоанны приобретал легкость и мягкость. На божественных лицах застывали совершенно разные эмоции, под складками тончайших одеяний проглядывались изгибы красивых тел, каждая деталь была проработана до мельчайших подробностей.
Леон блуждал в лабиринтах каменных изваяний, совершенно потерявшись в восхищении, а когда вознамерился вернуться, то заметил белое покрывало, скрывающее под собой еще одно творение. Он понимал, что стаскивать ткань – неуважительно к тому, кто хотел это спрятать, но ноги вели его сами. Сжав жесткую ткань в пальцах, он дернул ее на себя и заворожено уставился на засиявшую на солнце статую.
В небрежной позе божества ощущалась расслабленность. Мягкие черты лица, обласканные солнцем, лучились изнутри теплом, а длинные волосы с тонкими лианами украшений спускались на плечи, укрытые полупрозрачной накидкой. Лицо было столь юное и нежное, что казалось женским, но телом статуя походила на воина. Смутное ощущение близости сковало Леона. Будто они уже были знакомы. Растянутые в полуулыбке губы манили, хитрый прищур дурманил. Божество протягивало ладонь, словно предлагало присоединиться к блаженству момента, и невозможно было удержаться от того, чтобы не опустить руку на тонкие длинные пальцы.
Шепот мыслей исчез в вакууме чувств. Шаг за шагом Леон приблизился к божеству и осторожно коснулся лица. Гладкая холодная кожа статуи отозвалась дрожью в пальцах. Тело словно перестало подчиняться ему. Рука проскользила по рельефу скулы, подбородка и легла на чувственные губы. На секунду они показались по-настоящему живыми и теплыми.
Хлопок двери отрезвил Леона. Он отдернул руку и покачал головой. О чем он только что думал? Возникало такое ощущение, что разумом завладело нечто иное.
– Кто это? – полюбопытствовал Леон, когда Джоанна застала его за разглядыванием статуи.
– Это? – Джоанна удивленно перевела взгляд на каменного юношу и улыбнулась. – Жрецы называют его многоликим божеством, но для всех он известен как Данталион – даймон мыслей и тайных желаний. Творцы молились ему о вдохновении, ученые – о знаниях, женщины просили его зачать им дитя, красотой сродни богам, а мужчины – наделить безудержной силой.
– И все это было в его власти? – нервно хохотнул Леон.
Джоанна отмахнулась.
– Конечно же нет, но люди склонны приписывать богам невозможное. А почему он тебя так заинтересовал?
– Заинтересовал? Отнюдь. Его лик показался мне знакомым, но не более.
– Правда? – Джоанна скрестила руки на груди и ухмыльнулась. – А по твоим глазам так и не скажешь. Они не перестают светиться с момента, как я подошла.
Леон с растерянностью потер веки. Возможно ли, что это наваждение было порождением пробудившейся силы странника?
– Верования гласят, что странники – это перерождения почивших богов. Рэйден не верит в эти сказки, а я нахожу увлекательными подобные совпадения. Порой мне являются сны, где я стою бок о бок с божествами, а проснувшись, воссоздаю их лица в скульптурах. Возможно, оттого они и кажутся такими живыми. Я верю, что амоны странников изображают их первые божественные ипостаси.
– Слова, не подкрепленные фактами, лишь догадка, Джоанна.
– Тогда, возможно, это убедит тебя больше моих слов.
Бессфера поманила за собой с таинственной улыбкой и рывком сорвала простыни с другой статуи. Пыльная серая ткань с шелестом повалилась на пол, открывая взору трех величественных божеств, стоящих плечом к плечу.
Наиболее сильное впечатление оказывала женщина в центре. Ее легкое платье развевалось складками, спадая шлейфом на основание статуи, отчего казалось, будто она парит над двумя другими. Проникновенный взгляд без зрачков пробирал до костей. И хотя лицо не выражало эмоций, Леон все равно чувствовал на себе суровость ее натуры. В пальцах богиня сжимала кубок и раскрытый длинный свиток, ниспадающий к ее ногам.
По правую руку от нее стоял юноша с пером в длинных волосах. Его мягкая улыбка располагала, но таила в себе туман обмана. Правду раскрывали глаза, наполненные твердой решимостью. Гордый павлин замер около него, опустив хвост. Он не смел затмевать красоту хозяина яркими перьями и покорно сидел на каменном выступе, испепеляя яростным взглядом всякого, кто посмел бы дерзнуть. Между указательным и средним пальцами божество небрежно сжимало ножку кубка, куда стекала вода из кубка богини.
Рассмотрев силуэт мужчины по левую руку богини, Леон пришел в замешательство. Он узнал его, узнал символ пламени на лбу небожителя. На лице молодого мужчины застыло выражение сосредоточенности. Человек, по чьему подобию было создано изваяние, наверняка обладал высокими моральными принципами. Перед таким невольно содрогались и молили о прощении, даже зная, что наказание неминуемо. Перо в руке божества касалось свитка богини, вынося приговор острием. Но кем он был, палачом или спасителем?
– Их называли Троицей небесного суда. Когда кого-либо из смертных избирали на пост нового божества, он проходил суд в зале даймона Кроцелл. Лишь она решала, достоин избранный войти в пантеон или нет. Ее вечными помощниками были сфероны Роновери и Гастион. Первый узнавал правду о подвигах и прегрешениях из уст, второй заглядывал в прошлое и будущее, чтобы выявить ложь. Если смертный был достоин, Кроцелл поила его водой из своего кубка, даруя бессмертие, если же нет, то записывала имя в список отверженных и возвращала на землю.
– Не думаю, что боги были рады делить пантеон с новыми избранными…
– Даже если и не были, то не смели спорить. Небесный суд был основан Создателем и Небесной матерью, а потому решения троицы принимались как их решения. Оспорить вынесенный вердикт означало усомниться в прародителях. Даже самые смелые из богов не могли позволить себе такого нахальства.
– И все же я склонен верить фактам. Мифы созданы людьми, чтобы оправдать то, чего они не в силах понять. Порой они не имеют ничего общего с реальностью. Посему, боги или нет, но я уверую лишь в то, что увижу собственными глазами.
– Упрямец, – закатила глаза Джоанна и сверилась с часами. – У нас еще осталось время, чтобы потренировать твои танцевальные навыки, пока Рэйден не занял гостиную.
– Это ни к чему. Ты же знаешь, я прекрасный танцор, – с нервной усмешкой отмахнулся Леон.
– Я верю лишь в то, что вижу собственными глазами, – с хитрым прищуром процитировала его Джоанна и, подхватив под руку, потащила юношу прочь из мастерской.
Но уже на лестнице они повстречали Рэйдена. Вид у него был несколько потрепанный. От странника разило перегаром и сильным ароматом жженых трав.
– Не могла бы ты оставить нас, Джоанна, – обратился он к сестре. – Мне нужно переговорить с Леоном наедине.
– Ты, верно, еще не пришел в себя после веселой ночи, раз решил, что я останусь с тобой наедине, когда ты в подобном виде. – Самаэлис поморщился и продолжил спускаться по лестнице.
– Леон, – остановила его за руку Джоанна, – не стоит быть таким категоричным. Мой брат та еще заноза, но даже он не променял бы сон на бесполезный треп.
С этим доводом Леон поспорить не мог. Он убрал руку Джоанны и с сомнением покосился на Рэйдена, но тот устало пожал плечами, мол, тут она права. Делать нечего, пришлось тащиться за Кассергеном.
– К чему вся эта скрытность? – поинтересовался Самаэлис без явного удовольствия.
– В этой жизни мало вещей, которые Джоанна не одобряет. Как жаль, что то, что я тебе предложу, – одна из этих вещей, – развел руками Рэйден.
Он завел Леона в старый кабинет, который когда-то принадлежал лорду Кассергену. Все здесь говорило о том, что бывший владелец ценил уют и самую малость антиквариат. Фарфоровые фигурки, толстые фолианты, изящные латунные статуэтки – все теснилось на полках шкафа, что расположился вдоль одной из стен кабинета прямо за увесистым дубовым столом. Комната была местом постоянного обитания Рэйдена уже пару месяцев, но, к удивлению Леона, сохранила порядок.
– Надеюсь, ты позвал меня не для того, чтобы я составил компанию, – недовольный взгляд Леона заставил Рэйдена убрать руку с хрустальной пробки графина.
– Ты прав, – рассеянно потряс головой Рэйден и плюхнулся в кресло.
Он порылся в ящике стола и бросил перед Леоном старый томик. Несмотря на очевидную старину, книга сохранила насыщенный алый цвет переплета и блестящие металлические уголки, но страницы сберечь не удалось. Они пожелтели и высохли так, что готовы были рассыпаться от прикосновения. Золоченые буквы сгубило время, но по оставшимся очертаниям Леон прочитал название.
– Но разве такое возможно? – не совладал с удивлением Леон. – Мы перевернули вверх дном всю библиотеку, но не смогли найти ее раньше…
– Дело отнюдь не в том, как хорошо мы ее искали, а в том, кто ее прятал. Прежний лорд Кассерген не стал бы скрывать в своих тайниках что-то не имеющее ценности.
Леон поднял глаза от книги и пронзительно посмотрел на Кассергена.
– Как ты нашел ее?
– Знаешь, как говорят, там, где трезвый видит стену, пьяный видит дверь. – Нервная улыбка перекосила губы.
– И?..
– Уронил портрет со стены. Признаться, совершенно не нарочно, – развел руками Рэйден и указал на приставленную к стене картину в треснутой раме. – Что это, как не везение?
Но шутливое настроение быстро сменилось серьезностью. Он ткнул пальцем в тисненые буквы и разочарованно пробурчал:
– Может, эта книга и носит такое же название, но это не она. Здесь и половины нет из того, что ты рассказывал нам.
– Ты сомневаешься в моих словах?
– Из нас двоих недоверие присуще лишь тебе. Я легче усомнюсь в здравомыслии автора, чем в твоих словах, – ответил странник и вернул внимание Леона к старому тому: – Занятная книга. Я потратил несколько дней, пытаясь понять, почему отец так упорно хотел спрятать ее, и, кажется, нашел ответ… Взгляни.