Они заговорили с Викери на самые разные темы, как и подобает друзьям, и вскоре Леон решился поделиться опасениями, выгрызающими дыру в его разуме и сердце.
– Фотография, что я нашел в архиве… – Леон сложил пальцы домиком и уставился далеким взглядом в коридор из деревьев. – Мне было страшно, что, взглянув на нее, я не вспомню их.
– Но ведь вспомнил, – поддержал Викери. – Но даже если бы этого не произошло, то в том не было бы твоей вины. Этан и Алексис всегда были весьма спонтанны, чересчур увлечены своими исследованиями. Их не было рядом, даже когда случился тот…
– Вик, – холодно одернул Леон, и по нахмуренным бровям стало ясно, что он не желает, чтобы друг заканчивал предложение.
– Я хотел сказать, что их одержимость загадками разобщила вас, и теперь ты идешь по тому же пути. Ты нарушил закон как минимум по трем статьям и еще сотню правил общественной морали, и ради чего? Ради старой фотографии, которая не объясняет написанного шифра в дневнике твоего отца?
Пристальный взгляд Викери уставился прямо в фиалково-золотые глаза Леона. Он словно копался в его мыслях, надеясь узнать, что движет Самаэлисом, но видел лишь мертвую глубину. Отвести глаза Леон не смог. Сила заставляла его смотреть прямиком на рыжего гипнотизера и ощущать желание довериться даже при сопутствующей неловкости момента.
– Ответь мне честно: что ты хочешь найти?
– Я понимаю лишь то, что хочу узнать, что произошло, – честно ответил Леон.
Юноша помнил тот день так отчетливо, будто он случился этим утром, а не пару месяцев назад, и все потому, что именно то мгновение подарило ему глоток свежего воздуха, возможность поверить в случайно пойманного в небе светлячка. Он был занят работой в саду, когда его – чумазого от копания в земле – вызвала мадам Тулле. Она заставила его умыться и вычистить одежду, а потом отвела в гостиную, где за чашкой чая и французским романом сидел молодой человек. Заметив вошедшего рабочего мальчишку в компании мадам, он изогнул светлую бровь и отложил книгу в сторону. Мужчина оказался невероятным красавцем. В чертах лица преобладала мягкость, сложно было сказать, мужчина или женщина перед ними, а золотые волосы до плеч еще больше углубляли эти сомнения. Если бы не его белый костюм, то Леон ошибочно обратился бы к гостю, как к леди.
– Так это ты Леон Самаэлис? – Даже голос не выдавал его мужского начала.
– Смотря кто его спрашива… – Леон осекся. Мадам за его спиной недовольно ткнула ребром ладони в позвоночник и предупреждающе опустила взгляд. Еще одно такое слово, и, вероятно, этой ночью он останется ночевать на лавке под звездным небом. – Да, это я, господин. У вас ко мне дело?
– Прошу, оставьте нас, – любезно попросил он мадам Тулле.
– Как вам будет угодно.
Она склонила голову и покинула комнату, не забыв прикрыть дубовую дверь.
Мужчина жестом предложил Леону сесть рядом. Его не волновали ни одежда юноши, на которой до сих пор остались пятна от мокрой земли, ни диван с белой обивкой, который мог быть испачкан им. Да и сидя рядом с мальчишкой, он не чувствовал брезгливости. Джентльмен поднял пузатый чайник с цветочной росписью и налил крепкий чай во вторую чашку на подносе.
– Сахар? – поинтересовался он после недолгого раздумья.
– Предпочитаю горький, – мгновенно ответил Леон.
Он не чувствовал дискомфорта рядом с этим человеком и вел себя с ним как с равным по социальному статусу, хотя и не должен был. Отчего-то ему казалось, что этот джентльмен не будет обижен подобным нахальством.
Мужчина протянул ему чашку и заинтересованно стал наблюдать, как юноша молча пьет предложенный ему чай.
– Вы ведь меня не чай распивать позвали, господин. Если у вас ко мне дело, то я вас внимательно слушаю, если же нет, то я должен откланяться. Работы у меня невпроворот.
– И то верно, – усмехнулся гость, – не стоит задерживать столь занятого человека.
Он сделал глоток и отставил чашку в сторону.
– Меня зовут Эрик Ван’Адлер. Я владелец частного исследовательского музея, где работали твои родители.
Леон хотел сделать глоток, но остановился, так и не коснувшись ободка чашки. Разноцветные глаза заинтересованно уставились на Ван’Адлера. В голове появилось столько вопросов, но задать их Леон решил позже. Сейчас его терпения хватило лишь на то, чтобы усидеть ровно на месте и внимательно выслушать гостя.
– Я не буду утомлять тебя своим сочувствием – вижу, что оно тебе ни к чему, – и перейду сразу к делу. Пару дней назад мы разбирали материалы, над которыми трудилась чета Самаэлис, и нашли вот это…
Он вытащил из кожаного саквояжа потертый дневник, перевязанный шнурком. В груди сжался комок. Леон дрожащими пальцами развязал шнурок и пролистал пожелтевшие страницы. Здесь было все: местами потертые карандашные зарисовки, схемы, приклеенные старые фотографии, но больше всего внимание привлекали листы, исписанные почерком отца. Писал точно он, это отчетливо было видно по левому наклону письма, но вот язык был ему абсолютно незнаком.
– Что говорится в этих записях? – прямо спросил Леон и еще раз пролистал страницы.
– Кто бы знал, – вздохнул Ван’Адлер. – Они изучали малоизвестные религии мира, и могу лишь предположить, что это цель их исследований. Хотел бы я рассказать тебе больше, но увы… Я долгое время находился на другом континенте и об их работе ничего не знаю. Все отчеты они отсылали моему секретарю.
– Но если родители отчитывались вашему секретарю, стало быть, он знает, что они исследовали? – с надеждой посмотрел Леон и тут же по безразличному взгляду осознал: «Этот белый павлин ничего не скажет. Он пришел лишь для того, чтобы совершить доброе дело в глазах общества, а не мне помочь», – и разочарованно вздохнул.
Ответ Ван’Адлера оказался таким, каким и представлял его себе Леон.
– Хотел бы сказать, но не могу, – покачал головой джентльмен. – Ты уже парень взрослый, стало быть, понимаешь, что существует договор о неразглашении. Все их исследования будут переданы другим специалистам и направлены в центральный музей. А теперь прошу меня простить. Дела не терпят отлагательства!
Хозяин музея встал, поправил костюм и, взяв саквояж, направился к выходу, поставив точку в разговоре.
– Тогда зачем вы отдали мне их дневник? Разве это не важный объект исследования? – Леон пребывал в недоумении.
– Я отдал тебе дневник из сугубо личных побуждений, потому что того хотели бы они, – бросил в ответ хозяин музея и потянулся к ручке двери, но, помедлив, добавил: – К тому же наши специалисты уже сделали копию этого дневника, поэтому для научного сообщества это не станет потерей. А теперь прощайте, Леон Самаэлис. Надеюсь увидеть вас снова и при более приятных обстоятельствах. Буду с нетерпением ждать вас в своей небесной обители.
Он вышел, оставив Леона в растерянных чувствах. Да кто так вообще выражается? Назвать музей «небесной обителью»… Глупость неслыханная. И все же приглашение оказалось заманчивым. После того дня Леон неоднократно изучал дневник, но всегда приходил к одному-единственному выводу – ответы можно найти лишь в музее Ван’Адлера.
– Если бы Ван’Адлер не принес чудом найденный дневник, последняя запись в котором сделана на два года позже их исчезновения, то я бы так и продолжил считать их погибшими.
– Леон, прошло пять лет, – сочувствующе покачал головой Вик. – Даже если запись и сделана на два года позже, то это не отменяет факта, что остальные три года от них нет никаких вестей. Вероятность, что они живы, крайне мала.
– С этим я давно смирился. Если не найду их живыми, то хотя бы узнаю, из-за чего они погибли.
– Тогда дай нам помочь тебе. Одна голова – хорошо, а три – намного лучше! Может, и не разгадаем все, но что-то свежим взглядом подметим.
– Три? – Леон скептично изогнул брови. – А-а-а, мне все ясно. Тебя подослала Николь? У самой сноровки убедить не хватило, так решила тебя послать?
Пойманный с поличным Викери с неловким смешком потер пламенную макушку и неопределенно передернул плечами.
– Ну-у, признаюсь, юная Аверлин попросила немного разговорить тебя, но мое любопытство тоже сыграло немаловажную роль. Я ведь имею право беспокоиться о лучшем друге?
Он состроил мордашку трогательнее, чем у голодного котенка рядом с лавкой мясника, и выпяченная нижняя губа задрожала, словно тот сейчас расплачется. Если бы Леон знал, что будет попадаться на это каждый раз, то даже якшаться не стал бы с этим манипулятором.
– К дьяволу тебя, я согласен! Прекращай пилить меня взглядом, – взвыл Леон и подскочил с лавки. – Всего один раз, ни больше ни меньше! Я не желаю втягивать вас в это дело.
– Мы уже втянуты, – напомнил Викери невзначай, но Леон раздраженно перебил:
– Сейчас договоришься, и этой возможности я вас тоже лишу.
Викери примирительно поднял руки.
– Ты прав, прав. Не стоило мне говорить этого. Так во сколько состоится встреча?
– Завтра после ужина. У нас будет немного времени до вечерней молитвы, чтобы изучить материалы. И не опаздывать! Ненавижу, когда опаздывают…
Глава 2. Амон укажет путь к истине
Тем же вечером, когда все воспитанники уже видели седьмой сон, Леон вытащил из сундука желтый кусок мыла, завернутый в лоскут льняной ткани, и полотенце, служившее долгие годы верой и правдой, и поплелся в ванную комнату прислуги. Ни дня он не пропускал, чтобы не понежиться в теплой воде и не насладиться таким редким явлением, как тишина.
И хотя ученики уже спали, коменданты все еще стерегли коридоры от ночных перебежчиков. Леона это правило касалось лишь краем, но натолкнуться на сварливую мадам Тулле желания не возникало. Кто знает, вдруг она захочет прополоскать ему мозги о спонсорских пожертвованиях пансиону, в которые не входит обслуживание такого мелкого нахлебника, как он.
Леон на носках дошел до конца коридора и плечом толкнул тяжелую дверь, стараясь вызывать меньше шума, а когда щель показалась ему достаточной, чтобы туда пролез боком взрослый юноша, прошмыгнул внутрь и закрыл ее на щеколду. Увидев в тусклом свете лампы сгорбленную фигуру в длинном платье и сером вязаном платке, Леон напрягся, но почти сразу облегченно выдохнул, признав миссис Биккель.