Лишь когда по коридору раздался звонкий стук каблуков, Леон и Гастион подняли головы. К ним парящей поступью направлялась светловолосая женщина. Ее бело-голубое одеяние, украшенное узорами ветряных потоков, развевалось, подхваченное порывом ветра. На груди и плечах сверкала броня из небесного железа, а рукава платья, сделанные из белоснежных перьев разной длины, походили на крылья дивной птицы. В своих руках богиня несла окровавленный клинок.
Одного взгляда хватило, чтобы понять, кто перед ними, но Гастион не нашел в себе сил, чтобы подняться и поприветствовать Высшую богиню. Дардариэль остановилась перед ним и окинула сочувствующим взглядом погибших.
– Почему вы допустили подобное, Верховная Амаймон? Почему позволили Мариас сотворить это?
Дардариэль покачала головой:
– Я не властна над решениями богов, мой милый Гастион. Ни я, ни Берит не могли бы повлиять на нее. Даже в самых страшных мыслях мы не могли представить, что печати клинка падут перед очернившими ее душу ненавистью и злобой.
– И что будет дальше, Верховная Амаймон? – поднял покрасневшие глаза Гастион.
– Мариас заключена под стражу и подвергнется суровому наказанию. Но тебя ведь волнует не ее судьба…
Гастион промолчал и опустил голову, глядя на преисполненное покоя лицо Данталиона. Дардариэль склонилась перед ним и ласково приподняла за подбородок.
– Я чувствую твою боль, мой милый Гастион, – тепло проговорила она, глядя в наполненные слезами глаза, – и силой своей могу подарить тебе успокоение. Волей Создателя и Небесной матери души богов будут подвержены перерождению.
В глазах Гастиона мелькнула надежда.
– Поэтому я даю тебе выбор: ты можешь остаться божеством и дожидаться вознесения их перерождений или… – она вложила в руки Гастиона клинок, – ты можешь переродиться и пройти этот путь бок о бок с ним.
Богиня кивнула на лежащее в руках Гастиона тело и поднялась.
– Тебе решать, мой милый Гастион, – снисходительно добавила Верховная Амаймон.
Гастион молча впился взглядом в мертвецки-бледное лицо Данталиона, а потом аккуратно поцеловал того в лоб.
– Увидимся в лучшем мире, негодник, – прошептал он с теплой улыбкой и направил острие себе в грудь.
– Нет! – закричал Леон и, позабыв, что находится в воспоминании, попытался вцепиться в рукоять.
Руки прошли сквозь туман. Он упал и прокатился по мраморному полу, разбивая в кровь колени. Приподнявшись на локтях, он испуганно уставился на то, как Гастион без каких-либо сомнений пронзает себя лезвием. Режущая боль ударила Леона в грудь. Он выгнулся, ударяясь макушкой о каменный пол, и тут же согнулся пополам, вжимая руки в грудь. Сердце Гастиона вот-вот должно было остановиться.
Перевернувшись на живот, Леон через боль заставил себя посмотреть на сферона. Горячая кровь стекала по груди, но он продолжал хранить улыбку на губах, сжимая в руках обагренную рукоять.
– Нет! – стискивая зубы, Леон пополз к своей первой ипостаси.
Но было поздно. Он почувствовал, как сердце божества издало последний тихий удар и замолчало. В глазах стало темнеть. Но через мрачную пелену забытья он увидел удовлетворенную улыбку Дардариэль. В ней не было никакого сочувствия, только хладнокровный расчет и чувство победы.
Наслушавшись всяких гадостей от конюха за погубленную лошадь, Рэйден в скверном настроении вернулся в поместье. Хотелось только напиться да побыстрее лечь спать. Найдя в малой гостиной бутылку виски, припрятанную в шкафу подальше от Джоанны, Рэйден откупорил пробку и принюхался. Горечь и древесный аромат хлестанули по ноздрям. Даймон не стал утруждать себя поисками стакана: он сделал глоток прямо из горла бутылки и, прихватив ее с собой, поплелся в комнату. Он намеревался выпить ее полностью и уснуть так крепко, чтобы ни один кошмар не закрался в голову, но планам сбыться было не суждено.
Проходя мимо комнаты Леона, он услышал дрожащий голос странника. Страх стал нашептывать его мыслям мрачные картины, и, поставив сумку и стеклянную бутылку на пол, он стал стучать в дверь. Но Леон не отвечал. Его голос только сильнее начинал походить на надрывную мольбу, которая вот-вот сорвется на крик.
– Вот же проклятые боги! – выругался Рэйден и метнулся в свою комнату.
Добравшись до комода, он принялся рыться в вещах. Ящики закрывались один за другим с громким хлопком, предметы одежды завалили пол. Следом за ними полетело все, что только подворачивалось под руку: книги, пустые бутылки от припрятанного алкоголя, отцовский портсигар, коробка с украшениями.
«Где же они?» – судорожно стал вспоминать Рэйден, наворачивая круги по комнате.
Внезапное озарение подсказало, где он мог припрятать искомое. Рэйден бросился к кровати. Под ней он хранил много всякого старого барахла. Просунув руку, он принялся искать старые брюки, которые, вероятно, мог закинуть туда и забыть. Наконец, он нащупал в темноте мятую ткань, а в ней холодную связку ключей.
Тишину разрезал глухой исполненный мучений стон. Рэйден резко подскочил и ударился головой о царгу кровати.
– Твою ж тьму! – зашипел даймон, накрывая ушибленную макушку ладонью.
На бегу он отыскал ключ от комнаты Леона, повернул в замочной скважине, и с ударом плеча ввалился внутрь, едва не снеся ее с петель раньше, чем та отворилась.
Леон сидел на кровати с закрытыми глазами. Слезы нескончаемым потоком стекали по щекам, лицо корчилось в агонии. Покрытые небесными рунами ладони побелели, сжимая рукоять проклятого клинка, в навершии которого ярким сиянием светился камень, бросая на лицо странника алый свет.
– Леон!
Рэйден бросился к юноше и стал аккуратно разжимать напряженные пальцы. Нельзя было допустить, чтобы тот поранился.
Лицо Леона скривилось.
– Нет, – вырвалась слезливая мольба из его губ.
Легкие наполнились воздухом. Тело задрожало, ослабляя хватку. Он собирался закричать. Рэйден точным движением выхватил клинок и отбросил в сторону. Оружие с громким лязгом врезалось в стену и покатилось доскам, и только тогда алое сияние в камне медленно угасло.
Даймон навалился сверху и зажал Леону рот. Отчаянный крик затих в созданной преграде и сменился надрывными слезами.
– Леон! – Рэйден поднял юношу и встряхнул за плечи. – Леон!
Странник тяжело вздохнул и распахнул глаза. Легкие обожгло холодным пыльным воздухом поместья. Несколько минут он не понимал, где находится, постоянно озирался, искал кого-то. Постепенно его сознание начало проясняться.
– Я видел его смерть, – выдавил дрожащим голосом он и вцепился в плечи Рэйдена. – Я знаю, как погиб Гастион! Он… Дардариэль…
– Это сейчас неважно, – прижал его к груди Рэйден. – Глупый принц… Глупый.
– Нет, важно! – прорычал Леон, обессиленно утыкаясь носом во все еще пахнущую уличной прохладой рубашку Кассергена.
– Тише, тише.
Руки погладили странника по спине, сухие губы вжались в макушку. На мгновение Рэйден подумал, что потеряет его. Даже столь мимолетная мысль ужасала до дрожи. Он крепко стискивал Леона в объятиях и уверял себя, что тот в порядке.
Но это было не так. Леон не мог перестать плакать. Он все еще ощущал дыхание смерти, что коснулось его, когда погиб Гастион. Слезы юноши насквозь пропитали рубашку Рэйдена, руки с нервным подергиванием сжимали ткань в страхе, что если он отпустит его, то это чувство вновь вернется.
Делая вздох за вздохом, Леон ощутил, что тепло даймона подарило ему долгожданное успокоение. Он поднял покрасневшие глаза и посмотрел на Рэйдена по-иному. Он смог осознать боль даймона, прочувствовал ее на себе. Старые обиды теперь казались не более чем ребячеством с его стороны. Он испытывал стыд и острое желание извиниться перед ним за все те грубости, что сказал по незнанию.
– Умеешь ты заставить поволноваться, – с облегчением выдохнул Рэйден. Теплые пальцы с заботой обтерли мокрые щеки Леона. – Я чуть душу Самигине не отдал!
Леон выдавил усмешку и закутался в одеяло.
– Ты предупреждал меня, что мой дар может быть опасен, а я не послушал, – вздохнул Леон. – Я так хотел узнать правду о гибели Троицы небесного суда, что не подумал, как она скажется на мне.
– И в памяти клинка ты увидел, как они погибли, – закончил его мысль Кассерген.
– Я видел все, Рэйден! – Плечи Леона вновь затряслись от нахлынувших воспоминаний. – Я видел, как они погибли. Как ты погиб…
Голос задрожал, и Леон опустил голову, пряча подступившие к краям век слезы за плотной шторой волос. Рэйден наклонился к нему и аккуратно приподнял лицо за подбородок.
– Но я ведь жив, – попытался успокоить даймон. – Мариас не убила меня, и потому я сейчас здесь.
– Когда я был в воспоминаниях клинка, я ощутил связь с Гастионом. Его дух тоже видел все это. Я заставил его пережить этот кошмар снова.
– Уверен, его дух понимает, что рано или поздно тебе бы пришлось узнать об этом…
– Нет, ты не понимаешь! – закричал Леон. – Я заставил его увидеть собственную смерть! Моими глазами он видел, как отнял свою жизнь!
– О чем ты говоришь, Леон? – Пораженный вздох застыл на приоткрытых губах.
– Он сам убил себя, Рэйден! Он сам вонзил в себя этот проклятый клинок!
Мрачная тишина повисла в комнате. Леон оперся спиной о деревянное изголовье кровати и обтер лицо руками. Ему тяжело дались эти слова. Но Рэйдену было еще тяжелее принять их. В побледневшей лазури глаза сгущалось недоверие.
– Это не может быть правдой, Леон. Гастион не сделал бы этого…
– Он сделал это, потому что Дардариэль обещала воссоединить его с друзьями… – с тяжестью в груди ответил Леон и устало откинул голову. – В воспоминаниях клинка я ощущал все, что чувствовал он. Ему было больно, когда он думал, что ты погиб. Так больно, что он вонзил в себя клинок, чтобы оказаться в другой жизни рядом с тобой.
Рэйден молча поднялся. Он думал, что смог смириться с прошлым, но правда о смерти друга вскрыла старые шрамы и пустила кровь из вен. Шумные проблески воспоминаний легли тяжелой тенью на его лицо. Рэйден нервно бродил по комнате, пытаясь составить мысли воедино, но выходила лишь еще большая путаница.