— Все равно мы уже здесь. Давай проверим остальных?
— Остальные — это кто?
— Помнится, мы собирались в Дрогобыч… Опять же, если повезет, адрес Степана Остапенко узнаем.
— Поехали, — без энтузиазма сказала Алина.
— Сейчас поедем?
— Давай завтра, — попросила моя подруга. — Почему не ешь?
— Там грибы.
— Да брось ты! Ты же не у Рады на именинах!
Размякшим от сытной еды и бокала красного вина, нам хотелось одного: вернуться в гостиницу и вздремнуть. День начался напряженно. Внезапная болезнь Степы выбила нас из колеи, и теперь, когда ее здоровью ничто не угрожало, можно было побаловать себя дневным отдыхом.
— Отдохнем, а вечером обязательно навестим Степу, — зевая, пообещала Алина.
Я не возражала ни против отдыха, ни против посещения Степы.
В гостинице застали только Лилю. На вопрос: «Где мама?» она ответила:
— Пошла в город по делам. Кажется, в юридическую консультацию или к нотариусу.
«Уже хорошо, что не боится показаться на глаза окружающим, — мысленно отметила я. — К кому она пошла? К нотариусу? Или юристу? Впрочем, какая разница? Умер Василий. Что бы там не говорила Оксана, а совместное имущество у них было. Не знаю, насколько Рада может претендовать на имущество Василя, но у Оксаны определенно есть повод для беспокойства. Потому и пошла на консультацию».
Оксана появилась только к вечеру. Ей с трудом удавалось скрыть свое раздражение. Поджатые губы, бегающий взгляд и прерывистое дыхание упорно говорили о том, что с ней не все в порядке. Лиля предложила матери поесть, но та, сославшись на усталость, пошла в свою комнату. С нами она ни словом не обмолвилась.
— Что с ней? — с недоумением спросила я, провожая Оксану взглядом.
— Трудно залезть человеку в душу, если он того не хочет, — сказала Алина, пожимая плечами. — Пошли в больницу.
Поскольку нам доходчиво объяснили, что больным с отравлением передачи от родственников категорически запрещены, мы и в магазин заходить не стали — прямиком поехали к Степе. Слава богу, дела ее шли на поправку. Она сидела в кровати. Лицо уже не отдавало синевой, и, если присмотреться, можно было заметить на нем легкий румянец.
— Как ты?
— Нормально, — силясь выглядеть бодрой и веселой, ответила Степа. — Голова перестала кружиться. Хотела встать, но Иришка не пускает, — Степа кивком головы показала на хрупкое создание в белом халате. Девушка стояла в сторонке и смущенно улыбалась. — Говорит, что в этой больнице нет травматологического отделения. Шутит.
— Это мы с вами по телефону разговаривали? — спросила я.
— Со мной, — девушка улыбнулась шире, потом вдруг посерьезнела. — Зачем вы оставили в санпропускнике передачу? Я ведь вам говорила, что два дня больной ничего нельзя. Надо, чтобы кишечник полностью очистился.
Я переглянулась с Алиной.
— Мы ничего не оставляли.
— И правда, зачем вам оставлять где-то, если вас сюда пускают, — задумалась девица.
— Вот видишь, значит, уже не мы. А кто оставлял передачу?
— Вроде бы женщина какая-то. Она покрутилась, спросила, как состояние больной, оставила передачу и ушла.
— И кто это был? — спросила Алина, обращаясь ко мне.
— Не Дарья Михайловна. Мы ее предупреждали о том, что передачи Степе носить пока нельзя.
— Может, у Рады совесть проснулась?
— У такой проснется, — пробурчала я. — Ира, а что в передаче было?
— Кефир, творог. Термос с травяным чаем. Творог мы с медсестрами съели, — покаялась Ириша. — Кефир в пакете Петровна забрала себе, а чай мы вылили. Что там за травы, мы не знаем. Пахнет приятно — ромашка, мелиса слышны, — но пробовать мы не рискнули, а уж Стефании Степановне давать и подавно. Травами тоже вред можно нанести, — просветила она нас.
— Может, ничего такого, что могло бы навредить нашей больной, в чае и не было, но вы правильно сделали, что его вылили. Спасибо, — поблагодарила девушку Алина.
Ирина приняла похвалу как государственную награду. Щеки ее заалели, а глаза вспыхнули от гордости. Она легко вздохнула и смущенно пробормотала:
— Да что там, так каждый поступил бы на моем месте.
Я почему-то подумала: «Надеюсь, она не про творог?»
За окном стало темнеть, и Степа сама предложила нам уйти:
— Поздно уже. Трускавец — городок тихий, но береженого бог бережет. Идите, мне так будет спокойней.
— Отдыхай, завтра мы тебя навестим.
Мы вышли из отделения на улицу, и перед нами стала дилемма: возвращаться в гостиницу пешком тихой улочкой или пойти на остановку маршрутного такси. Обычное такси в Трускавце — не проблема, но и косяками по улице автомобили не бегают. На обочине с поднятой рукой можно простоять довольно долго.
— Пошли пешком. Пока дойдем до остановки, пока автобуса дождемся, замерзнем.
И, правда, к вечеру слегка похолодало. Солнце скрылось за горы, и сразу на город опустился сырой туман. Чтобы не замерзнуть, я зашагала в быстром темпе. Мне от ходьбы даже стало жарко. А вот Алина скоро выдохлась и заметно отстала.
— Куда ты бежишь? — бросила она, держась за левый бок.
— В гостиницу? Тебе хорошо, ты ветровку надела. А я только в свитере, — пожаловалась я на свою легкую экипировку.
— Погоди, у меня идея, — прерывисто дыша, сказала Алина. — Сейчас половина девятого. Рада должна быть дома. Давай на минуточку к ней заскочим. Передадим ей привет от Степы. За одно и узнаем, она ли передачку принесла.
— Давай, — согласилась я. — Сейчас только сообразим, куда сворачивать.
Ох уж эти трускавецкие улочки! Проложены они самым немыслимым образом. Чтобы скорее выйти на нужную улицу, мы рискнули свернуть на перекрестке — думали срезать угол. В итоге выбранная нами улица сделала петлю, и мы оказались еще дальше от дома Рады, чем были раньше. Пришлось искать другую улицу.
В квартире Рады светились все окна.
— Дома, — посмотрев наверх, сказала Алина.
Рада смерила нас недовольным взглядом, и разговор сразу пошел не по намеченному мной и Алиной плану:
— Вы от Оксаны?
— Нет, мы не представляем ее интересы, — ответила я.
— Ах, вот как! Чьи же интересы вы представляете? — с вызовом спросила Рада.
— Правосудия, — не полезла в карман за словом Алина. — Мы пройдем?
— А что, можно не впустить? Проходите, — предварительно съязвив, разрешила нам Рада и привела в комнату, в которой мы уже сегодня были. — Присаживайтесь. Это хорошо, что вы заговорили о правосудии. Мне вообще странно, почему вы изначально защищали эту преступницу.
— Вы до сих пор считаете, что именно Оксана убила вашего мужа?
— А то кто же? Она не смогла пережить того, что Василий ушел ко мне и теперь придется делить гостиницу. Вы считаете, это недостаточно весомый аргумент, чтобы отправить моего мужа на тот свет?
— Честно? Нет, не считаем. У Оксаны было куда больше прав на гостиницу, чем у Василия. Она бы легко отстояла в суде свою собственность.
— Хотите сказать, что нам и претендовать не на что? А нам с Зосей не нужна Васина доля гостиницы, — удивила меня Рада. — Не нужна! Был бы жив наш папочка, — наигранно всхлипнула она, — может, и он бы отказался от змеиного гнезда. Бросил бы ей в лицо отказ от всего имущества, нажитого совместно. Но он не успел. Сироты мы теперь с Зосенькой. Сироты, — запричитала Рада, уткнувшись лицом в диванную подушку.
Из кухни донесся грохот битой посуды.
— Зося, что там у тебя? — гаркнула Рада.
— Чашка упала, — пискнула Зося.
— Вот как ребенок переживает — все из рук валится, — отметила Рада.
В ответ на эти слова в кухне еще что-то уронили.
— Да ты что там?! Всю посуду решила переколотить? — зло закричала Рада. — Зоська, отойди от шкафа. Христом богом прошу! Неумеха!
Осознав, что она вышла из роли убитой горем вдовы и выглядит сейчас не лучшим образом, Рада немного смутилась.
— Простите, нервы на пределе. Как теперь жить, не знаю. И все из-за нее, проклятущей этой Оксаны.
— Вину Оксаны надо доказать. Против нее нет никаких улик.
— А вы искали?
— Египетские полицейские искали и ничего не нашли.
— Значит, плохо искали. Но ей все равно с рук не сойдет. Есть еще суд совести, — поучительно напомнила Рада.
«Кто бы говорил», — мысленно парировала я ей.
— Приснится ей Васечка, — продолжала Рада, — и скажет: «Что ж ты дочку мою обижаешь?»
— Это вы о какой дочке сейчас говорите? — решила уточнить Алина.
— О Зосей. Не знаю, в курсе ли Оксана, что перед поездкой он успел удочерить Зосю. Пришел домой Васенька, обнял Зосю и сказал: «Теперь ты моя дочь по закону».
— Так и сказал?
— А что вас так удивляет? Он и Оксане говорил, что Зосю собирается удочерить. Да только она не думала, что это так скоро случится, — с явным удовольствием выговорила Рада и следом добавила: — Вы уж ей передайте, что ни я, ни моя дочь не претендуем на гостиницу.
«Какое благородство! Противно слушать».
— Передадим, — кивнула я, осмысливая сказанное Радой.
«Василий удочерил Зосю? Из любви к Раде? Девочке пятнадцать лет, зачем надо было делать то, что по большому счету, уже никому не нужно? Чтобы досадить Оксане? Не потому ли в словах Рады столько злорадства?»
Не став поддерживать разговор о бескорыстной любви Рады к Василю, я спросила:
— Нам стало известно, что с родственницей Василия, приехавшей на похороны, произошло несчастье. Что можете сказать по этому поводу?
По лицу Рады пробежала тень.
— Да, не повезло женщине. С отравлением в больницу она попала. Мать моя грешит на грибы, которая родственница ела в обед, а я думаю, что и тут без Оксаны не обошлось. — Рада откровенно валила все на соперницу.
— При чем здесь Оксана?
— Как при чем? Стефания Степановна ведь сначала к ней пришла! Кто знает, может, водички попросила попить? А та ей в воду отраву накапала, а потом ко мне отправила, умирать. Я ее разносолами угощаю, ни о чем не подозревая, лучшее на стол выставляю, а яд уже действует!
«Вот стерва! — подивилась я наглости Рады. — Степа могла отравиться или в ее доме, или, если допустить, что на поминках тоже были недоброкачественные продукты, в столовой. Оксане зачем Степу травить? Хотя и Раде вроде бы Степа ничем не мешала».