Как будто оценив его иронию, Лиза рассмеялась и сказала:
— Мой опыт показывает, что он больше лает, чем кусает, так что на вашем месте я бы не слишком волновалась. Итак, поскольку мои догадки не попадают в цель, предоставляю вам самому объяснить, почему мы здесь.
Поняв, что не остается ничего другого, кроме как перейти к сути, Майлз сказал:
— Мне нужно спросить вас о «помрачении ума», которое случилось у Дэвида. Известно ли вам что-нибудь такое, чего не знаю я, и есть ли у вас какое-то представление, чем оно могло быть вызвано?
Лиза откинулась на спинку кресла, ожидая, пока официант разольет чай, после чего сказала:
— Откровенно говоря, я не уверена, что мне следует говорить это вам, но я знаю, что вы искренне беспокоитесь о Дэвиде, поэтому скажу. Он наверняка сказал вам, что «помрачение» было вызвано стрессом...
Майлз кивнул.
— ... и мы оба знаем, что, так или иначе, в последнее время он находится под сильным давлением. Но, как мне кажется, больнее всего по нему бьет реакция Розалинд на его решение жениться во второй раз.
Он не стал с этим спорить, потому что, зная о поведении дочери Дэвида, просто не мог. Розалинд предпочитала видеть в действиях отца предательство по отношению к матери и почти с патологическим упорством противилась, изводя его.
— Он плохо спит, — продолжала Лиза. — Вообще-то, сейчас это можно сказать о нас обоих, и, пожалуй, тут нечему удивляться в такой момент, но бессонница Дэвида... Понимаете, кто для него самое важное, если не дочь? — Ее взгляд наполнился чувством. — Вы ее знаете, — сказала она, — так скажите, могу я что-нибудь сделать, вообще хоть что-нибудь, чтобы помочь ей изменить свое отношение ко мне?
«Не выходите за него замуж!» — рвалось из-за баррикад его самоконтроля. Конечно, он никогда не произнес бы этих слов, но, даже если бы они сорвались с его языка, их бы поняли неверно. Лиза увидела бы в них всего лишь совет, как завоевать расположение Розалинд. А суровая, унизительная правда заключалась в том, что это была мольба не становиться для него еще более недоступной.
«Как хорошо, что чужие мысли так же непроницаемы, как чужие, неизученные языки», — подумал Майлз.
— Для Дэвида так много значило бы, если бы она пришла на свадьбу, — продолжала Лиза. — Он никогда не признается, но глубоко в душе он боится этого дня, потому что будет ужасно себя чувствовать, думая, каково Розалинд сидеть дома одной. Лоуренс будет с нами, и Джерри, наверное, тоже. Мне очень жаль, что она так мучает себя. Если бы она только дала мне шанс...
— Лиза? Лиза Мартин? Это ты? — внезапно разнесся по ресторану чей-то голос.
Когда Лиза подняла голову, чтобы посмотреть, кто это, Майлзу оставалось только подивиться, как быстро ей удалось согреть теплом свою улыбку, ведь, когда их прервали, он заметил раздражение, вспыхнувшее в ее взгляде.
— Ханна Берински, — сказала она, и ее лицо засияло такой радостью, о которой внушительных размеров американка в розовой соломенной шляпе и фиолетовом кафтане могла только мечтать.
— Да, это ты! — воскликнула Ханна Берински, всплескивая кругленькими, унизанными кольцами ручками. — Я же говорила тебе, Хьюго. Я везде узнаю эту великолепную косу. Как поживаешь, душечка? Иди сюда, дай-ка я на тебя посмотрю.
Виновато глянув на Майлза, Лиза сказала:
— Извините, — и, уронив салфетку на кресло, стала пробираться туда, где олицетворение стереотипа об американской женщине разверзло колышущиеся дряблые руки, чтобы ее задушить.
Ожидая развязки этой трогательной сцены воссоединения, Майлз пил чай и нелепо сокрушался о времени, которое у него крадут. Как он глуп и жалок!..
— Прошу прощения, — проговорила Лиза, возвращаясь за столик. — Я познакомила бы вас, но, если б я призналась, что вы работаете на Дэвида, их не отогнало бы от нас и стадо диких слонов. Поэтому я сказала, что вы парень моей племянницы, которого я по просьбе сестры проверяю на благонадежность.
Улыбка Майлза была бледной. Парень племянницы... Пустое место, которое держат на расстоянии целого поколения, и ни тени подозрения, что у нее может быть тайный роман. Он что, с ума сходит?
— Вернемся к нашему разговору, — сказала Лиза, беря чашку. — Я подумываю о том, чтобы написать Розалинд письмо и таким образом попытаться убедить ее прийти на свадьбу. — По ее лицу было видно, что она не уверена в успехе. — Если не хочет, может со мной не разговаривать, — объяснила она, как будто Майлз мог их рассудить. — Просто для Дэвида будет очень много значить, если она придет, а его счастье должно быть для нее важнее отношения ко мне. То есть я понимаю, что она никак не может оправиться после смерти матери, и, с ее точки зрения, я краду у нее отца, но...
Она опустила глаза и затихла на полуслове.
Радуясь, что накрывать ее руки ладонью запрещено, ибо в противном случае это выглядело бы слезливо, а то и женоподобно, Майлз остался сидеть и сказал:
— Если вы спрашиваете, считаю ли я хорошей идеей написать ей, то я должен ответить «да», потому что иначе вы никогда не узнаете, могло ли это что-нибудь изменить.
Лиза буквально расцвела.
— Я рада, что вы так сказали, — проговорила она и по-детски зарделась. — Сам факт вашей поддержки дает мне надежду, что я сумею найти слова, пусть даже всего одно или два, которые тронут ее.
Розалинд сидела у себя в кабинете в окружении бумаг, когда услышала, что к дому подъехала машина Джерри. Это было во второй половине дня в субботу, за неделю до свадьбы, о которой она изо всех сил старалась не думать. Однако теперь, когда у мужа начался отпуск, который он взял по этому поводу, сдерживаться будет все труднее и труднее.
Вспомнив, что до сих пор не убрала после обеденного пьянства с подругами, Розалинд быстро вскочила на ноги. На повороте ее занесло, но она все-таки благополучно вышла на террасу, где они накрывали стол. На скатерти валялись мятые салфетки, зеленые и желтые пятна которых гармонировали с тарелками в теплых тонах и ярко раскрашенными мисками с недоеденным салатом и фруктами. Картину дополняли три пустых бокала и третья бутылка вина, в которой оставалось чуть больше половины содержимого.
— Привет, — проговорила она сиплым голосом, когда к ней подошел Джерри, — ты раньше, чем я ждала.
— Дорога сегодня не такая запруженная, — ответил он, вешая форменный пиджак на спинку стула и наклоняясь, чтобы поцеловать жену. — Я смотрю, у тебя тут была вечеринка.
— Ди и Салли заходили, только и всего. В холодильнике еще полным-полно. Если хочешь, я...
— Обо мне не беспокойся, — сказал Джерри, устало опускаясь на один из стульев с мягкой обивкой и подставляя лицо солнцу. — Я поздно позавтракал. Где Лоуренс?
Розалинд раздраженно вздохнула.
— В шалаше на дереве и отказывается спускаться вниз, пока папа не привезет собаку.
Джерри окинул взглядом сад, но отсюда частные апартаменты Лоуренса проглядывались не полностью.
Наблюдая за ним, Розалинд надеялась, что он попробует пойти к сыну и образумить его, хотя, конечно, такая затея была заранее обречена на провал. Но, снова поймав на себе напряженный, почти загнанный взгляд мужа, она поняла, что он этого не сделает, и ей захотелось кричать или плакать — она сама не знала, чего больше.
— Выпей, — предложила она. — Поразительно, насколько лучше все кажется под градусом.
Сначала Джерри как будто колебался, но потом сказал:
— Да, давай.
Принеся из кухни чистый бокал, Розалинд наполнила его почти до краев, проделала то же самое со своим и села.
— Как там Западное побережье? — спросила она, делая глоток.
— Это было на прошлой неделе, — ответил Джерри. — Я только что вернулся из Мумбая.
— Да, конечно, извини. О, и прости, что не ответила на твой звонок в четверг вечером. Я была у Ди, но я перезванивала.
— Знаю, ты оставляла сообщение, — напомнил он. — Кстати говоря, голос у тебя был подвыпивший, и сейчас две пустые бутылки...
— Только не надо меня отчитывать, — раздраженно перебила Розалинд. — Я у себя дома, не за рулем, мне до конца дня не надо никуда ходить и ни с кем встречаться, и после такой недели, как у меня была, я считаю, что имею полное право себя побаловать.
Поднимая бокал, Джерри спросил:
— А что не так с твоей неделей? Что-то случилось?
Точно так же, как и ее отец, Джерри забыл. С другой стороны, почему он должен помнить о дне рождения тещи?
— Ну, жильцы, знаешь ли, агенты по продаже недвижимости, юристы, компании, которые занимаются уборкой, — проговорила она, стараясь не плеваться словами. — Не знаю, что со всеми творится в последнее время: то в сроки не укладываются, то работу как положено не выполняют... А теперь еще Лоуренс не хочет ни с кем разговаривать и даже есть, пока не вернется собака. Что мне с ним делать, хотела бы я знать? Это не его собака. Он не может просто так решить, что хочет ее видеть, и ожидать, что она появится.
— Ты говорила отцу?
— Нет, еще нет. — Джерри не понравится причина, но она все равно ее озвучит: — Если честно, я не хочу, чтобы она возомнила, будто может при помощи этого животного влезть в нашу семью. Ей только этого и надо, я знаю.
Джерри, не поднимая глаз, отпил вина, потом поставил бокал на стол и спокойно сказал:
— Почты много?
— Так себе. Она у тебя на столе. Я вижу, ты пытаешься сменить тему, но...
— Розалинд, я пять минут как вернулся домой...
— Я знаю, и мне жаль, что мои проблемы так тебя раздражают, но когда речь заходит о моем сыне и о том, что для него хорошо...
— Нельзя использовать его в этой войне. Это неправильно и нечестно. Ему нравится собака...
— Он зациклился на ней. Только о ней и говорит. «Я хочу, чтобы Люси вернулась. Я не пойду спать, пока не вернется Люси. Я не встану, пока не вернется Люси. Я буду сидеть на дереве, пока не вернется Люси». У меня от этого крыша едет.
— Она бы не ехала, если бы собака принадлежала кому-нибудь другому.