– Что сказали другие? – настаивала Меган. – Что сказал Мас?
Внезапно Клиффорд Грин словно пробудился от сна:
– Возражение по форме.
Меган упростила вопрос:
– Что Мас сказал о судне?
Дхуубан улыбнулся еще ярче:
– Это никому из нас не понравилось. Но Афиарех был злее всех. Он начал кричать на военных. Наорал на переговорщика. Он сказал, что американцы предали нас. Они нарушили условия сделки.
«Не верю, – подумала Меган. – Мас требовал доказательств того, что Исмаил имел право вести переговоры с семьей. Он решал, какой именно должна быть сумма выкупа, и при этом сидел в стороне, пока Исмаил разглагольствовал об Америке и приближении корабля? Дхуубан явно чего-то недоговаривает».
– Что произошло дальше? – спросила она, оставив свои вопросы без ответа.
– Военные послали к нам лодки, – ответил Дхуубан. – Они включили яркий свет. В этот-то момент Афиарех и обезумел. Он застрелил капитана. Мас боролся с ним, но Афиарех его одолел. Затем он выстрелил в Тимаху и велел нам идти к лодке.
Речь Дхуубана утомила Меган. Она взглянула на Исмаила, надеясь увидеть в нем хотя бы проблеск чувства, но его лицо было словно высечено из гранита.
– У меня почти все. Напоследок – два небольших вопроса. Автомат, которым Афиарех воспользовался, чтобы выстрелить в Тимаху, – тот же автомат, из которого он стрелял в капитана?
Улыбка Дхуубана дрогнула. Он еще несколько секунд пососал свой зуб.
– Думаю, это был тот же автомат.
«Бинго, – подумала Меган. – Первая трещина в фасаде».
– Когда все это случилось, вы были недалеко от сомалийского побережья, не так ли?
– Да, – сказал Дхуубан, снова улыбаясь.
– Рядом с Хобьо или где-нибудь еще?
Дхуубан опустил глаза, но тут же опять приободрился:
– Мы были неподалеку от Хобьо.
Меган пристально посмотрела на него, заставив вновь опустить взгляд.
– Неправда. Вы были рядом с Могадишо.
– Протестую, – сказал Грин. – Это вопрос?
Но Дхуубан не обратил на него внимания.
– Могадишо? – с сияющим видом переспросил он. – Зачем нам было идти к Могадишо?
«Ты лжешь, – подумала Меган. – Теперь я это вижу. Но пойди пойми, где здесь правда, а где ложь».
– Я закончила с этим свидетелем, – лаконично сказала она, встала и посмотрела на Кайли и Исмаила. – Пойдемте со мной.
Она повела их по коридору в зал заседаний, где они до этого готовились. Когда Кайли закрыла дверь, Меган напустилась на Исмаила:
– Мне было бы гораздо легче, если бы вы поговорили со мной. Я как будто играю в шахматы в темноте.
Исмаил посмотрел на нее:
– Сейчас неподходящее время.
Она дала выход своему разочарованию:
– Вы точно сошли с ума. Он лжет под присягой, а вы спускаете ему это с рук. Дело идет о вашей жизни.
– Он хороший парень, – сказал Исмаил с приязнью, удивившей ее. – Я не виню его.
Меган покачала головой, злясь, но не зная, что с этим делать.
– Хорошо. По крайней мере, вы можете помочь мне понять его поведение. Что означали все эти улыбочки и цыканье зубом?
Исмаил заговорил откровенно:
– Когда он цыкал зубом, он обдумывал ваши слова. А когда улыбался – нервничал.
Меган стремительно анализировала сказанное. Дхуубан начал вести себя странно, когда она спросила его о вертолете, но отвечал без труда до тех пор, пока она не задала ему вопросы об автомате Исмаила и местонахождении лодки на воде. «Он не был готов к этим вопросам. Тут-то я и распознала ложь».
– Теперь я сообщил вам кое-что, правда? – сказал Исмаил.
Ее гнев начал стихать.
– Да, пожалуй.
Она посмотрела на часы. Была половина одиннадцатого.
– Идем точно по графику. Давайте поговорим с Османом.
Меган потребовалось семь часов, чтобы взять показания у остальных свидетелей. К тому времени, когда она позволила Масу встать со стула, она была совершенно вымотана, но довольна. Показания пролили новый свет на умы и личности обвинителей Исмаила, высветив общий пункт в их рассказах, – тот, где вымысел начинал сливаться с фактом: запуск военного вертолета.
Из всей группы Осман был наименее красноречивым и самым незрелым. Когда она задавала ему вопросы, периоды задумчивого молчания чередовались у него с бурными всплесками разговорчивости. Сондари оказался милым застенчивым подростком, чей рассказ разбил ей сердце. Он не желал отправляться с пиратами на дело; ему хотелось учиться в школе. Но его мать была слишком бедна, чтобы прокормить пятерых его братьев. Он украл пистолет у друга и присоединился к команде Гедефа в последнюю минуту. Мас был более расчетлив, чем другие, и более сдержан. Он отвечал на ее вопросы спокойно, глядя ей прямо в глаза. Кроме того, он, похоже, был единственным, кого не запугал Исмаил, с которым он постоянно обменивался взглядами во время дачи показаний.
Именно улыбки выдавали их игру. Когда Сондари говорил о выстрелах, он буквально весь светился. Осман вышел из своего нервозного состояния и тоже улыбнулся ей, хотя и не столь охотно. Даже Мас раз или два показал свои зубы, но только тогда, когда она задала ему вопросы, заставшие врасплох Дхуубана. Сондари и Осман предположили, что Исмаил стрелял в Дэниела и Квентина из одного и того же оружия. Но Мас заявил, что ничего об этом не знает, потому что, борясь с Исмаилом, не мог рассмотреть все как следует. Кроме того, он дал уклончивый ответ на вопрос о местонахождении лодки.
– Всем командовал Афиарех, – сказал он. – Я не знаю, куда он нас вез.
«Чушь», – написала Меган в блокноте.
Когда Мас вышел из комнаты со своим адвокатом, Меган посмотрела на Элдриджа Джордана.
– Мы можем поговорить?
Джордан кивнул. Афроамериканец лет за тридцать, с овальным лицом и живым взглядом, он был выпускником Принстона и юридического факультета Виргинского университета – тип амбициозного прокурора, которому рано или поздно суждено стать судьей. Они заняли свои места в зале заседаний, и Меган сразу перешла к делу:
– Элдридж, я очень вас уважаю. Я уважаю Клайда. Но показания пиратов не согласуются. Они говорят по заготовленному сценарию. Они следуют ему, пока не заходят в тупик, после чего начинают импровизировать. В Дэниела и Квентина стреляли из разного оружия. Утверждать, что Исмаил был единственным стрелком, просто бессмысленно.
Джордан сложил ладони домиком.
– Была драка. Он выпустил из рук автомат и подобрал другой. Если бы оружие было у нас, мы могли бы получить отпечатки пальцев, но оно лежит на дне океана. Все, что у нас есть, – это устные показания. И прямо сейчас ваш подопечный соглашается с ними. Он не отрицает, что именно он нажал на спусковой крючок.
– Вы заметили, как все они начинали улыбаться, как только речь заходила о стрельбе? – спросила она. – Сомалийцы всегда улыбаются, когда нервничают.
Взгляд Джордана потемнел.
– Если ваш подопечный хочет еще что-нибудь сказать, мы готовы его выслушать. Но сейчас наша теория – единственное, что согласуется с имеющимися показаниями. Пусть присяжные решат, правы мы или нет.
Меган покачала головой, зажатая в тиски между подзащитным, не желающим говорить, и системой, отдающей его судьбу в руки двенадцати обычных людей, не имеющих юридического образования и не знающих о Сомали ничего, кроме страшилок, увиденных в новостях.
– Я дам вам знать, если что-нибудь изменится, – сказала она и направилась к двери.
Ясмин
Когда пошли дожди гу, мир Ясмин изменился. Земля пустыни, некогда сухая, как шкура слона, размягчилась и превратилась в глину, на которой прорастали целые поля травы и ярких цветов, казалось, существовавшие исключительно ради красоты. Джубба наполнилась дождевой водой, и ее вялое течение оживилось, ускорилось, разливая в воздухе журчание.
Ясмин бодро занималась своими обязанностями и при каждом удобном случае ходила к реке. Иногда в отдалении она замечала стада коз, рогатого скота и верблюдов, пасущихся на лугах. В другие дни она видела только деревья, поля, небо и облака: безмятежный Эдем, появившийся почти в одночасье, будто сам Бог коснулся земли и наполнил ее новой жизнью.
Джамаад загружала ее домашними делами, почти не оставляя ей свободного времени. Она убирала дом, стирала и чинила одежду, готовила еду, ходила за водой, кормила и поила молочную корову, которую купил им Наджиб перед последним отъездом. Когда у нее выдавалась свободная минута, она думала о своем разговоре с Исмаилом. Он назвал ее Косол. Это прозвище Адан дал ей, когда она была маленькой девочкой. Она любила смеяться. Ей очень хотелось восстановить эту часть себя. Как славно было бы снова стать свободной, бегать с ветром, петь с птицами и хохотать просто потому, что это так весело!
Каждую третью ночь она забиралась на дерево хигло и проверяла телефон – нет ли новых сообщений, но ее почтовый ящик всегда был пуст. Она понимала, почему Исмаил молчит, но это разочаровывало ее. Перед нападением на школу они были так близки, всем делились друг с другом. «Скоро, – заверила она себя. – Скоро я его снова увижу».
Потом в один прекрасный день, подметая в гостиной, она услышала, что в деревне поднялся шум. Она ощутила холодный укол дурного предчувствия. Ясмин надеялась получить какое-нибудь предупреждение о возвращении Наджиба. Она каждый день спрашивала Джамаад, нет ли новостей, но женщина отмахивалась от нее со словами: «Он вернется, когда вернется, дитя. Так он себя защищает».
Ясмин поспешно накинула вуаль и пошла к воротам ждать его. Когда пикап повернул во двор, она с облегчением увидела, что на этот раз он привез с собой всего двух человек. Они будут спать во дворе, и ей станет трудно проверять телефон. Но, если повезет, ночь будет темной и она сумеет пробраться к тайнику бесшумно. Она про себя помолилась, чтобы небо закрылось тучами, и поздоровалась с мужем.