Солдаты оглушительно взревели: серый офицер сделал финт шпагой, чёрный подался на уловку и заработал ранение в грудь. На Семёна теперь никто не обращал внимания; солдаты принялись делать ставки на своих командиров — как чёрные, так и серые. Стоял невероятный шум.
Поединок сместился ближе к пленнику: серый офицер теснил чёрного, нанося ему удары, которые чёрный офицер парировал с трудом, сказывалось ранение. Солдаты подались в разные стороны, оставив Семёна с конвоирами у стены — те попытались тоже разойтись и тоже в разные стороны, но чуть не вывихнули Семёну руки, второпях забыв о нём. Семён взвыл, от боли закрыв глаза. Замычал во всю мочь.
— Понял, — сказал Мар. — Действую.
Не успел Семён проморгаться, как железная хватка солдат-конвоиров вдруг исчезла; звон стали и крики стали гораздо глуше. Семён открыл глаза: он был всё там же, в запечатанном доме. На втором этаже. Возле пентаграммы. Возле столба фиолетового света.
— Ушёл! — истошно завопили внизу. — Жрец ушёл!
— Искать! — вразнобой командирским рёвом ответили два голоса. — Всем искать! Не мог уйти, дом закрыт дополнительным щитом. Имперский отряд — на второй этаж, к звезде! Кардинальский — в библиотеку! Бегом! Бегом! — по лестнице забухали сапоги.
Семён повернулся к пентаграмме. Поёжился.
— Я предупреждал, что тебе этот вариант не понравится, — мрачно сказал медальон. — Но другого нет.
Буханье сапог становилось всё ближе и громче; Семён, не оборачиваясь, шагнул в столб.
— Вот он! — раздалось сзади. — Он... он... — крик отозвался в ушах Семёна умирающим эхом. Что-то мощное, безжалостное схватило Семёна Владимировича, сжало так, что парень не смог ни охнуть, не вздохнуть; нарастающее электрическое шипение полностью оглушило его. Фиолетовый свет померк и Семёна грубо швырнуло куда-то в темноту. Как камень из пращи.
...Семён поморгал, разгоняя муть: видно было плохо, всё плыло и качалось, свет резал глаза как с похмелья.
— М-м-м, — промычал парень, потом вспомнил о пластыре и с ненавистью содрал его с губ.
— Чёрт, — сказал Семён, тут же схватившись за лицо, — больно-то как! Ух ты, какая щетина отросла. Побриться, однако, надо. Мар, где мы?
— Хрен его знает, гражданин начальник, — чётко отрапортовал медальон. — Понятия не имею куда нас зашвырнуло. В принципе должны были в каком-нибудь колдовском месте оказаться. Где магия сильная. Надеюсь, это не очередное Хранилище?
Семён стоял в длинном и широком коридоре: по левую сторону от Семёна тускло багровели закатным светом прямоугольники узких окошек-бойниц, забранных толстыми железными прутьями; по правую тянулась каменная стена, увешанная груботкаными гобеленами. На всех гобеленах то сажали кого-то на кол, то отрубали головы, то четвертовали... Цветная вышивка была сделана с чувством и весьма тщательно — наказуемые выглядели как живые. Даже те, которые наверняка были уже мертвы.
Меж красочных полотен застыли почётным караулом пустые рыцарские доспехи, мятые, грязные, местами продавленные и распоротые, как будто их вскрывали тупым консервным ножом. Поверх многих доспехов запеклось что-то чёрное, словно на них небрежно плесканули краской; рядом с каждым рыцарем была дверь из крепкого морёного дуба с тяжёлой ручкой-молотком. Создавалось впечатление, что распотрошённые рыцари то ли охраняли эти двери, то ли наоборот, предупреждали, чтобы их не открывали. Ни в коем случае.
Резким контрастом с этим мрачным местом был запах: в коридоре крепко пахло жареным луком, уксусом и чем-то мясным. У Семёна сразу заурчало в животе.
— Пахнет-то как, — Семён повёл носом. — Шашлыком, что ли?
— Не очень похоже на колдовское место, — решил медальон. — Странно. Или я что-то недопонимаю, или слимперская пентаграмма от времени испортилась. Забросила нас по ошибке в ресторан.
— Не думаю, — Семён потёр лоб. — Голова аж гудит после такого броска... И в колдовских местах, бывает, еду готовят. Хороший признак! Значит, где-то здесь есть люди. Пойду, поищу, — Семён откашлялся, помотал головой, отгоняя усталость и пошёл на запах, глотая вдруг набежавшую слюну.
Коридор со стороны окон отпочковался узким наклонным ходом с каменными стёртыми ступеньками, ведущими вниз: именно из этого хода и тянуло вкусным сквознячком. Семён Владимирович осторожно шагал по ступенькам, часто приостанавливаясь и вглядываясь в полумрак — мало ли какие сюрпризы могли ожидать его там! К счастью, сюрпризов не оказалось, во всяком случае на самой лестнице. Но вот ступеньки закончились и Семён, прижимаясь к стене, заглянул за слегка приоткрытую дверь.
Пожалуй, это была столовая. Столовая при кухне: у дальней стены на объёмистой печи стояли кастрюли, сковородки, какие-то противни и судки — всё это кипело, шипело, скворчало и пахло. Сказочно пахло; Семёну показалось, что он вот-вот захлебнётся слюной.
У плиты, стоя спиной ко входу, суетился невысокий крепыш в серой рубахе-распашонке и серых коротких штанах. Беззвучно выбивая чечётку голыми ногами по деревянному полу, он одновременно что-то помешивал в кастрюлях здоровенным половником, что-то пробовал, зачёрпывая длинной ложкой из судков, сыпал в сковородки специи и отгонял полотенцем от кастрюль мух. Семён ничуть не удивился бы, если б у повара оказалось не две руки, а шесть — потому что так ловко управляться сразу со всей кухонной работой казалось делом невозможным. Но повар управлялся. И ещё как!
На стенах просторной кухни висели коптящие факелы, ярко высвечивая дверь неподалёку от печи и более тускло освещая длинный стол посреди зала. За столом, уставленном разнокалиберными блюдами и мисками, на струганных лавках сидело около десятка людей, сосредоточенно жующих, хмурых, чем-то озабоченных. Обычного для застолья гомона не было слышно — жующие лишь изредка поглядывали исподлобья на своих соседей по ту сторону стола, на том их общение и заканчивалось. То ли здесь не положено было разговаривать, то ли все эти люди были смертельными врагами, но трапеза проходила в полном молчании.
Семён пригляделся к одеждам едоков и быстро организовал себе похожую одёжку, спрятав под ней сумку — нечто среднее между балахоном и коричневой долгополой рясой, подпоясанной кожаным ремешком. И плюнув на возможную опасность, открыл дверь и зашёл в столовую. Очень уж есть хотелось. Придав лицу на всякий случай постное и умильное выражение, Семён неспешно подошёл к столу — сидящие с краю молча потеснились, освобождая ему место — сел и пододвинул к себе пустую миску и чистую ложку, которые словно ждали именно его. И стал быстренько накладывать в миску всё, что под руку попадало: мясо, зелень, картошку, опять мясо... И сразу принялся есть, жадно откусывая от всего подряд большими кусками. Чтобы успеть наесться, пока по шее не надавали.
— Приятного аппетита, — вежливо сказал Мар. — Можешь не отвечать. Я не обижусь. — Он хотел сказать ещё что-то, но в этот момент с дальнего края стола донёсся громкий уверенный голос:
— Итак, братия, к вам всё же присоединился тринадцатый. Нашёлся-таки храбрец! Это хорошо. Значит, наконец-то ваш отряд полностью в сборе. Это тоже хорошо. После вечернего отдыха попрошу никого не опаздывать, ибо врата открываются ровно в полночь. Как обычно. Оружие и доспехи — по вашему усмотрению. — Говоривший встал, коротко кивнул всем сидящим и, обойдя стол, ушёл к лестнице. Лица говорившего Семён не рассмотрел, было слишком сумрачно, но глаза он всё же увидел, успел: глаза были холодные и усталые. Равнодушные глаза были.
Едва на лестнице стихли шаги, как все за столом уставились на Семёна, у того даже мясо в глотке чуть не застряло.
— Ну ты и пси-их, — врастяжку сказал один из сидевших, пялясь на Семёна как на нечто диковинное, — ну ты и недоумок. Тебе что, Мажок у главного входа не сказал, что нас уже двенадцать? Какого дьявола ты сюда припёрся? Всю малину испортил, гад. Мы тут уже третий месяц на дармовых харчах отъедаемся, без тринадцатого в лабиринт ходу нет, думали, ещё месяцок отдохнём, и на тебе! Явился не запылился. Ох и дурак же ты, хоть и тринадцатый. Хоть и доброволец.
— Погоди, брат Ягир, — остановил его сосед Семёна по лавке, — нечего лаяться. Ты на лицо его погляди, он же не наш! Он вообще непонятно откуда взялся. У него лицо... У него борода растёт. Мне видно.
— Да ну! Не может быть! — вразнобой загалдела братия, все посрывались с мест и окружили Семёна, отпихивая друг друга и стараясь поближе заглянуть ему в лицо.
— Точно, братики, — убито сказал Ягир, для уверенности проведя по семёновской щеке пальцем, — не наш он. Ты кто? Одежда на тебе вроде как наша, а сам... Откуда ты взялся? Не мог брат Мажок такого типа не заметить и в замок колдуна пропустить. С волосами на лице, надо же... Слыхивал я о таких чудесах, но сам вижу впервые. Борода растёт, подумать только! — брат Ягир остро глянул Семёну в глаза. — Говори правду и не вздумай лгать. Я хорошо отличаю правду от вранья. Мне дана эта возможность, как брату Иттару умение видеть в полной темноте, — Ягир кивнул на семёновского соседа. — Кто ты? Не бойся, мы тебе ничего не сделаем. И даже бить не будем. Хотя надо было бы, очень ты некстати появился, но... Теперь мы в одной упряжке. Говори. — Брат Ягир повелительно махнул кому-то рукой и ему немедленно принесли табурет, хотя никаких табуреток Семён в кухне раньше не видел. Не заметил, наверное.
Судя по уверенному поведению, Ягир в этой команде был признанным старшим. В отличие от ушедшего, который больше походил на официального начальника. Командира по назначению.
— Говори уж, — вздохнул медальон. — Только лишнего не болтай. У этого Ягира-хренира взгляд точь-в-точь как у натурального полимента. Будь осторожен.
— Ладно, всё скажу, — с вымученным видом согласился Семён, облизывая ложку. — Куда деваться! А ничего, если я буду и говорить и есть? Очень я проголодался. Очень. — Брат Ягир нетерпеливо кивнул; остальные братья подались к Семёну ближе, переглядываясь между собой и таинственно подмигивая друг дружке. «Ну я вас», — с неприязнью подумал Семён. — «Поесть бы только как следует, а там и дёру можно будет сделать...», — а вслух сказал: