Завершая свое проникновенное выступление, Параманис предупредил, что мне, как журналисту, придется также прочитывать московскую прессу на предмет статей или информации о любом необычном событии в Москве, которое можно будет связать с деятельностью наших противников. И что каждое утро специальный курьер будет доставлять на нашу конспиративную квартиру с десяток газет. Я чуть не потребовал дополнительную плату за это. Терпеть не могу читать газет. Но потом решил, что платы все равно не дождаться, так что умнее снова промолчать. Параманис также поставил нас всех в известность, что по утрам мы будем проводить оперативные совещания, на которых будут обсуждаться итоги предыдущего дня и планы на текущий день. С этим сообщением он и закруглился, поинтересовавшись, есть ли к нему вопросы. Вопросов не было, не считая чисто шекспировского: быть или не быть. Но это был вопрос не к нему.
Точно к концу речи шефа в дверь постучали, как будто кто-то хронометрировал его выступление, и два дюжих молодца завезли несколько ящиков с продуктами, сигареты и еще много чего по мелочи. В «Крестном отце» Пьюзо то же самое делал клан, когда собирался лечь на матрасы и объявить войну другому клану. Так что я почувствовал себя как на войне.
3
Маргарита настроила Веру, и Вера ушла. Витать в облаках. Или спать. Мне было очень интересно, где она живет и как живет. Но меня не приглашали, и я не навязывался. Хотя не думаю, чтобы у нее был друг или подруга. Не особенно общалась она и с нами. В общем, она была настолько далека от реальной жизни, что иногда становилось не по себе.
Параманис тоже ушел. У него, как всегда, были дела. Правда, теперь у всех нас был номер его мобильного. Для срочной связи в случае экстренной нужды. Галина же и Никанор на этот раз решили использовать нашу конспиративную квартиру в качестве базы для вылазок, то есть своих слипперских прогулок без тела, тем более что адреса всех тех, кого они должны были проверить, в их списках присутствовали. Причем они облюбовали именно нашу с Маргаритой спальню. Конкретно те два дивана, что стояли почти впритык друг к другу. Это было неприятно, но пришлось смириться. В конце концов, они должны были работать для общего блага группы. К тому же нам с Маргаритой предстоял обход подозрительных иностранцев из нашего списка. Мы уединились на кухне, чтобы не мешать слипперам, удостоверились, что Багира свернулась комочком у радиатора, и разложили мой список на столе.
– С кого начнем? – спросил я.
– Мне все равно, – пожала плечами Марго. – Может, с первого номера и начнем?
Первым номером шел Алексей Иванович Нарышкин, шестидесяти восьми лет, потомственный русский аристократ, постоянно проживающий в Париже и приехавший в Москву три месяца назад непонятно с какой целью. Так и было написано: «Непонятно с какой целью». Родился во Франции, окончил Сорбонну, историк по образованию, член теософского кружка, увлекается всякими тайными учениями. Видимо, определенным службам все это показалось подозрительным. Проживал Алексей Иванович Нарышкин в квартире у дальней родственницы Любови Галактионовны Ставицкой, на Чистых прудах. Дама с бурным прошлым, поменяла пять мужей, детей нет, литературный критик, тяготеющий к мистицизму. Поклонница творчества Рериха. Подобное притягивает подобное, как говорится. По интеллектуальному потенциалу оба могли быть участниками группы, которую мы искали. По энергетическому потенциалу – вряд ли. Возраст был не тот. Шестьдесят восемь мужчине и шестьдесят три – женщине. Хотя есть пожилые люди с очень сильной энергетикой. Я видел и таких.
– Ты знаешь что-нибудь о Рерихе? – поинтересовался я.
– Не очень много, – помотала она головой. – А зачем тебе?
– Могли бы использовать это как предлог, чтобы явиться к ним. Якобы пишем материал о Рерихе.
– Можем придумать другой предлог. Скажем, пишем материал о русских аристократах, живущих вне России. О потомках известных фамилий. Вот и интересуемся Нарышкиным.
– А как мы узнали о том, что он в Москве? – поинтересовался я.
– Просто услышали от знакомых журналистов. Журналисты же сплетники и в курсе всего. Разве не так?
Я усмехнулся:
– Ну что же… Давай попробуем.
Я принес из гостиной телефон и набрал номер Ставицкой. Ответил женский голос. На слух молодой и энергичный. Представившись тем, кем я и был месяц назад, я выдал нашу легенду и договорился о встрече через полтора часа. Все оказалось удивительно легко. Ставицкая, а это была она, согласилась сразу же. Даже выдала комплимент: мол, она не думала, что есть еще в Москве издания, которым интересна духовная жизнь русского зарубежья, и все в таком роде. Она даже не поинтересовалась, откуда у меня ее телефон. Бывают же такие люди…
Мы зашли в нашу спальню предупредить Галину и Никанора, что выходим, и попросить присмотреть за котенком. Но оба лежали на разных диванах с закрытыми глазами, расслабленные и отстраненные, и я счел за благо не беспокоить их. Видимо, они уже начали свою охоту. Плотно притворив дверь, чтобы туда случайно не забрела Багира, и тихо одевшись в холле, мы вышли на улицу, встретившую нас мокрым снегом. Завывал ветер. Пешеходы шли подняв воротники курток и пальто. В Москве наступила зима.
– Пройдемся немного, – попросила Маргарита. – А потом поймаем такси.
– Пройдемся до метро, – предложил я. – Лучше пока экономить те деньги, что у нас остались.
Она недовольно покосилась на меня, но смолчала и взяла меня под руку. И мы двинулись вперед, к новым открытиям и свершениям. Шли тоже молча, и по дороге я вспоминал речь Параманиса. Потом подумал о Никаноре и Галине, оставшихся в квартире. О том, каким образом им удается выйти из тела и путешествовать в пространстве. И почему таких людей зовут слипперами. Я лично ни разу не пробовал делать это. Наверное, стоило порасспросить их, как они сподобились на такой необычный эксперимент в первый раз.
И как только я подумал это, тут же почувствовал в теле необычную легкость. Как будто я воспарил.
Это было странное ощущение. Я шел рядом с Маргаритой, но одновременно оказался и над самим собой, и над ней. Как будто я держал в руках воздушный шарик, которому передал часть своих умений видеть, слышать, чувствовать. Ощущение было настолько необычным, но в то же время и притягательным, что я несколько ослабил веревку, на которой сам же держал себя. И поднялся довольно высоко в воздух. Странно. Тверская была Тверской, но в то же время как будто и не Тверской. Это впечатление создавалось за счет того, что у всего, что находилось внизу, были свои двойники, четко видимые отсюда. Точнее, это были не двойники, а контуры, оболочка, намного тоньше, чем сами материальные тела. Может быть, это были магнитные или еще какие-то поля.
Я поднялся выше, и теперь мне стал виден весь центр Москвы. И энергетический двойник огромного города поразил меня. Густая, с черноватым оттенком, эта энергетическая масса колыхалась, как студень, хотя четко были различимы отдельные ее составляющие. Хаос звуков стоял в воздухе: брань, гудки, стоны, мольбы, проклятия, смех, плач, скрежет металла… Мечущиеся тени проносились внизу в разных направлениях, некоторые пытались подняться выше, но что-то их не пускало. Было такое ощущение, что город внизу задыхается. Правда, взгляд выхватывал отдельные светлые островки в общей черноватой массе, но они, как мне показалось, постепенно сужались. Во всяком случае, вокруг этих светлых точек шла какая-то борьба, насколько это было заметно с такого расстояния. Было непонятно, кто с кем борется. В колыхающейся, как студень, массе иногда можно было различить сплетенные клубки голых человеческих тел, с торчащими оттуда ногами, руками, головами, задницами, и этот клубок то распадался, то снова сплетался, издавая непрерывные стоны, но стоны не наслаждения, а разочарования. В целом же город выглядел фантасмагорично, будто сошел с полотен Босха.
– Что с тобой, Макс? – услышал я голос Маргариты. Голос был далекий, не очень четкий, но я его все же расслышал. И он вернул меня к действительности. Как будто воздушный шарик в моих руках разом сдулся.
– Что? – спросил я, оглядываясь вокруг. Улица как улица, ничего необычного. Я смотрел на все уже с привычной точки зрения.
– Тебе плохо? – Она выглядела взволнованной.
– Да нет. С чего ты взяла?
– С того, что ты встал истуканом и смотрел на меня так, будто не видишь.
– А… Ерунда. В сердце кольнуло… Вот и все.
– Прошло? – Она погладила меня по плечу. – Слава богу… Ты так побледнел… Мне показалось, что сейчас сознание потеряешь…
Я притянул ее к себе и чмокнул в щеку. Было приятно видеть, что она за меня беспокоится. Очень приятно.
Мы нырнули в переход, ведущий к метро. Вышли на «Чистых прудах». И вскоре звонили в дверь к потомку древнего аристократического рода.
Дверь почти сразу же открылась. На пороге стояла сама Ставицкая. Интересная, породистая дама. С родинкой на лбу. И абсолютно не выглядела на свой возраст.
– Я вам звонил, – сказал я и приятно улыбнулся.
– Как же, как же… И с вами ваш фотохудожник, Маргарита. Я очень, очень рада.
Она широким жестом пригласила нас войти. Мы вошли. Внутри пахло индийскими благовонными палочками. Обстановка квартиры соответствовала. Красно-золотистые тона, обилие подушек, ковров, вазочек, статуэток, тяжелые гардины, ширмочки… «Как она тут не задыхается?» – подумал я, садясь на тахту. Маргарита же выбрала самый темный угол комнаты.
– У меня очень вкусное восточное печенье-ногл. Пробовали? – обратилась она поочередно к нам обоим.
– Я бы выпила крепкий кофе, если есть, – из своего угла подала голос Марго.
– Да вы не беспокойтесь, – сказал я. – Давайте просто посидим, поговорим.
– Ну что вы… Разве так можно. Вы же в дом пришли. Печенье я сама пекла, такого нет нигде в Москве. И кофе я сама жарю, потом размалываю и готовлю на угольях. Такой кофе вам не подадут и в самом лучшем ресторане.
Она наклонилась, показывая пышную, все еще привлекательную грудь, и постелила передо мною вышитую салфеточку. А к Маргарите пододвинула маленький столик на колесиках.