Обнаженная спина, лицо, скрытое тенью. Затем он оборачивается, и я вижу большой рот, губы, растянутые в широкой улыбке. Эта улыбка манит и парализует. Я наклоняюсь над раковиной, чтобы не упасть. Кто он? И какое место занял в моей жизни, если от одной мысли о нем у меня перехватывает дыхание? Может, в последний раз я ездила именно к нему? Тянулась к нему, как в том видении, жаждала оказаться в его объятиях и снова увидеть его улыбку? Внезапно я снова ощущаю этот порыв, это безудержное желание, сердце начинает колотиться. Я борюсь с собой изо всех сил и наконец громко восклицаю: «Нет!», так что по пустому дому разносится эхо.
Открыв кран, я брызгаю на пылающее лицо холодной водой, пока видение не уходит, и я снова вижу в окне подъездную дорожку и свою машину. Наверняка в последний раз я ездила по какому-нибудь банальному поводу – в магазин или к кому-то из детей. Например, к Саше. Правда, у нее сейчас вся жизнь вращается вокруг Томаса, а я не припоминаю, чтобы мы виделись. А может, я навещала Фина на новом месте – в бедном квартале на улице, название которой выпало у меня из памяти, как и все остальное. Если бы я только смогла вспомнить прошлое, наверняка избавилась бы от стыда, сомнений и страха. Вполне возможно, что для этой тревоги совершенно нет оснований.
Кофемашина громко мелет зерна и, выпустив пар, выдает струйку вспененной темной жидкости. Я иду с чашкой на нижний этаж. Мой взгляд падает на продавленный диван – Саша часто сидела на нем с друзьями. Кажется, это было вчера, а прошло уже больше года. Дочь переехала от нас спустя месяц после окончания университета, с легкостью найдя работу и квартиру. Стоит Саше чего-то захотеть, как оно само плывет ей в руки. Я оглядываюсь: комната стала очередной мертвой зоной в огромном доме. Радует глаз разве что стеклянный стол у окна – кажется, раньше я его не видела, – особенно тем, что на нем стоит мой ноутбук.
За завтраком Роб обмолвился, что стол предназначался для его нового кабинета на втором этаже, но не подошел по размеру. Заметив, что я все время поглядываю в сторону нижнего этажа, он начал спрашивать, помню ли я новый стол, но осекся, поставил миску и стакан и рассыпался в извинениях.
– А когда мы этим занимались? – спросила я, игнорируя странный вопрос и надеясь, что хронология событий поможет восстановить память. – Я имею в виду ремонт на втором этаже?
– После нашего отпуска, я говорил вчера вечером. Ты хотела все закончить к своему дню рождения: кабинет и Сашину комнату. Но к нашему возвращению рабочие не успели. В итоге все было готово к середине ноября.
Представляю, как я волновалась, чтобы беспорядок был убран вовремя, и дети могли переночевать у себя в мой день рождения. Увы, как выяснилось, Фин тогда не приехал.
– Наверное, здорово было снова увидеться с Сашей, – сказала я.
Роб покачал головой и, проглотив ложку хлопьев, сообщил, что она тогда заболела.
– Значит, они оба не приехали на праздничный ужин? – спросила я.
Роб тщательно разжевал таблетку витаминов и ответил, что мы все равно прекрасно провели вечер и поужинали в ресторане вдвоем.
– Что с нами случилось? – спросила я. – Мы всегда праздновали мой день рождения всей семьей.
– На мой они тоже не явились. – Роб пристально посмотрел на меня. – И если ты забыла весь прошлый год, это не значит, что ты тут ни при чем.
Я поинтересовалась, что он имеет в виду. Роб держался несколько вызывающе, и я вдруг заявила, что сознаю и свою вину тоже, и залилась краской, толком даже не понимая, чего стыжусь.
– Прости, пожалуйста, – сказал он. – Просто мне тоже нелегко.
Роб продолжал что-то вещать про тяжкое бремя, про то, что ему как будто приходится выравнивать все ухабы на дороге, по которой я иду, но мой взгляд был прикован к столу и ноутбуку на стеклянной столешнице. Почему-то я возлагала на него большие надежды.
– А мы часто пользуемся этим столом? Который на нижнем этаже?
– Ты – да. – Роб принялся доедать мюсли, капая на подбородок молоком. – Ты всегда говорила, что ноутбук – твоя отдушина и окно в мир.
Мне сразу так и представилась одинокая несчастная женщина за компьютером, отчаянно стучащая по клавишам, чтобы вырваться за пределы четырех стен. Жалкая картина.
Отпив кофе, я открываю крышку ноутбука и наблюдаю, как загорается экран. Правда, я пока не знаю, что хочу там найти. Соберись, Джо! Подумай! Чтобы воскресить прошлое, нужны скрупулезность и умение собирать информацию. Спешить некуда – целый день впереди. Если, конечно, Роб не передумает и не заявится внезапно, как вчера. Я не делаю ничего предосудительного, но в его присутствии мне труднее сосредоточиться, как будто он управляет моими мыслями. Пусть у меня и нет определенной цели, в почтовом ящике сотни писем за прошлый год; быть может, там содержатся какие-нибудь зацепки? Какие-то детали, проясняющие образ обнаженного мужчины с притягательной улыбкой? Я на распутье: вспоминать страшно, не вспоминать – еще хуже. Улыбка. Загадочная, таящая опасность и адресованная мне одной.
Я открываю почтовую программу, быстро пролистываю самые свежие письма, которые уже прочла с телефона, и внимательно изучаю более ранние, пытаясь найти что-нибудь необычное. То и дело в списке мелькает электронный адрес Роба. В целом письма не особенно интересные – о покупках, еде, вечеринке в честь увольнения кого-то из сотрудников, которого я знаю лет двадцать; и все же я надеюсь найти в его письмах нечто, выходящее за рамки стандартной переписки между супругами. В некоторых письмах упоминаются Саша или Фин, ничего неординарного, все это я и так уже знаю: Саша переехала к Томасу в квартиру над баром, и мы дружно осуждаем ее решение, зато квартира с видом на парк, где мы успели побывать, нравится нам куда больше. В одном из писем я говорю, что рада новому жилью, хотя там постоянно ошивается Томас. Такое ощущение, что с моей стороны есть некоторое недовольство; Роб заканчивает словами: «Саше нужны мы оба; мы все переживем, Джо».
Я откидываюсь на спинку стула и обдумываю эту фразу, которая ни о чем мне не говорит. Видимо, проблема была в Томасе, а может, не только в нем.
Дальше связность переписки прерывается, как будто в ней не хватает нескольких писем. Возможно, остальное мы обсудили по телефону или обменялись сообщениями; без старого телефона не проверить. Или Роб намеренно удалил недостающие письма.
На мгновение я пытаюсь развить эту мысль. Робу легко зайти в мой почтовый ящик через веб-браузер. Мой пароль всегда один и тот же и состоит из дат рождения детей. А в первые дни дома я очень много спала, так что возможностей у него было предостаточно.
Я выпрямляюсь и делаю глубокий вдох, втягивая воздух обеими ноздрями, затем выдыхаю, отметая свои подозрения как параноидальные. Это же Роб – мужчина, за которым я замужем двадцать четыре года. Пусть последний год стерся из моей памяти, но остаются еще двадцать три. Я знаю его лучше, чем кого бы то ни было. Он мой муж и, несомненно, меня любит. И не стал бы плести интриги и копаться в моей почте. Да и с какой целью, что там может быть секретного?.. Интересно, может ли паранойя появиться в результате травмы мозга? Я задаю в поиске слова «травма головы, потеря памяти» и попадаю на разнообразные форумы и чаты. Читать их довольно страшно, и я заставляю себя закрыть страницы с пугающими историями. Пищит телефон: сообщение от Роба. Я рассеянно набираю ответ, все еще думая о неувязках в нашей переписке.
Последнее письмо от Роба отправлено три недели назад. Он сообщает, что задержится на работе. В папке «отправленные» нет моего ответа. Почему? Я с ним не разговаривала? Просто отправила в ответ эсэмэс? Вряд ли. С чего бы я хваталась за телефон, если Роб обратился ко мне по почте? А может, я рассердилась, что придется ужинать без него? Или причина более глобальна: например, я винила его в отъезде детей? Но к тому времени они оба давно жили отдельно. В июле мой тон был сочувственным, явно ощущалось, что мы преодолеваем трудности сообща, а что случилось потом? Кто был виноват – Роб или я? В октябре мы съездили в отпуск, в ноябре отпраздновали мой день рождения и, похоже, были счастливы. Мысленно я помечаю август вопросительным знаком и дописываю сообщение, чтобы скорее успокоить Роба. Но снова отвлекаюсь – на этот раз на новое письмо, которое почему-то вызывает смутную тревогу:
Джо, ответь, пожалуйста, умоляю! Извини, что пишу на личный адрес, – схожу с ума от волнения. За прошедшую неделю я звонила тебе тысячу раз и послала кучу сообщений. Куда ты пропала? Пожалуйста, отзовись!!! Ты знаешь, что я всегда готова помочь. Обещаю не осуждать и не давать советов.
Ноябрь прошлого года
– Правда, хорошо посидели? – спрашивает Роб на пути домой.
Городские огни потускнели под проливным дождем, «дворники» чертят полукруги на лобовом стекле, их монотонный ритм почти гипнотизирует. Обзор открывается только на мгновение. Я отвечаю, что было чудесно. Мы оба знаем, что я кривлю душой: Фин «по уши в учебе», а Саша в последний момент не смогла прийти. Вместо традиционного праздничного ужина вчетвером – дома или в любимом итальянском ресторане – мы поели вдвоем в бистро, где обычно отмечаем годовщину свадьбы.
– Что-то испортилась у них кухня, – говорит Роб. – Стейк был так себе. А как твоя рыба?
– Очень вкусная. – Я продолжаю смотреть на дорогу, затем оборачиваюсь к нему. Знакомый профиль с годами немного изменился. Ничего радикального: Роб не располнел, не отпустил и не сбрил бороду, просто подбородок стал округлее, а нос – чуть длиннее. – Жаль только, что дети не смогли прийти.
Роб хмурится.
– Извини, – говорю я, хотя и не думаю жалеть о сказанном. – Сам знаешь, что я их очень ждала. Пятьдесят пять лет как-никак.
– Значит, тебе можно называть свой возраст. А попробовал бы я… – Он улыбается. – Ты ведь помнишь, что мне под шестьдесят.
– Для тебя это не трагедия, – улыбаюсь я в ответ. – Вчера я могла сказать «мой возраст ближе к пятидесяти, чем к шестидесяти», а сегодня не могу.